Он смотрел на меня как на юного неопытного ангела, но правду это напоминало очень отдаленно. На самом деле к этому моменту я уже прокрутила несколько романов и, одержав ряд ошеломительных побед, чувствовала себя теперь достаточно опытной и умелой. Точнее, хорошо поднаторевшей в области отношений между полами.
— Внутри уже тепло, а ноги до сих пор ледяные, — пожаловалась я после третьей рюмки и, чтобы ускорить процесс, положила предмет своей гордости на подлокотник кресла. Он уставился испуганно-непонимающим взглядом сначала на меня, потом — на мою конечность с ноготками, покрытыми возмутительно-алым лаком.
— Ну, убедитесь сами, потрогайте! — Боже, что за человек, ни до чего сам не может додуматься!
— В самом деле холодные… Что же делать? Хотите шерстяные носки? У меня есть чистые!
— Рада за них. Спасибо. Не хочу.
— Тогда вот что… — Он плеснул себе в ладонь коньяк и принялся растирать им мои заледенелые ступни. (Ну наконец-то дошло!)
— Ах, как хорошо… какой вы милый… и добрый… совсем другое дело… ну, а другую ножку? О, чудесно, еще… еще… ох, ах… — застонала я.
Остальное было делом техники. Он даже не успел сообразить, как оказался уже соблазненным.
В дальнейшем легенда зазвучала иначе: капитану больше не пришлось ждать, пока родится и вырастет его мифическая невеста, потому что соблазнение несовершеннолетних всегда каралось законом.
Мы поженились и переехали в его ленинградскую квартиру. Я перевелась в ЛГИТМИК, и началась моя взрослая, замужняя жизнь. Вдали от ненавистного отцовского диктата.
Первое время мне страшно нравилось хлопотать по хозяйству, на практике применяя все то, чему с детства обучилась у мамы с бабушкой. Муж меня просто обожал. Выполнял любые мои прихоти. Уходя в плавание, всегда просил подольше стоять на пристани — чтобы запечатлеть в памяти образ верной и любящей супруги. Из поездок привозил ворох шикарных шмоток, и я была самой модной, яркой и нарядной во всем институте. Да что там — настоящей звездой!
Тогда же я, к своему удивлению, обнаружила, что молодая замужняя женщина привлекает мужчин значительно больше, нежели незамужняя, хоть и такая же молодая. Как разъяснил мне один из местных кинематографических донжуанов, от замужних дам не исходит прямой угрозы, во-первых, быть пойманным в брачные сети и, во-вторых, подцепить какую-нибудь непредвиденную долгоиграющую инфекцию. На мой взгляд, данная теория достаточно иллюзорна и скорее всего относится к разряду неистребимых мужских заблуждений. Ну как, скажите на милость, можно полагаться на жену человека, месяцами отсутствующего дома?
Через полгода такой как раз жизни я взвыла и — сдалась. Вначале — напору того самого донжуана. Все вокруг сходили по нему с ума, а мне просто стало любопытно: как красивая внешность и неплохие актерские данные сочетаются у него… с темпераментом. Оказалось, никак. Человек находился в таком восторге от самого себя, что ему, как я постепенно выяснила, не требовалась партнерша, чтобы довести себя до экстаза. Публика — да, партнерша — нет! Настолько ему было хорошо с собой, любимым. Участие в его жизни другого персонажа вполне могло ограничиваться просто зрителем. Или просто слушателем. Принимать участие в процессе было для противоположной стороны необязательно.
Однако женщины — странные существа. Многие (да что там — подавляющее большинство!) готовы годами закрывать глаза на пренебрежение, эгоизм, невнимание и довольствоваться малым, лишь бы быть при мужчине. Или хотя бы просто значиться при нем. Условно, так сказать.
Я была устроена по-другому. Служить инструментом для утоления чьей-то страсти (в лучшем случае), реализации фантазий (ну, еще куда ни шло) или физиологических отправлений (что самое худшее) я не считала возможным. Как правило, уже одного раза мне было достаточно, чтобы определить, продолжать или не продолжать предлагаемые отношения. Мне были важны в первую очередь мои собственные ощущения. А для этого требовался достойный «противник». Чтоб было сложно, остро, с интригой! Чтоб победа доставалась тернисто, а не сама плыла в руки!
Жизнь представлялась мне то увлекательной шарадой, то хитроумной игрой в шахматы, то бегом с препятствиями, то гонкой по вертикальной стене. Наличие штампа о законном браке служило надежным прикрытием и почти не стесняло в перемещениях.
Я так и жила — между Москвой и Ленинградом. Под предлогом визита к родителям встречалась с кем вздумается. Часто наведывалась и к друзьям, в первую свою альма-матер. В одно из посещений студенческого общежития ВГИКа судьба и свела меня с Жераром.
