Торговец закончил обгладывать куриную косточку и швырнул ее на пол. Затем ухватился жирной рукой за оловянный кубок с вином и сделал несколько больших глотков.
— Уф-ф… Доброе вино у тебя, трактирщик.
Вдруг рука торговца, сжимающая кубок, застыла в воздухе, и он повернулся к двери. Прочие посетители сделали то же самое. Ставни окон громко стукнули, и по залу пронесся сквозняк. Всем вдруг показалось, будто на дворе завыл сильный ветер.
Дверь распахнулась, и в трактир вошел новый гость.
Вошедший был высок ростом и широк в плечах. На вид лет пятидесяти пяти, но широкогрудый и крепкий. Лицо морщинистое, заросшее до глаз серебристой бородой, лоб и глаза скрыты темной, с проседью, челкой.
Одет он был в серый колет и черные штаны из домотканой шерсти, концы штанин заправлены в высокие сапоги из дорогой кожи отличной выделки. Массивную голову мужчины венчала широкополая шляпа с петушиными перьями. Длинные волосы его спускались ниже плеч. В руке вошедший держал тяжелый мушкет, а на плечевом ремне у него висел пыльный рог с порохом. На боку у посетителя красовались роскошные короткие ножны, расшитые золотом, а из них торчала рукоять меча.
Трактирщик сделал сладкое лицо и поинтересовался подобострастным голосом:
— Как поохотились, ваша милость?
— Хорошо, трактирщик. Я всегда хорошо охочусь.
Черные глаза мужчины обежали трактир и задержались на молодом монахе.
— Изволите откушать, ваша милость? — продолжил трактирщик тем же заискивающим голосом. — У нас нынче свежая зайчатина.
— Нет. Просто налей мне холодного белого вина. Я потерял свою флягу и не пил четыре часа.
Трактирщик выбрал лучший серебряный кубок и хотел наполнить его вином, но тут охотник гаркнул:
— Какого дьявола ты делаешь, болван!
Трактирщик вздрогнул и сразу же отставил серебряный кубок, а вместо него взял оловянный.
— Простите, господин Клинкоуф, я забыл, что вы не любите серебро.
Когда кубок был наполнен, охотник взял его и, запрокинув породистую голову, сделал несколько больших глотков. Потом поставил кубок на стойку и взглянул на Галеба.
— Откуда ты к нам явился, божий человек? — резко и властно спросил он.
Галеб поднял на него глаза и смиренно уточнил:
— Вы обращаетесь ко мне, сударь?
— А вы видите здесь другого божьего человека? — ответил сановитый охотник вопросом на вопрос.
— Я живу в общине пастора Зиберта.
Барон усмехнулся и отхлебнул вина. Затем вытер рот рукой и сказал:
— Далеко же ты забрался. А знает ли пастор, что ты разгуливаешь по трактирам?
— Я зашел сюда, чтобы утолить жажду, — вежливо и спокойно ответил Галеб. — В этом нет ничего предосудительного.
Галеб краем глаза смотрел на пряжку плаща, поблескивающую на ключице охотника. Пряжка была медная, с лилией и двумя перекрещенными мечами.
Сердце Галеба забилось сильнее, но он не подал виду. Барон вдруг приподнял лицо и понюхал воздух, как это делают звери. Затем нахмурился, глянул по сторонам и задумчиво проговорил:
— Странно.
— Что? — не понял монах.
— Ничего. Просто кое-что показалось.
Тут барон Клинкоуф сунул руку в небольшую сумку, притороченную к поясу. Галеб хотел отвернуться, но вдруг замер с открытым ртом. Барон Клинкоуф достал из сумки курительную трубку и вставил ее в зубы. Мундштук трубки поблескивал золотом, а белая костяная чаша была выточена в форме головы дьявола.
Пока барон разжигал трубку, посетители трактира смотрели на него с притаившимся в глазах ужасом. Несколько минут барон Клинкоуф глотал из трубки дым, запивая его вином. Затем вытряхнул тлеющий табак на деревянную стойку, сунул трубку в сумку и сказал, обращаясь к Галебу:
— Передай мои лучшие пожелания пастору Зиберту. И скажи, чтобы он внимательнее присматривал за своими овцами.
Барон-охотник швырнул монету на прилавок, повернулся и зашагал к двери.
Как только дверь за ним закрылась, скорняк, сидевший во время разговора тише воды, ниже травы, облегченно вздохнул и негромко проговорил:
— Помяни черта, он и появится. Я чуть в штаны не напустил — думал, он все слышал.
— Откуда ж ему было слышать? — спросил торговец, тоже тихим голосом.
— Уж этого я не знаю, а только говорят о бароне всякое.
— А чай, барона Клинкоуфа не было в наших краях лет шесть. Давно ли он снова тут объявился?
— Того не ведаю. Эй, хозяин! — окликнул скорняк трактирщика. — Давно ли барон вернулся из путешествия?
— Месяца полтора — точно, — ответил трактирщик.
Торговец качнул головой и сказал:
— Барон, а разъезжает по городу без свиты. И не боится ведь черных псов!
— Барон Клинкоуф — смелый человек! — сказал трактирщик нарочито громко, хотя это было напрасной мерой, потому что барон, скорее всего, уже отошел от трактира.
Скорняк вдруг вытянул шею и уставился на стол, за которым полминуты назад сидел божий человек.
— А где же наш святоша? — изумленно спросил он.
— Ушел, — констатировал торговец. — Надо же! А я и не заметил.
— Третьего дня у моего брата вскочил под носом прыщ, похожий на козлиную голову, — промолвил вдруг скорняк.
