Видя, что Иван Иванович позволяет им самим осуществить задуманное, Наташа решительно взяла инициативу в свои руки. И если ноги Ивана Ивановича уже находились в надежных Лизиных руках, то его эстетическое восприятие, которое, как известно, почти полностью формируется с помощью зрения, еще предстояло наполнить чувственными образами, пропущенными через коктейль желания и доступности. А для широкой общественности, далекой от высокого искусства построения художественных образов (которая, конечно, не Вы – а где-то там далеко) скажем проще – настало время для серьезного стриптиза.
Наташа вскочила с колен Ивана Ивановича и что-то страстно зашептала ему на ухо. По секрету сообщим, что она просила его включить какую-нибудь музычку – чтобы завораживающе раздеваться под звуки соло– и бас-гитар, ударной установки, скрипочки и электронного пианино, тамбуринов или, может быть, даже арфы с ксилофоном – что в данном случае было совсем неважно. В ответ Иван Иванович форменно разомлел и, что-то довольно промычав, указательным пальцем ткнул в огромный пульт, усеянный множеством кнопок и лежащий на его рабочем столе. И хотя мы назвали этого квадратного монстра пультом – на самом же деле он представлял собой настоящий центр управления множеством электронных устройств, и с помощью него можно было, не сходя с места, включать или выключать в кабинете свет, задвигать или раздвигать жалюзи на окнах, выбирать и проигрывать понравившуюся музыку, смотреть телевизор, пользоваться массажером, встроенным в кресло, и т. д. Кроме того, пульт нес в себе еще и множество других функций, упоминать о которых здесь совсем необязательно.
Наташа, конечно, считала себя девушкой современной и в отличие от старшего поколения, в массе своей непривычного к подобным техническим излишествам (зато умеющего решать любые насущные задачи с помощью устного счета, логарифмической линейки и доброй старой отечественной присказки нелитературным слогом) была с техникой на «ты». И поэтому ей не составило большого труда отыскать на пульте нужные кнопки, включив «Hi-End» проигрыватель, а заодно и создав в комнате атмосферу чарующего и столь любимого всеми интима – когда свет приглушен, шторы (в данном случае, жалюзи) полностью закрывают Вас от внешнего мира, и вокруг начинает твориться волшебство, вызванное молодыми прекрасными дивами, словно пришедшими к Вам прямо со страниц свежего «Playboy» или даже «Penthouse».
Повинуясь нажатию пальчика, из-под потолка зазвучали хрипловатые мягкие ноты от Френка Синатры, что, конечно, было не то, что «Ласковый май», но тоже вполне себе ничего. Одновременно с началом мелодии Наташа выгнулась, как кошка всем телом, взлохматила себе волосы и медленно закружилась в страстном пленительном танце, который, казалось, был способен расшевелить даже замшелый, с незапамятных времен обросший ягелем валун, непонятно как очутившийся на территории вечной мерзлоты – где, как известно, только тундра – и тундра кругом, и путь далек лежит.
Лиза не замедлила последовать за Наташей и со своей стороны перешла к более интенсивному массажу нижних конечностей Ивана Ивановича, позволяя себе иногда подниматься выше и даже касаться (очень осторожно и нежно) его пока еще не сильно бодрого мужского достоинства. Которое, впрочем, несмотря на возраст, было очень даже и ничего – кто бы там что ни говорил! Очевидная направленность и несомненная энергетика, и соблазн ее движений быстро расшевелили Ивана Ивановича, который (ко всему прочему подгоняемый зрелищем все более и более возбуждающейся Наташи) буквально через несколько минут оживился и принялся даже в ответ поглаживать голову Лизы – в том случае, когда мог до нее дотянуться.
Музыка обволакивала его, Лиза плотно прижималась грудью к его ногам, время от времени несильно захватывая ртом и игриво отпуская его встрепенувшегося гренадера, Наташа кружилась в танце в метре от его лица, и Иван Иванович почувствовал себя героем какой-то средневековой сказки из «Тысячи и одной ночи», которая, конечно, не шла ни в какое сравнение с тем, что происходило с ним на самом деле. Он подавил неожиданно возникшее в нем желание броситься в атаку и одновременно неприкрыто и напористо овладеть обеими девушками сразу, но напротив, еще больше расслабился и постарался сосредоточиться на происходящем, напитывая свои чувства и эмоции тактильными ощущениями и зрительными образами. Проще говоря – ему было так хорошо, как хорошо может быть только посреди райского сада с девяносто девятью гуриями поблизости.
