— Да, — ответил художник. — Вы мне рассказывали.
— Вы недовольны? Эксперимент вызывает у вас неприязнь?
— Вы привезли меня сюда насильно. Почему я должен испытывать восторг?
— У вас великая миссия, Георгий. Этот эксперимент санкционирован самыми высшими инстанциями.
— Да, об этом вы мне тоже рассказывали. Но я не вызывался добровольцем. Кроме того, я ничего не смыслю ни в физике, ни в оптике, ни в психологии.
Ребус чуть качнул лысой головой и сказал:
— Я не хочу с вами спорить, Георгий. Я пообещал вам, что мы вернем вас в Москву в целости и сохранности. Сразу после того, как эксперимент будет закончен. В обмен на вашу лояльность вы получите щедрое вознаграждение. Впрочем, это мы тоже обговаривали. А теперь вы можете идти к себе.
Художник, не возражая, поднялся со стула и вышел из комнаты. В коридоре его поджидали охранники.
Как только дверь за Лариным закрылась, Ребус повернулся к профессору Терехову и психиатру Кремеру и холодно осведомился:
— Что скажете?
— Скажу, что он в порядке, — ответил Кремер, протирая платком очки.
— Снотворное не помешает ему?
Кремер водрузил очки на нос и покачал головой:
— Нет. Препарат, который я ему назначу, никак не повлияет на мозговую активность.
Ребус взглянул на профессора Терехова.
— А вы что думаете?
— То же самое, — ответил Терехов. — Дурные сны этого парня не помешают нам провести эксперимент.
— Дурных снов больше не будет, — пообещал Кремер. — Гарантирую, что к моменту эксперимента его психика станет абсолютно устойчивой.
Ребус прищурил блеклые глаза и назидательно проговорил:
— Не перетрудитесь, доктор. Вы и так сделали его чрезвычайно покладистым. Даже слишком покладистым.
Психиатр пожал плечами.
— Я избавил его от агрессии по вашей же просьбе. Если вам не нравится, я могу…
— Он догадывается о том, кто он такой? — прервал его Ребус.
— Видите ли… — Кремер слегка стушевался. — Это не совсем корректная постановка вопроса. Безусловно, он не просто носитель. Личность художника Георгия Ларина оказалась слишком сильной, и это не может не удивлять. Эта личность не позволила «объекту А. Г.» доминировать и загнала его в область подсознания.
— Догадывается или нет? — повторил свой вопрос Агадамов.
— Ну… он, конечно же, подозревает, что с ним не все в порядке. И он понимает, что дело тут не только в снах. Обычный человек на его месте забил бы тревогу, но Георгий Ларин — художник, и подобные сдвиги сознания для него норма. Каждый художник немного шизофреник, и каждый художник догадывается об этом.
— Главное, чтобы он не сошел с ума до того, как эксперимент будет закончен, — сказал Ребус. — Возвращайтесь к себе, господа ученые. Если вы понадобитесь, я вас вызову.
2
Сидя у окна лаборатории, профессор Терехов взглянул на Установку, сооруженную во внутреннем дворике полярной станции. Отражая свет прожекторов, Установка переливалась всеми цветами радуги, и зрелище это не могло не завораживать. От установки в стене станции тянулся толстый кабель. Один из отводов этого кабеля находился внутри лаборатории и был присоединен к компьютерному пульту управления.
Терехов отвел взгляд от окна и наполнил фужер красным вином. Поднял фужер, посмотрел сквозь него на лампу и горько усмехнулся. Хоть этого допинга его не лишили.
Сделав несколько глотков, он поставил фужер на стол и погрузился в размышления. Было мнение, что запуск Установки способен привести к страшным и необратимым последствиям. Терехов вспомнил, как несколько дней назад сам доказывал это Агадамову:
— Когерентность с другими Вселенными может проделать в нашем мире что-то вроде прорехи! И одному Богу известно, какая нечисть может хлынуть из другого мира в эту прореху!
Ребус тогда лишь отмахнулся. Ему было плевать на «нечисть из другого мира». Его интересовал только сам этот «другой мир», дверь в который Ребус собирался открыть с помощью Установки и помещенного внутри нее художника Ларина.
Впрочем, и сам профессор Терехов не слишком беспокоился. Кто-то из коллег Терехова предполагал, что если Установка заработает на полную силу, наш пространственно-временной континуум может свернуться в чёрную дыру. В такую вероятность Терехов верил слабо.
Он допускал, что последствия эксперимента со спиралевидным зеркалом могут привести к катастрофе, однако не испытывал по этому поводу особой тревоги. Ему, так же как и Агадамову, было глубоко плевать на Вселенную. В этом они с Ребусом быстро нашли общий язык. Угнетало Терехова лишь одно: если Вселенная погибнет, то он уже никогда не сможет отыскать и вернуть брата.