Мы глянулись друг другу сразу.
Подружки буквально сделали стойку, когда он — якобы случайно — вошел в комнату, где мы собрались девичником.
— Excusermoi, — на чистом французском языке извинился он (успев, однако, пробежаться по нашим лицам быстрым оценивающим взглядом) и отступил назад.
— Ничего-ничего, заходите-заходите, сильвупле! — хором защебетали девчонки.
Он не стал отпираться. Более того, почти следом зашли его приятели, к которым он, по его словам, направлялся.
Наш девичник, таким образом, был благополучно разбавлен, но, похоже, никто об этом не жалел. Даже если это было вовсе и не случайностью, а просто очередным хитрым ходом со стороны юношей — использовать в качестве приманки иностранца.
Закусив две бутылки крепленого вина вареными яйцами и бутербродами с дешевым, но ужасно вкусным шпротным паштетом, мы гурьбой выкатились догуливать вечер на ВДНХ.
Шел пушистый снег. Мы пили из горлышка «Советское шампанское», хохотали как ненормальные, пулялись снежками и валяли друг друга в сугробах.
Как я оказалась у него дома, точнее, на съемной квартире, помню смутно. Знаю одно: иначе и быть не могло. Я сразу поняла, что он будет моим. Не то чтобы я влюбилась в него с первого взгляда. Или, например, он очаровал меня своей неземной красотой. Нет. Ничего подобного.
Дело в том, что у меня в принципе не могло быть конкуренток. К тому же я всегда безошибочно угадывала СВОЕ. И он стал именно моим в первый же вечер. И на некоторое время потом. Но — не навсегда. Где я просчиталась, не пойму до сих пор.
Любовь, которую демонстрировала ему я, невозможно было испытать ни с одной из его прежних многочисленных француженок! Он рассказывал мне о своих похождениях откровенно подробно, не стесняясь, не щадя моего самолюбия. Правда, всегда приправлял свои рассказы оговорками типа: «Это было до тебя» или «Разве можно это сравнить с тем, что я испытываю к тебе?».
И все же после его рассказов мною неизменно овладевало бешенство, граничащее, как мне казалось, с сумасшествием. Я тигрицей набрасывалась на него, и мы падали вместе в бездну, именуемую страстью. И боролись неистово, и тонули в ней… Оба. Пережить подобное он, клянусь, мог только со мной. «Падам-падам-падам…»
Жерар открыл для меня Париж. «О, Пари!»
Я летала туда к нему, исхитряясь невероятно, при любом удобном случае.
Поводов летать в Париж, к сожалению, подворачивалось не так много, как мне хотелось бы.
Тогда я придумала себе удобную тему курсовой — «Традиции и новаторство в эстетике современного французского кино» — и затем адаптировала ее к теме дипломной работы. Чуть позже организовала практику в студенческом театре при французской Академии искусств. Это, конечно, не «Комеди Франсез», куда я замахнулась поначалу, но и здесь оказалось совсем неплохо. «Падам-падам-падам…»
Каждая поездка была сопряжена с недвусмысленным риском, но эта сторона моих проблем душку Жерара волновала мало.
Я же страстно желала его в Париже и обожала Париж в нем.
Я примеряла на себя Париж, как бабушкино гипюровое платье, и оно казалось мне впору.
Но что бы я ни делала, оба — и Жерар, и Париж — оставались для меня недосягаемыми. Французская богема, его друзья, его родные не спешили принять меня. Несмотря на все мои старания.
Любые расставленные мной ловушки Жерар обходил умело и профессионально. Наверное, мои ухищрения казались ему наивным детским лепетом — так быстро он рассекречивал все мои задумки. Увы, я по-прежнему существовала для него лишь в одной ипостаси. И по его мнению, должна была гордиться этим, тем более что верностью он никогда и не бравировал.
«Падам-падам-падам…»
Однажды, разозлившись до предела, я решила сыграть ва-банк.
Используя последний, самый старый и испытанный, хотя и не самый честный, способ, я заявила, что мой муж подал на развод, поскольку рассекретил нашу связь, узнав о ребенке, которого я жду от Жерара.
Это был наш последний разговор. Он отвез меня в аэропорт, посоветовал помириться с мужем и родить здорового ребенка. А его — не держать за идиота.
«Падам-падам-падам», — звучал во всю мощь голос великой Пиаф, когда я покидала город несбывшихся надежд.
«Падам-падам-падам». Я рождена, чтоб сказку сделать былью?
«Падам-падам-падам». Никому не позволительно так со мной поступать!
«Падам-падам-падам». Отчаянно билось сердце.
«Падам-падам-падам». Никогда, никогда, никогда больше такого не повторится!..
— Дусик, ты Анечке позвонила?
Выхожу из задумчивости.