Наташа к тому времени уже почти полностью разобралась с кофточкой, юбкой и колготками и теперь оставалась только в туфлях, корсете и трусиках-стрингах, которые только еще более подчеркивали ее отличную фигуру и, в общем, не менее отличное телосложение. Было видно, что она должным образом подготовилась к встрече с Иваном Ивановичем, и теперь ей выпал шанс проявить себя во всей красе. Что она и не замедлила сделать. Она мягко села спиной Ивану Ивановичу на колени, оттеснив подругу и позволяя ему расстегнуть крючки у нее на корсете, в то время как Лиза сползла вниз, не переставая гладить его ноги и страстно массажировать его ступни своей тяжелой грудью.
Руки Ивана Ивановича немного тряслись, и он не сразу справился с возложенной на него задачей. Вечно с этими корсетами так! И для чего на них, скажите на милость, такое огромное количество крючков, и почему они так плохо расстегиваются? Наверное, только дамы могут дать правильный ответ, но разве же от них дождешься? Иван Иванович от напряжения скрипел зубами, играл желваками и выкатывал глаза, что твой морской окунь в момент потрошения, но все же, несмотря на все трудности, вставшие на его пути, с корсетом он справился на твердую «четверку», чем, несомненно, приобрел весомый авторитет в глазах Наташи и Лизы.
Освобожденная от сдавливающего ребра куска ткани, приобретенного за бешеные деньги в престижном бельевом магазине и бережно хранимого для подходящего случая, Наташа, однако, не позволила рукам Ивана Ивановича насладиться заслуженным отдыхом после столь трудной работы, как расстегивание корсета, и безжизненно повиснуть или, не дай бог, спрятаться в карманах халата, а нашла им более достойное применение – а именно ласково массировать ее грудь. Чем привела Ивана Ивановича в настоящий чувственный восторг и молодецкую удаль – несмотря на возникшую в мышцах усталость.
Теперь он внезапно для себя тоже оказался при деле и не простаивал, как еще минуту назад. Наташа откинулась немного вперед – так, чтобы руки Ивана Ивановича полностью распрямились, и принялась водить бедрами по его ногам – привставая и опускаясь – словно в продолжение своего так еще и не законченного эротического танца.
Фантасмагория всего происходящего под звуки музыки, громкие стоны и ласки девушек вдруг выдернули Ивана Ивановича из реальности, и он как будто провалился в свое далекое детство. На мгновение перед его глазами возникла картина циркового представления, на которое они ходили от школы. Это было в пятом классе, и это было восхитительно.
…Сначала они спускались в метро, и он держал за руку красавицу Олейникову Машу, потом долго тряслись в вагоне, где устроили настоящие петушиные бои, стараясь перещеголять друг друга перед девочками и почти не обращая внимания на строгие окрики и взгляды классной руководительницы Душевной Натальи Сумароковны. Потом строем шли по направлению к цирку, чей грандиозный купол привел маленького Ваню в настоящий восторг и вызвал в нем незабываемое предвкушение грандиозного праздника.
Их рассадили недалеко от арены, и Ваня Капитонов с замиранием сердца, пытаясь время от времени ухватить и не отпускать руку сидящей рядом с ним Маши (которая иногда вырывалась, и иногда позволяла себя завлечь и все время смеялась, глядя на Ванины старания) ждал начала представления. И вот, когда погасли яркие огни под куполом, и пара мощных прожекторов скрестила свои разноцветные лучи на появившемся на арене белогрудом конферансье, Ваня вдруг почувствовал, что в прямом смысле слова выходит из тела. Он оказался в странном состоянии. Он смотрел на все происходящее словно со стороны, его мысли текли спокойно, и эмоции как-то стушевались и поутихли. Одной своей частью он чувствовал обволакивающий его неземной покой, в то время как другая хотела куда-то бежать, громко до неистовства хлопать в ладоши и даже тут же при всех поцеловать Машу Олейникову в щеку и позвать ее замуж.
Так продолжалось довольно долго, и Ваня даже пропустил начало основного представления. Мечущиеся по сцене огни, громкий туш оркестра и прибаутки конферансье, усиленные микрофоном и разносившиеся по всему цирку, не вызывали в нем никакого отклика, и единственно, что он хотел (и хотел страстно – всем телом) – это оставаться в состоянии отстраненного созерцания всегда. Но, увы, этому не суждено было сбыться – и вдруг внезапно раз – и наваждение, такое яркое и зовущее, пропало, и Ваня вновь ощутил себя маленьким мальчиком, судорожно цепляющимся за руку такой же маленькой девочки Маши.