Впрочем, и это можно пережить…
Терехов отхлебнул вина, поставил фужер на стол, положил узловатые пальцы на клавиатуру компьютера и взглянул на мерцающий монитор. Осталось кое-что подкорректировать, и Установка будет готова к работе.
Вселенная погибнет? И черт с ней! Если Вселенная провалится в тартарары, туда ей и дорога. Люди давно исчерпали кредит доверия, выданный им Создателем (кем бы ни был этот Создатель), а мир, который они изуродовали, не стоит и ломаного гроша.
Несколько минут профессор Терехов щелкал клавишами компьютера, вводя данные. Несмотря на решимость, в голове у него царил полный сумбур, но сумбур этот касался не научной стороны вопроса, а его нравственной составляющей. Время от времени пальцы его зависали над клавиатурой, а по лицу пробегала тень, но после недолгой паузы он снова продолжал работу.
Наконец Терехов ввел последнее значение, на секунду замешкался, а затем клацнул пальцем по клавише ENTER.
Экран монитора потемнел, и в следующее мгновение на нем загорелись большие желтые буквы:
УСТАНОВКА ГОТОВА К ИСПОЛЬЗОВАНИЮ.
3
Ледяная вода обожгла тело Егора. Он ушел под воду, но тут же попытался вынырнуть, однако безуспешно — руки уперлись в толстый слой льда. Егор, перебирая по льду руками, попытался найти полынью, в которую упал, но вода была мутная, а пальцы то и дело соскальзывали со скользкого льда.
— Держись, Волчок!
Торт размахнулся и ударил по льду кулаком. Тридцатисантиметровый слой льда хрустнул, как стекло. Торт размахнулся и ударил снова. На этот раз его кулак пробил лед — здоровяк сунул руку в воду и попытался схватить Егора за волосы, но не успел — течение снесло Волчка в сторону.
— Твою мать! — в сердцах крикнул Торт.
Он вскочил на ноги, быстро отбежал на несколько шагов, снова упал на колени и вновь с размаху саданул по льду кулаком. Лед хрустнул, но на этот раз хрустнул не только он, но и кости Торта.
Гигант завопил от боли, но тут же сцепил зубы и ударил по льду кулаком здоровой руки. Лед здесь оказался толще, и пришлось ударить по нему еще несколько раз, прежде чем он раскололся.
На этот раз, сунув обе руки в ледяную воду, Торт сумел ухватил Егора за воротник куртки и с силой потянул на себя. Егор взмыл над водой в облаке ледяных брызг и рухнул спиной на лед, в метре от дыры.
Торт завис над Волчком и вгляделся в его белое от холода лицо. Затем быстро наклонился к его губам ухом и прислушался к дыханию. Егор не дышал.
Белобрысый гигант отпрянул от Егора, размахнулся и легонько ударил его кулаком по груди. Потом еще раз, и еще.
— Давай, брат! Дыши!
Он прижал к груди Егора широкие ладони и несколько раз ритмично надавил. Тело Волчка содрогнулось, он открыл глаза и закашлялся, изрыгнув на Торта фонтан воды.
Гигант вытер лицо рукой и пробасил, глядя на Егора:
— Живой?
— Жи… вой, — сдавленно произнес в ответ Егор и снова закашлялся.
Торт снял с себя меховую шапку и натянул ее на голову Егору.
— Грейся!
Затем сорвал с пояса флягу-термос с теплым кофе, отвинтил крышку и приложил горлышко к губам Егора:
— Глотни!
Егор глотнул. Закашлялся, а затем глотнул снова.
— Руки-ноги шевелятся? — осведомился Торт.
— Да… — пробормотал Волчок. — Только холодно.
— Ничего, отогреешься.
Гигант поднялся на ноги, быстро прошел к саням, снял с них пластиковую упаковку с шерстяным одеялом, быстро разорвал ее, встряхнул одеяло и, расправляя его на ходу, вернулся к Егору.
— Потерпи, брат, — сказал он, заботливо укрывая Волчка одеялом до самого подбородка. — Сейчас поставлю термопалатку и разожгу примус.
И Торт взялся за дело. Действовал он быстро и умело, и вскоре красная термопалатка была прочно установлена среди ледяных торосов. В пылу работы Торт не замечал, что снег вокруг него окрасился кровью, стекающей с его израненных рук.
Закончив установку, белобрысый гигант поднял Волчка на руки, внес в палатку и аккуратно уложил его на пластиковую раскладушку. После чего разжег примус и полез в рюкзак за сухой одеждой для Егора.