— Звонила, звонила, разбудила даже. Обещала, кстати, прийти пораньше — помочь с пирогами… Умница наша… разумница.
С паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок, а с племяшки непутевой — хотя бы пирог.
— На рынок едем? Я иду греть машину.
— Через пять минут спускаюсь, дорогой.
Какое счастье, что у меня есть Дусик.
Мой главный приз.
Мой Памир, мой Эверест, моя Джомолунгма.
Моя священная корова.
Разве кто-нибудь с ним сравнится? Разве этот наглец французского происхождения сто2ит хотя бы ногтя моего благородного мужа? Разве можно их даже в один ряд ставить?!
И зачем только я устраиваю прием в честь этого ничтожества? В самом деле, зачем? Пир закатываю, суечусь…
Зачем-зачем… — чтоб знал. Чтобы по носу щелкнуть. Реванш взять.
Посмотреть чтоб в наглые глаза с высоты достигнутого положения. «Падам-падам-падам…»
Первой пришла Галка. Как же чудовищно она одевается! Ведь намекнула ей, дуре, о возможности знакомства с интересным мужчиной, так даже это не повлияло на то, чтоб что-нибудь повыигрышнее натянуть на свое, мягко говоря, немаленькое тело! Сколько шмоток привозила ей из загранок, а она… все одни и те же джинсы таскает. Пока, видно, не превратятся в труху. Удобно ей в них, понимаешь ли! Постирала хотя бы. Или голову бы, что ль, помыла. Не, главное, грудь цветастым трикотажем охватила и думает, что это красиво. Кто ей такое сказал, понять не могу. Уж точно — не я.
— Галюсик, солнце мое, как славно, что ты раньше всех! Ну тихо-тихо, пес! Ишь, распрыгался, нет, ну ты глянь, как радуется, соскучился по своей спасительнице! Давно он так не бесился. Только вчера еще хромал — где-то лапу подвернул… Посмотришь? Вот и ладушки. Это хорошо, что ты в джинсах… он ведь не соображает, сколько колготки стоят… с ним не напасешься…
Ой, звонят, пошел народ!
— Привет, Валюша, классное пальто, цвет идет тебе. Как это — мой подарок? Что ты говоришь, я и забыла! Точно, года три-четыре назад, когда похудела, я и впрямь тебе его отдала. А чего ж ты его не носила? Где оно пылилось, на антресолях небось? Ну и правильно… за это время мода сделала круг почета и вернулась… теперь опять в самый раз!
— Татьяна Тимофеевна, здрасте-здрасте, как вы хорошо выглядите! Всегда, конечно, хорошенькая, но сегодня — особенно.
К чему только этот дешевый турецкий шарфик поверх фирменной кофточки? Ни к селу ни к городу. И надушилась, как обычно, — хоть мертвых выноси. На работе ей не положено пользоваться духами, так она в выходные добирает, не зная меры.
— А что у вас за парфюм? Какой дорогой запах, неужели последняя «Шанель»? Что вы говорите?! Не признала! Познакомьтесь, это Галина, это Валентина, мои подруги, проходите, пожалуйста!
Где же Нюрка? Марафетится поди, чертова кукла. Сколько можно?
Просила же прийти пораньше. А, вот, кажется, и она в дверь звонит.
— Здравствуй, Анюсик, здравствуй, куколка, мы тебя заждались. Знаю-знаю, что успеешь приготовить, ты ж у нас виртуоз!
Видная девка, нечего сказать. Вкус вроде тоже есть… Лоска только не хватает. И пожалуй, смелости. Ну что, спрашивается, за необходимость всегда рядиться в черное? Я же ясно сказала и недвусмысленно: продумай форму одежды! Бесполезно. Все равно на своем стандарте остановилась. Вылитая Мэри Поппинс в молодости. Шаль какую-то дурацкую присовокупила. «А-ля рус» типа. С иностранцем, чай, шла знакомиться… Кстати, где-то я именно эту шаль уже видела прежде… Но точно не на ней. Кого-то раздела, видать…
«Падам-падам-падам!»
А вот и герой нашего вечера. Явился, не запылился. Светлый плащ, начищенные ботинки.
Ну что можно сказать? Постарел. Посерел. Волос заметно поубавилось. А брюшко, напротив, обозначилось.
— Бонжур, мадам.
— Бонжур, месье.
Все чин чином. Ни бровью повести, ни ухом, ни рылом.
С каждым расшаркался, к каждой ручке приложился.
Знакомлю. Рассаживаемся. Вечер начинается.
Обожаю светские вечеринки. Особенно когда сценарист, художник-постановщик, декоратор и режиссер — Я. Шарм заключается в том, что об этом никто (кроме меня) даже не догадывается. Всем участникам кажется, что они просто мило общаются, но я-то знаю, что каждому из них уготована своя роль. Не подозревают пока об этом…
— Скажите, Жерар, как обстоят дела с кризисом современного кинематографа во Франции?