Так продолжалось довольно долго, и Ваня даже пропустил начало основного представления. Мечущиеся по сцене огни, громкий туш оркестра и прибаутки конферансье, усиленные микрофоном и разносившиеся по всему цирку, не вызывали в нем никакого отклика, и единственно, что он хотел (и хотел страстно – всем телом) – это оставаться в состоянии отстраненного созерцания всегда. Но, увы, этому не суждено было сбыться – и вдруг внезапно раз – и наваждение, такое яркое и зовущее, пропало, и Ваня вновь ощутил себя маленьким мальчиком, судорожно цепляющимся за руку такой же маленькой девочки Маши.
Тем временем внизу появились клоуны, которые несли со сцены какую-то околесицу, усиливая ее смешными ужимками и не менее смешными неуклюжими движениями, и Ваня совершенно не понимал, что они хотят этим сказать. Его мозги напрочь отказались анализировать и воспринимать происходящее, и ему потребовалось еще несколько минут, чтобы окончательно прийти в себя и включиться в общий хоровод возбужденных и веселых маленьких зрителей, которые теперь громкими криками приветствовали появление акробатов с длинными деревянными шестами и перекладинами.
Само собой, ни одноклассники, ни даже сама Наталья Сумароковна не заметили, что творилось с маленьким Ваней, и только Маша повернула к нему голову и грустно смотрела, как он поглаживает ее руку, и словно вопрошала: «Ну, что с тобой происходит, маленький мой?». В этот момент она была так похожа на маму Вани Марию Харитоновну, что ему непереносимо захотелось прямо сейчас упасть к ней на тонкие девичьи коленки, разрыдаться и немедленно рассказать ей все, что с ним только что случилось.
Но наваждение быстро прошло, и Ваня взял себя в руки и сделал неприступное серьезное лицо, всем своим видом выказывая, что не нуждается в утешении, и что настоящему будущему строителю коммунизма это ни к чему. И Маша отвернулась.
Много позже у них с Машей была настоящая любовь. Они закончили школу и стали уже почти взрослыми. Они оба поступили в институт, и как-то совершенно случайно встретились на одной вечеринке, организованной для студентов старших курсов и аспирантов под крышей МГУ, где модные в то время молодежные поэты и барды читали стихи собственного сочинения, и окружающая их тусовка слушала, раскрыв рты и встречая оглушительными аплодисментами каждое выступление.
Иван опоздал на литературное сборище, и ему досталось место только на «Камчатке». Он сидел на последнем ряду и разглядывал девушек впереди. Но поскольку все они были повернуты к нему спиной, то он, как ни старался, не мог увидеть их лиц. А между тем, одна из них особенно привлекала его внимание – в ней было что-то настолько знакомое и что-то такое манящее, что он изнывал от нетерпения и уже почти совсем не слышал, что там несли со сцены новоиспеченные любимцы студенческой богемы. Это могла быть только она – Маша Олейникова, так иногда похожая на его маму и с таким же, как и у нее, именем. И Иван сделал в тот момент для себя невозможное – он с решительным видом, не обращая внимания на удивленные взоры, направленные на него, встал со своего места, спустился вниз и, громко извиняясь, за то, что заставляет других его пропускать, протиснулся к Маше – и это оказалась именно она!
Увидев нарушителя спокойствия рядом с собой, Маша покраснела, потом ее красивое лицо пошло пятнами, но она ничего не сказала, а только немного отодвинулась в сторону, позволяя Ивану сесть рядом с собой. В тот вечер Маша была не одна – с нею был засушенного вида мальчик, напоминающий еще молодого, но уже брюзгу-филолога, который тщетно пытался что-то попискивать и протестовать, когда Иван после окончания вечера подхватил Машу за локоть, сунул филологу кулак в лицо и повел ее в сторону метро. А филолог долго семенил сзади и пытался что-то говорить (и иногда даже стихами из Лермонтова и Пушкина). Но его никто не слушал, и, наконец, он отстал.
Потом Иван и Маша несколько часов бродили по центру – слушали бой «Курантов», дышали ночным бризом на набережной и смотрели на звезды и облака, бегущие по ночному небу. Иван чувствовал себя на вершине счастья – ведь рядом с ним была его Маша – его любовь еще с младшей школы, и она никуда не спешила уходить, а только подолгу молча смотрела на него и улыбалась. И он улыбался ей в ответ.
А через две недели это случилось – что, конечно, для того времени было почти что из ряда вон. Чтобы девушки занимались этим до замужества? Да никогда в жизни! Но все же, бывали и исключения – как у них с Машей.
