Однако прежде, чем продолжить, мы вынуждены прервать свое повествование – а то наши читатели и в самом деле могут предположить, что все (ну, или почти все), из хранившегося в погребке, было либо недорогим вином, либо таким же недорогим, но выдаваемым экспертами за полный эксклюзив. Вовсе нет – потому что в окружении Ивана Ивановича были не только эксперты, но и люди знающие, и сам он постепенно набирался опыта в искусстве коллекционирования вина и обрастал нужными связями. Так вот, в погребке были по-настоящему ценные бутылочки, но только пока не французского, английского, немецкого или испанского вина, а отечественного или в прошлом отечественного (принимая во внимание, что почти все заводы и высококлассные виноградники располагались теперь на территории «независимых» государств). Ну, кроме Краснодарского края, Ставрополья и Кавказа, понятно.
В погребке хранилось несколько уникальных экспонатов крымских вин, например:
– «Мускат розовый», Ливадия и «Мускат белый», Массандра урожая 1923 года (стоимостью примерное 300 долларов США, что для вин крымского разлива в 1999 году была просто запредельная цена),
– «Пино-гри Ай-Даниль» урожая 1929 года (стоимостью примерное 300 долларов США),
– несколько глиняных кувшинов настоящей «Хванчкары» и «Оджалеши», которые привезли в подарок Ивану Ивановичу богатые грузины и торжественно вручили ему, как самому дорогому другу, под пение и танцы. Судя по помпе и пафосу, которые при этом выказывались, кувшины были действительно ценными, а когда выяснилось (понятно, что со слов грузин), что этому вину не менее ста лет, то и вовсе приобрели в глазах Ивана Ивановича весомый статус, который позволял ему поместить их в погребок на вечное хранение. Хотя оставалась-таки вероятность того, что грузины могли и наплести с три короба – что с них возьмешь, если они так любят приукрашивать действительность?
Стоит заметить, что ценность крымского или, например, грузинского вина всегда весьма условна, так же, как и французского – поскольку есть большие сомнения, что французское вино чем-то лучше. Конечно, оно не лучше и не дороже, но определение стоимости вина – как игра на бирже на повышение или понижение, и специально обученные люди и «эксперты» всеми силами в нее играют. То же самое имеет место быть и в шоу-бизнесе, и везде, где имеешь дело исключительно с показателями эмоциональными, распиаренными и сплошь субъективными. А масса «экспертов» призвана либо закрепить успех того или иного продукта на рынке, либо, наоборот, свести его к нулю. Ничего не поделаешь, бизнес есть бизнес – это жесткая конкурентная среда, и здесь используются все средства для достижения успеха.
И лично мы нисколько не сомневаемся, что настоящее качественное марочное крымское вино гораздо вкуснее и полезнее большинства европейской кислятины, включая известные французские вина, но, увы, после распада Союза Советских Социалистических Республик некому донести эту простую мысль до населения. Хотя мы и при СССР его не пили – а потому что все хорошее шло исключительно на экспорт. Может, в этом и есть причина развала страны – ну, и плюс продажные коммунисты, само собой.
Но пора двигаться далее.
Когда к Ивану Ивановичу приехал его знакомый владелец бутика, хозяин дома первым делом отвел его в погребок. Торговец вином – а его звали Петренко Мыкола Вильяминович (странное имя, не правда ли, для человека, который всем рассказывал, что его предки пошли непосредственно от римского императора Нерона, переспавшего с Калигулой) по факту оказался человеком, разбирающимся в своем деле, что уже было сюрпризом – принимая во внимание предков. Он с интересом рассматривал коллекцию, причмокивал языком и то и дело брал в руки то одну, то другую бутылочку и рассказывал о ней что-нибудь.
Но когда дело дошло до Marc Bredif Vouvray AOC 1945 года, и Иван Иванович уже предвкушал увидеть выражение неподдельного удивления на лице гостя, тот остался почти равнодушным – вернее, отнесся к этому вину так же, как и ко всем остальным. И, конечно, Иван Иванович не устоял перед искушением задать ему вопрос – что он думает об этом вине, и сколько (по его мнению) оно стоит.
В ответ он выслушал целую лекцию о том, как была основана компания «Марк Бредиф», кто был ее первым хозяином, к кому она потом перешла, и какова розничная цена именно вот этой бутылочки. И все оказалось совершенно не так, как думал Иван Иванович, и это вино было, конечно, неплохое, но никакой не эксклюзив, и ценности особой не представляло. Иван Иванович огорчился не на шутку и столь сильно выражал расстройство, что даже хозяин бутика не смог сдержать слез от непреднамеренно нанесенной хозяину дома обиды. И Иван Иванович так бы никогда и не простил Мыколе Вильяминовичу минуты своего позора, если бы не одна великолепная случайность, которые иногда происходят в нашем мире благодаря вмешательству судьбы.