— В нашем кино царит сплошной артхаус.
— Вы не находите, что европейское кино отступило-таки под натиском американского?
— Нет? А мы задыхаемся буквально.
— Очень люблю психологические драмы.
А вы какой жанр предпочитаете?
— Любой, кроме скучного.
— Остроумно. Где-то это мы уже слышали…
— Вы говорите, андеграунд уже вышел из моды? Странно, я как-то не заметила…
— Передайте, пожалуйста, кусочек вашего фирменного пирога… Ах, как же вы умудряетесь так вкусно готовить?! Ах-ах…
— А вот этот Анечка готовила… попробуйте… оцените…
— О, чудно, очень, очень вкусно, просто объедение — так, кажется, говорят по-русски?
— Вино великолепное. Неужели из самого Парижа?
— Да-да, такой букет… это «Божоле» или «Шардоне»?
— Это — «Шабли Гран Крю Бугро».
— Надо же, а такой букет…
И далее все в том же духе. Непринужденное щебетание дам, поглощение пирогов с непременными охами-вздохами, дегустация вин… Хорошо, что и я выставила бутылочку припасенного «Бордо»: знала, что на дорогое Жерар не расщедрится — ограничится обычным, которое французы пьют, как воду, во время обеда. И сто2ит оно — примерно как та вода…
Кажется, вечер удался. Дамы стараются вовсю: блещут эрудицией, кокетничают. Вот что значит свежий мужчина! Ну, в смысле новый мужчина. Незнакомый ранее. Свежим-то его, увы, назвать можно теперь с бо-о-ольшим натягом. Даже благоприобретенный внешний глянец не способен скрыть блудливой потасканности. Так и зыркает по сторонам своими сальными глазенками — словно все ему можно, все подвластно. Словно любую готов прям здесь осчастливить. Ну никаких сомнений в собственной неотразимости! Думает, котяра, что никто перед ним не устоит!..
А дамы словно и впрямь расцвели. Валька напрочь забыла о своих утренних страданиях и буквально сыплет кино-видео-театральными познаниями.
Татьяна Тимофеевна расспрашивает о Париже с нескрываемым пристрастием, что, несомненно, греет гостю душу.
Анька строит глазки и блещет остроумием. Как ей кажется.
Только Галина все никак вклиниться в разговор не может. Бедная. И вино ей явно не понравилось: мусолила-мусолила стакан да и отставила его тихонько. Не воспитан вкус у человека. Она там у себя, в ветеринарке, небось разбавленным спиртом балуется — вот это по ней! А вино французское ей, видите ли, не подходит!
Влезла с каким-то идиотским вопросом, когда беседа уже текла по заданному руслу! Словно готовилась, что бы такое поумнее спросить, а улучив паузу и не слыша, о чем шла речь, выпалила что-то про… собак. Ну понятно — на свою единственную любимую тему. Пришлось ее выручать, что поделаешь — положение обязывает. А когда Жерар курить пошел, тут же подсуетилась и за ним. Минут двадцать, если не ошибаюсь, курили… Обкурились, должно быть. И что они там так долго обсуждали? В толк взять не могу. Но когда вернулись, он ее под локоток вел — словно уже сговорились о чем-то.
Отлично — разозлилась я. Вот пусть вместе и уйдут из гостей. От нас то бишь.
А то ишь, на меня он — ни взгляда, ни полвзгляда. Сплошная светскость.
Да и на Дусика смотрит так, будто бы ничего его не потрясло. Будто каждый день его в таких домах принимают!
Мне-то хотелось — как минимум — увидеть на его наглой французской физиономии стремительную гамму чувств: недоумение, горечь потери, разочарование, подавленность, растерянность, в конце концов. «Падам-падам-падам…»
Ничего подобного! Болтовня, флирт, вопросы-ответы — все в рамках приличия, никакого намека на челе. Опытный, до чего опытный игрун! Какая выдержка, какое, черт побери, самообладание!
Пусть, пусть проводит Галку! Пусть зайдет в ее конурку, чайку с ней попьет! Вприглядку — с кусочком сахара. Пусть порадует несчастную мимолетным мужским вниманием. Пусть даже попробует перезрелый этот плод. И сравнит.
И еще раз убедится, насколько я недосягаема для него. Теперь.
Выманиваю Галку на кухню, вливаю нужную дозу нужной информации. Она, курица эта, в полном недоумении. Глаза выпучила, поверить своим ушам не может. Ну ничего не способна решить самостоятельно. Давай, говорю ей, дерзай, бери его! Эх, знала бы она, какой кусок от себя отрываю… «Падам-падам…»