Они пришли к Маше домой и смотрели телевизор у нее в комнате, когда начался их любимый фильм: «Москва слезам не верит». И Маша очень серьезно спросила у него – а может ли он вот так – взять и влюбиться наотмашь и завоевать женщину, несмотря ни на что? А он ответил ей, что он уже это сделал, а затем стал сначала неуверенно, а потом все более и более разгоряченно целовать ее. Маша не протестовала, но только что есть мочи прижималась к Ивану, и он всем своим телом чувствовал, как сильно бьется ее сердце. Потом она отстранилась и выскочила из комнаты, оставив его в полном недоумении – но ненадолго.
Маша сбегала в ванную, попутно заскочив на кухню к маме и попросив ее по быстрому сварить пельменей, а Ваня, тем временем, не находил себе места, готовый буквально взорваться от сладостного ощущения, распирающего его изнутри. Он надеялся, что сегодня у них будет столь долгожданное продолжение, и эта надежда заставляла его возбужденно дышать и судорожно зажимать руками готовый выстрелить раньше времени его мужской спусковой механизм. На его счастье это произошло сразу после того, как Маша вернулась – но Вани хватило только на две секунды, после чего он еще долго сконфуженно лежал рядом с Машей и чувствовал себя не совсем полноценным. А она молча улыбалась, гладила его по голове и утешала – совсем, как мама. А через десять минут и них все случилось снова, и теперь уже Иван продержался гораздо дольше, чем в первый раз – минуты две.
А вскоре подоспел и ужин, и Иван с Машей под присмотром зоркой мамы, которая, конечно, все понимала, но только немного улыбалась про себя, уплетали пельмени, купленные по блату у знакомой продавщицы в соседнем гастрономе. Они были очень вкусными, и сейчас нынешний уже Иван Иванович как будто снова ощутил их вкус у себя во рту.
А через два месяца была свадьба, но которую собрались многочисленные Машины и Ванины родственники, был заказан ресторан, и гости почти полдня ездили по Москве – на Ленинские горы, на Красную площадь, в парк «Сокольники» и в Александровский Сад, где возложили цветы к Памятнику Неизвестному Солдату.
На свадьбе, как обычно, было все – и слезы родителей, и многочисленные призывы: «Горько», и похищение невесты друзьями жениха, а потом ее совместный выкуп с распитием неимоверного количества спиртного, и конверты с деньгами и пожеланиями счастья молодым, и даже классическая драка в конце, где между собой сцепились новоиспеченные родственники с той и с другой стороны. В общем, все, как у людей. А после свадьбы – благо, время еще было студенческое, и имелась возможность использовать лично для себя последние оставшиеся до выпуска летние каникулы, жених и невеста устроили себе круиз по стране – побывали на Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке, в Прибалтике, в Крыму и даже на границе с Польшей. На что потратили большую часть из подаренных на свадьбу денег. Зато впечатления остались на всю жизнь.
Еще почти год длилась их беззаботная студенческая жизнь, и Ваня с Машей обосновались у Машиных родителей, которые были совсем не прочь такому соседству с молодоженами. Единственное, что их немного расстраивало – это то, что у молодых все никак не ладилось с детьми. Но больше всего по этому поводу переживала Маша – она очень хотела ребенка и постоянно винила себя в неспособности родить, а потом стала валить все на мужа. Они начали вместе бегать по врачам, сдавали какие-то анализы и даже были зарегистрированы и проходили медицинские обследования в «Институте матери и ребенка». Но все напрасно – но вот, когда Машино отчаяние дошло уже до критической черты, она вдруг забеременела.
Будущий папа Иван Иванович был вне себя от счастья – и его, и ее родители тоже. Беременность Маши словно пролила некий божественный свет на них всех, и, кроме того, в семье произошло еще одно знаменательное событие. К тому времени Ваня и Маша уже долго трудились на ниве народного хозяйства и стояли в очереди на квартиру. И вот – узнав, что Иван Иванович и его супруга ожидают пополнения – ему от НИИ дали долгожданную «хрущевку» на улице Подбельского – в районе, заселенном, в основном лимитой и не сильно пригодном для жизни. Но зато это была их собственная квартира и пристанище их долгожданного первенца, и теперь они могли спокойно жить-поживать, да добра наживать. И если бы не случились известные события, последовавшие вскоре после рождения Андрея Ивановича, о которых мы уже рассказывали в самом начале нашего повествования, жили бы до сих пор и, возможно, были бы счастливы…