Не все бутылки в погребке хранились исключительно на стеллажах – здесь было много вина обиходного, на каждый день (или по выходным, или на праздники) – словом, качественного, хорошего, но не представляющего коллекционной ценности. Бутылки стояли на полу в углу, накрытые тканью, их количество иногда возрастало, иногда уменьшалось, и на них особо никто не обращал внимания. Примерное за месяц до описываемого случая в партийный офис к Ивану Ивановичу пожаловала делегация крымских профсоюзных деятелей, с которыми у него были общие интересы. Они привезли с собой три бутылки вина – как сказал один из них: «По случаю перепало – так, почему бы не выпить в хорошей компании?». Но дела в тот день требовали трезвости, и вино так и осталось нетронутым. И даже у представителей Украины не поднялась рука забрать его обратно с собой, что, конечно, мы можем вполне обоснованно рассматривать, как подвиг.
Так вот, Иван Иванович с видом знатока рассмотрел оставленные бутылочки, пришел к выводу, что они хоть и хорошие, но все же не сильно ценные, и забрал их к себе домой, чтобы выпить как-нибудь при случае. И именно сейчас Мыкола Вильяминович на них и наткнулся.
Поначалу его внимание привлекла очень необычная форма бутылок, разительно отличавшаяся от современных. Странным был и сургуч, которым были запечатаны пробки – давным-давно вино, подобное этому, не предусматривало никакого сургуча. Бутылки выглядели очень старыми, но вот этикетки на них свидетельствовали об обратном – обыкновенный «Портвейн красный Ливадия», год разлива 1993 – в общем, ничего особенного, хоть вину и шесть лет. Он вертел их в руках и так, и эдак, но ничего не мог толком разобрать. В конце концов, он упросил Ивана Ивановича поднять одну из них наверх, чтобы лучше рассмотреть ее при дневном свете.
Здесь Мыкола Вильяминович – продукт любви Нерона и Калигулы (ведь он сам так говорил, а мы лишь только констатируем факт) – еще раз тщательно осмотрел вино и убедился, что его подозрения имеют под собой все основания. Он пришел к выводу, что этикетка «Портвейн красный Ливадия» может быть наклеена поверх другой – оригинальной.
Бутылка была изготовлена из темного стекла, вино в ней было красным, плотным и, судя по всему, очень высокой насыщенности, и рассмотреть на просвет этикетку с обратной стороны не представлялось возможным. А хотелось бы – потому что у Мыколы Вильяминовича были серьезные подозрения, что некие злоумышленники – если это были злоумышленники – таким образом попытались скрыть от посторонних глаз истинную природу вина. Но, как говорится, не на того напали! Мыкола Вильяминович был непрост, ох как непрост, и в момент (ну, или в два-три) раскусил криминальные задумки.
Через десять минут тщательного осмотра он уже был почти убежден, что его догадка верна, но все же оставались некоторые сомнения. Он принялся очень осторожно и аккуратно исследовать этикетку, несильно надавливая на нее пальцем по периметру, и тут же получил результат. Давление явственно обозначило контур скрытой этикетки, которая оказалась в длину и ширину меньше верхней на несколько миллиметров. Теперь оставалось только высвободить ее из заключения.
Мыкола Вильяминович с помощью гувернантки Ивана Ивановича вскипятил воду и принялся отпаривать этикетку от бутылки. Он был уверен, что оригинальный клей окажется прочнее, и тому были свои веские причины. Дело в том, что он уже не сомневался, что ему в руки попалась одна из тех легендарных бутылок, про которые он много слышал, но никогда не держал в руках. А именно – настоящее редкое вино, предназначенное для зарубежных аукционов. Оно вывозилось за границу контрабандой, и преступные элементы, не мудрствуя лукаво, просто заклеивали оригинальные этикетки другими – чтобы не сильно бросалось в глаза. Все остальные шероховатости улаживались, как обычно – связями и деньгами.
Наверное, человек, несведущий в тонкостях торговли вином мог бы задать вопрос – а почему бы, например, просто не отклеить старую и не приклеить новую этикетку – чтобы уж совсем с гарантией. А потом снова поменять их местами? Но такое мог спросить только именно человек несведущий, который не знает тонкостей определения стоимости вина. Дело в том, что раньше для этикеток использовался клей, совершенно отличный от того, что применяется в наши дни, и стоит только сорвать с бутылки оригинальную этикетку, как тут же лишаешься всякого шанса продать ее за хоть сколько-нибудь приличные деньги. Вновь наклеенная этикетка будет сигнализировать только об одном – перед вами подделка!