…Восемь часов назад вездеход, на котором ехали Егор и Торт, налетел на торос. Кусок льда раскурочил мотор. До полярной станции «Север-3» оставалось около сорока километров, и Егор с Тортом решили преодолеть их на лыжах. В прицепе вездехода находился утепленный вольер с тремя ездовыми собаками. Егор умело запряг собак в сани, нагруженные провизией и необходимыми в путешествии вещами, главными из которых были термопалатка, примус, спальные мешки и несколько бутылок с керосином.
— Чувствую себя пьяным биатлонистом-неудачником, сбившимся с трассы, — сказал Торт в тот момент, когда они встали на лыжи.
— У нас есть снаряжение, сани и собаки, — возразил ему Волчок. — И мы знаем, куда идти.
Гигант усмехнулся:
— Собаки. Три ленивых пса, которые всю дорогу дрыхли, как сурки, и жрали в шесть глоток.
— Ты их недооцениваешь, — возразил Егор. — В поселке мне сказали, что это настоящие ездовые хаски. Ходить в упряжке — их любимое занятие.
— На свете нет ни одного идиота, который по доброй воле будет ходить в упряжке. Даже среди зверей, — изрек с мрачным видом Торт.
И ошибся. Собаки везли сани резво. И все было бы хорошо, если бы не полынья, в которую они угодили. Егор бросился в воду, чтобы спасти собак и снаряжение. Перед тем как хлебнуть воды, он успел выбросить на лед собак и вытолкнуть сани с прикрепленными к ней рюкзаками. А вот о себе позаботиться уже не смог.
…Когда Егор снова открыл глаза, Торт сидел в углу палатки, сунув руки в карманы пуховой куртки. Уродливое, перекрученное судорогами лицо его было бледным, как снег, а в глазах застыла боль.
— Торт! — хрипло позвал Егор. — Ты как?
— Ничего. — Здоровяк улыбнулся побелевшими губами. — Я в порядке. Пока ты спал, я накормил собак.
Егор повернул голову и взглянул на трех псов, тихо поскуливающих в углу термопалатки. Псы были напуганы, и сперва Егор не понял почему. И лишь спустя несколько секунд обратил внимание на то, что все вокруг перепачкано кровью.
— Покажи руки, — сказал он белобрысому гиганту.
— Зачем? — пробасил тот.
— Покажи! — повторил Волчок.
Торт нехотя достал руки из карманов куртки и показал их Егору. С кистями рук Торта происходило нечто жуткое — они пульсировали и трещали, кости и суставы ходили ходуном, раны то затягивались, то снова раскрывались и сочились кровью.
Широкий лоб гиганта покрылся бисеринками пота, кожа на лице посерела. Было видно, что метаморфозы причиняют ему страшную, нестерпимую боль.
Перехватив вопросительный взгляд Егора, Торт виновато проговорил:
— Не знаю, что со мной. Но, кажется, на этот раз все слишком серьезно.
— Где ампулы со стабилизатором?
— Их больше нет. Они ушли под лед вместе с аптечкой.
Егор прерывисто вздохнул. Потом посмотрел на белобрысого гиганта ободряющим взглядом и сказал:
— Ничего. С тобой и прежде такое случалось.
— Верно, — согласился Торт. — Но, кажется, на этот раз все выходит из-под контроля. Я расклеиваюсь, брат. Ничего не поделаешь.
— Ерунда. Процесс регенерации идет чуть дольше, чем обычно. Это еще ни о чем не говорит.
— Мои руки уже не будут руками, — возразил Торт внешне спокойным голосом, в котором Егор расслышал нотки тоски и отчаяния. — И не только руки. Кажется, процесс распространяется на все тело.
Спустя примерно час Егор окончательно оклемался, а здоровяку Торту стало хуже. Он уже не сидел, а лежал, накрывшись одеялом, и беспрестанно дрожал.
— Держись, брат, — подбадривал гиганта Волчок, пытаясь напоить его теплым чаем из термоса.
— Убери… — прохрипел Торт и попытался оттолкнуть кружку.
Волчок хмуро посмотрел на его пальцы — они утолщились, стали узловатыми и темными, и при этом продолжали пульсировать, словно никак не могли определиться с формой. Торт заметил, что Егор разглядывает его пальцы, и поспешно сунул руку под одеяло.
— Прости, брат, — сказал он с угрюмой усмешкой. — Знаю: отвратительное зрелище.
— Видал и похуже, — сказал Егор. — Отдыхай. Скоро нам в дорогу.
Торт послушно закрыл глаза.
Егор выбрался из термопалатки. В тундре мело, но не сильно. По прогнозам метеорологов, настоящая метель должна была начаться лишь через полторы недели. А то, что сейчас клубилось в воздухе, можно было считать легкой поземкой. Впрочем, изредка порывы ветра норовили сорвать палатку с опор.