Наверное, человек, несведущий в тонкостях торговли вином мог бы задать вопрос – а почему бы, например, просто не отклеить старую и не приклеить новую этикетку – чтобы уж совсем с гарантией. А потом снова поменять их местами? Но такое мог спросить только именно человек несведущий, который не знает тонкостей определения стоимости вина. Дело в том, что раньше для этикеток использовался клей, совершенно отличный от того, что применяется в наши дни, и стоит только сорвать с бутылки оригинальную этикетку, как тут же лишаешься всякого шанса продать ее за хоть сколько-нибудь приличные деньги. Вновь наклеенная этикетка будет сигнализировать только об одном – перед вами подделка!
Для определения стоимости вина применяется не только визуальный осмотр и консультации настоящих знатоков, но и химический анализ, который позволяет определить подлинность старого клея, улавливая всего лишь две-три молекулы душистого вещества, ему характерного, на кубический метр воздуха. Здесь же исследуют состав сургуча, форму бутылки, прозрачность и цвет стекла – и прочее, и прочее. И люди, которые занимаются вывозом вина, прекрасно осведомлены обо всех тонкостях определения его цены. А если они всего и не знают, то найдутся другие, которые смогут дать им надлежащую профессиональную консультацию.
Так что, оригинальную этикетку ни в коем случае нельзя трогать, но можно ее просто заклеить – только особым образом. Мыкола Вильяминович нисколько не сомневался, что фальшивая этикетка приклеена очень слабо – и клеем, который легко разлагается в воде, не оставляя после себя никаких следов. Такие клеи были хорошо известны, и контрабандисты ими широко пользовались. Когда-то давно они были достоянием исключительно спецслужб, но после развала СССР множество (если не все) из ранее совершенно секретных химических составов и препаратов как-то обыденно и незаметно вошли в нашу жизнь, и теперь использовались по прямому гражданскому назначению. В том числе и этот клей. Кстати – может, здесь это и лишнее – но хотелось бы подчеркнуть, что сам Мыкола Вильяминович был весьма рад распаду СССР – ведь разве прежде кто-нибудь стал бы его слушать, что он незаконнорожденный потомок Нерона и Калигулы? Конечно, нет – но разве что только высококвалифицированные доктора в загородном пансионате с ваннами, уколами три раза в день и решетками на окнах.
Но, впрочем, разве же мы имеем право ставить под сомнение его родословную и вторгаться в его личную жизнь? Конечно, нет, а посему вернемся к нашим делам. Мыкола Вильяминович оказался прав – ему не пришлось ждать и тридцати секунд, как под напором горячих водяных паров верхняя этикетка буквально отвалилась (стоит заметить, что она была тоже вовсе не оригинальная, а гораздо плотнее и толще), и его пытливому взору предстало вино, которым в свое время не брезговал даже сам последний государь-император. Это был все тот же «Портвейн красный Ливадия», только не 1993, а 1899 года, о чем наглядно свидетельствовала и оригинальная этикетка – и не было никакого сомнения, что так оно и есть.
Стоимость бутылки, которую держал в руках Мыкола Вильяминович, невозможно было вот так сразу определить – но, конечно, вино было уникальным. Легендарный «Завод Массандровских вин» в Крыму был основан в 1897 году, (это, конечно, весьма условная дата, и она говорит только о завершении строительства главного корпуса завода и гигантского подвала, где потом хранилось вино), но пока – то, се, пока отлаживали технологию производства, пока свозили со всех концов страны нужное дерево и бондарные материалы для бочек, пока изготавливали новую тару и закупали уже готовую по всей Европе, пока приглашали и нанимали настоящих мастеров, прошло еще два года. И по-настоящему первым «массандровским» вином, как таковым, можно считать вино, изготовленное именно в 1899 году – специально для международной парижской выставки 1900 года, хотя, конечно, вина были и раньше, и одним из них потчевали Николая II и его супругу еще в 1898 году, когда они посетили главный подвал завода.
Увидев оригинальную этикетку, Мыкола Вильяминович искренне обрадовался, что случай предоставил ему отличную возможность реабилитировать себя в глазах владельца дома – все-таки, Иван Иванович был фигурой очень заметной и влиятельной, и покидать его, оставляя за собой лишь горький осадок разочарования, торговец вином совсем не хотел. Он заспешил в большой зал на первом этаже, чтобы сообщить Ивану Ивановичу радостную весть, а заодно и поднять обе оставшиеся бутылки наверх. Если и они окажутся такими же, то у Ивана Ивановича будет на руках целых три бутылки уникального вина, а ведь никто не может точно утверждать, сколько его всего осталось на белом свете. А вдруг их всего три – тогда их стоимость возрастает просто до баснословной величины.
Мыкола Вильяминович спускался по лестнице вниз, как вдруг в его голове закопошились нехорошие мысли: что неплохо бы было и ему заполучить такое вино, и, может, совершенно не стоит рассказывать о своей находке хозяину. Он остановился на полдороге и, уже было, сделал неуверенный шаг назад, судорожно размышляя, куда же ему спрятать вино, но на его несчастье откуда-то сбоку из кабинета вышел Иван Иванович и увидел гостя с зажатой бутылкой в руке, которую тот машинально попытался укрыть за спиной. Хозяин дома логично пришел к мысли, что гость-то обнаружил что-то ценное, и ему – Ивану Ивановичу – не мешает прямо сейчас же с этим ознакомиться.
Кроме того, Иван Иванович, который уже имел внушительный опыт общения с коммерсантами, понимал, что веры им нет ни на грош, и, конечно, Мыколе Вильяминовичу тоже во всем доверять не следует. А последнему не оставалось ничего иного, как просто смириться со своей судьбой, но, однако, из всего произошедшего он сделал правильный вывод: никогда, никогда, никогда более (и никому) не выдавать, что тебя что-то интересует, но просто постараться это что-то купить или же заполучить каким-нибудь другим способом. А уж потом внимательно изучить, и тогда, в крайнем случае, потеряешь немного денег, но в случае удачи можно хорошо нажиться. Но все мы люди, и всем нам постоянно приходится учиться на своих собственных ошибках, при том, что хотелось бы на чужих.
Не будем подробно описывать ход дальнейших событий – как Ивану Ивановичу пришлось чуть ли не силой вырывать заветную бутылочку из рук торговца вином, как он сам внимательно изучил этикетку и пришел к выводу, что гость-то не промахнулся, как уже после его отъезда он самолично отпарил старые этикетки на двух оставшихся бутылках и обнаружил, что они точно такие же. Как потом звонил в Крым своему проплаченному информатору в кругах тамошних профсоюзных деятелей и давал задание выяснить происхождение этого вина. Как долго объяснял, что его не интересует алкоголь, продающийся в магазинах, но тот должен подробно выяснить, откуда взялись именно эти три подаренные ему бутылки.
Через две недели он получил по своему запросу исчерпывающий ответ. Чтобы достать необходимую информацию, доверенному лицу Ивана Ивановича пришлось приложить весьма серьезные усилия и даже несколько раз самолично парить одного из профсоюзных боссов в бане.
Выяснилось, что некоторое время назад тамошний отдел по борьбе с организованной преступностью проводил обыск у одного местного барыги под предлогом, что искомый барыга занимается контрабандой в особо крупных размерах. В итоге так ничего и не нашли, но в качестве компенсации затраченного времени изъяли ящик вина – шесть бутылок, из которых две тут же выпили. Вернее, хотели выпить, но вино оказалось совершенно кислым и невозможным для употребления вовнутрь. Но поскольку бутылки были необычные и красивые, оперативники не стали их выбрасывать, но хранили в отделении, пока не пришло время преподнести их в качестве подарка одному из профсоюзных лидеров.
Тот в свою очередь откупорил еще одну бутылку и быстро пришел к выводу, что такую отраву в рот брать нельзя, но поскольку хороший продукт не должен пропадать, то решил отвезти оставшееся вино в Москву, где и подарил Ивану Ивановичу. А Иван-то Иванович все никак не мог понять, почему профсоюзные деятели не хотели пить и всячески ссылались на дела, и что им, якобы, нужно было оставаться трезвыми! А оно вон, оказывается, что! Когда информатор рассказывал об этом Ивану Ивановичу по телефону, то разве что только не хохотал вслух, а с ним вместе смеялся и Иван Иванович, который теперь получил подтверждение, что ему досталось коллекционное вино, причем, даром. Вино стоимостью в тысячи долларов США теперь заняло почетное место в заветном погребке, а Иван Иванович лишний раз убедился в правильности своего отношения к крымским товарищам. Ну, что ж, он еще им припомнит!
Остается только сказать, что подвальчик с вином, конечно, хорош, и мы бы и сами не прочь иметь такой, но повествование требует от нас идти дальше – наверх, по направлению к звездам – принимая во внимание, что каждые четыре шага от поверхности (по вертикали) приближает нас на целых три метра к ближайшей нам Альфе Центавра. И это с учетом того, что шагала дама среднего роста, а если говорить о господах – то и еще ближе.