Белые чайки, словно комья пушистого снега, летали над термопалаткой. Садясь на снег, они сливались с ландшафтом. Поблизости, поглядывая на палатку отвратительными желтыми глазами, разгуливали сизокрылые полярные стервятники — бургомистры. То и дело они принимались пищать и щелкать мощными желтыми клювами, однако близко к термопалатке подходить боялись.
— Ждут падали… — хрипло проговорил за спиной у Егора белобрысый гигант. — И, кажется, скоро дождутся.
Егор оглянулся. Торт приоткрыл рукой дверцу палатки и смотрел на птиц холодным, ненавидящим взглядом.
— Не говори так, — сказал Егор. — Ты выкарабкаешься.
Он вернулся в палатку и прочно закрепил полистеровую дверь. Только сейчас он ощутил, какой холод воцарился в палатке. Егор попытался разжечь примус, но спички отсырели, а керосин, смешавшись с талым снегом, никак не хотел гореть.
Торт, лежа на раскладушке, облизнул распухшие, посиневшие губы и хрипло проговорил:
— Волчок, похоже, мне конец.
— Отставить разговоры, — сказал Егор. — Сейчас разожгу примус и накормлю тебя горячей едой.
Торт чуть заметно качнул головой:
— Нет. Мне тяжело дышать. А скоро я не смогу дышать совсем.
— Ерунда.
Волчок отвернулся. На глазах у него выступили слезы, но тут же замерзли, обелив ледяным инеем ресницы и веки. Он вытер глаза рукавицей.
— Тебе надо отлежаться. Я разожгу примус, и мы согреемся.
Торт попытался привстать.
— Ты со мной пропадешь, — хрипло сказал он. — Оставь меня здесь.
Егор качнул головой:
— Нет. Ты выкарабкаешься.
— Дай мне пистолет. Я все сделаю сам.
— Я не дам тебе пистолет, Торт. Лежи и отдыхай. А я… Я разожгу этот чертов примус!
И Егор продолжил свои бесплодные усилия. Занимаясь примусом, он стал думать о том, что ждет их впереди. Конкретного плана действий у Егора не было. Однако он был уверен, что там, на станции «Север-3», он поймет, что делать дальше. Нужно только добраться до станции. Доехать. Дойти. Доползти.
Отчаянный крик Торта прервал его размышления. Собаки залились лаем. Егор вздрогнул, повернул голову и на мгновение оцепенел от ужаса. Огромный белый медведь, сунув голову в палатку, схватил Торта зубами за голову и тянул его наружу.
Егор попытался схватить медведя руками за белую морду, но не успел. Зверь рывком выволок Торта из палатки и потащил его к торосам, отмахиваясь широкой, как лопата, лапой от собак, с бешеным лаем вертящихся у него перед носом.
Егор бросился к рюкзаку, из которого торчал приклад ружья. Он явственно услышал, как в зубах хищника хрустнули кости Торта. Белобрысый гигант снова закричал.
Волчок выхватил ружье, выпрыгнул из палатки, вскинул приклад к плечу и нажал на спусковой крючок. Прогремел выстрел, и плечо медведя окрасилось красным. Настигнутый пулей, зверь на мгновение выпустил Торта, но затем схватил за ногу и снова потащил прочь.
Егор выстрелил второй раз. На этот раз пуля угодила белому медведю в бок. Зверь взревел, выронил Торта и поднялся на дыбы. Потом снова упал на передние лапы и, оставляя за собой кровавый след, падая и вновь поднимаясь, устремился к торосам.
Егор закинул ружье за спину и побежал к распростертому на снегу Торту. Белобрысый гигант был еще жив. Голова его была прокушена и смята. Но он еще мог говорить.
— Волчок… — прохрипел он, глядя на Егора наполненными кровью глазницами. — Мне… конец.
Волчок сжал холодную руку друга и отчаянно проговорил:
— Не умирай! Держись, слышишь! Я сейчас!
Егор вскочил на ноги и побежал к палатке за ампулой стабилизатора. Подбежав к палатке, он вспомнил, что ампулы утонули, повернулся и бросился обратно. Когда он снова присел возле Торта, тот уже не дышал.
…Похоронить Торта по-человечески Егор не смог. Сил хватило лишь на то, чтобы выкопать неглубокую яму, стащить туда тело гиганта и нагрести сверху холмик снега. Над могилой друга Волчок водрузил крест, сделанный из связанных веревкой лыж.
— Покойся с миром, Торт, — проговорил он, с тоскою глядя на холмик снега. — Я не смог о тебе позаботиться. Теперь о тебе позаботится Бог.
Егор отвернулся и, стерев с ресниц обледенелые слезы, пошел к термопалатке. По странной иронии судьбы, на этот раз он без особого труда разжег примус. Голова у Егора кружилась. Нужно было поесть. Он достал из свертка мерзлый кусок вяленого мяса и разогрел его на примусе.