Торговец посмотрел на него удивленным взглядом и уточнил:
— И к чему ты это сказал?
— К тому, что в последнее время в нашем славном городе происходит слишком много странных вещей, — угрюмо отозвался скорняк.
— Видали эту штуковину у него во рту? — понизив голос, прогудел трактирщик. — Говорят, он отпугивает этим дымом бесов.
— Может, отпугивает, — мрачно откликнулся скорняк. — А может, и призывает.
Скорняк широко перекрестился (остальные тут же последовали его примеру), после чего, сурово сдвинув брови, крикнул:
— Эй, трактирщик, а где же обещанная зайчатина?!
7Ночь была лунная. Галеб увидел черную тень, скользнувшую между деревьями. Как ни странно, барон Клинкоуф шел пешком.
Галеб двинулся за ним. Он крался следом за бароном бесшумно и быстро. Вскоре они покинули квартал каменных домов и вышли к участку, который местная знать использовала для недалеких прогулок и пикников, столь плотно заросшему деревьями, что он казался лесом.
Пройдя метров пятьдесят, Галеб потерял барона из вида. Он остановился и навострил уши, но не услышал звука шагов. Тогда Галеб поднял голову и тщательно принюхался. Он уловил едва ощутимый запах человека и двинулся туда, откуда этот запах доносился, но вдруг встал как вкопанный и снова втянул ноздрями воздух.
На этот раз он учуял нечто иное. Запах был странный и незнакомый, он не принадлежал ни человеку, ни зверю. К нему примешивались запахи озона и жженой шерсти.
Галеб нахмурился и завертел по сторонам головой, ему показалось, что запах доносится сразу с нескольких сторон, и в этот миг черные тени стремительно отделились от деревьев и ринулись на него.
Он среагировал мгновенно. Увернулся от брошенного ножа, закинул руки за голову и выхватил из-под сутаны два коротких витых меча. В ту же секунду две тени метнулись к нему. В лунном свете блеснула сталь клинков. Галеб отбил удар тяжелого меча и увидел облегченный мушкет, дуло которого смотрело ему прямо в голову. Галеб отшатнулся в сторону, и пуля, просвистев возле его уха, вонзилась в ствол дерева.
Не дожидаясь следующего выстрела, Галеб молниеносным ударом меча перерубил мушкет пополам. Потом резко развернулся, и его клинки еще дважды со свистом рассекли воздух. Враг выронил меч и, громко взвыв, схватился за раненую руку.
Галеб прижался спиной к толстому стволу дуба, чтобы оценить ситуацию и не быть застигнутым врасплох другими нападающими, ежели таковые вздумают объявиться. И тут же еще две фигуры вынырнули перед ним, и две стрелы свистнули возле головы Галеба. Он увернулся от стрел, прыгнул вперед и двумя ударами мечей вышиб арбалеты из рук ночных разбойников.
Поняв, что бой проигран, оба противника развернулись и бегом бросились к лесу. Однако Галеб не собирался их упускать. Рванувшись вперед, он в несколько прыжков настиг убегающих и собрался сбить их с ног, но тут случилось нечто удивительное. Оба противника вдруг быстро согнулись, руками коснулись земли и дальше побежали крупными звериными прыжками. В мгновение ока они оторвались от Галеба, но он не умерил бег, а продолжил преследование.
В пылу погони Галеб не заметил, что тело его странным образом трансформировалось. Под сутаной вздулись мощные узлы мускулов, ноги и руки удлинились, черты лица укрупнились, волосы на голове стали гуще, сделавшись похожими на звериную шерсть.
Галеб споткнулся о корягу и выронил мечи, но тут же вскочил на ноги, сделал несколько мощных прыжков, взвился в воздух и обрушился всей массой тела на одного из беглецов, обратившихся в белых полуволков-полулис.
Оборотень, огромный, широкогрудый, матерый, взвизгнул, развернулся и попытался вцепиться клыками Галебу в горло, однако Галеб схватил его правой рукой за нижнюю челюсть, а левой за верхнюю и резко развел руки в стороны. Челюсти оборотня хрустнули, а сам он рухнул на траву.
Оборотень, огромный, широкогрудый, матерый, взвизгнул, развернулся и попытался вцепиться клыками Галебу в горло, однако Галеб схватил его правой рукой за нижнюю челюсть, а левой за верхнюю и резко развел руки в стороны. Челюсти оборотня хрустнули, а сам он рухнул на траву.
Галеб вскочил на ноги, и как раз вовремя — второй оборотень белой молнией бросился ему на грудь. Галеб не стал уклоняться, но быстро выставил вперед руки и схватил зверя пальцами за горло, после чего повалил его на землю и одним мощным движением свернул твари шею.
Покончив с оборотнями, Галеб прошел к мерцающим на земле мечам с извилистыми клинками, поднял их и вернулся к оборотням, один из которых был, как он заметил, еще жив и лежал на боку, вытаращив на Галеба налитые кровью глаза.
Остановившись рядом, Галеб с удивлением увидел, что оборотень наполовину вернул себе человеческий облик. Туловище и задние лапы у него все еще оставались звериными, но передние лапы превратились в руки, а морда, укоротившись, стала похожа на человеческое лицо.
— Кто вы? — хрипло спросил Галеб. — Откуда вы явились, чудовища?
— Чудовища? — Оборотень выплюнул кровь и хрипло рассмеялся. — Дурень! Ты понятия не имеешь, с кем ты связался!
Речь монстра была невнятной, сломанные челюсти мешали ему говорить.
— Кто ваш предводитель? — снова спросил Галеб. — Где его найти? Говори!
Разбойник попытался усмехнуться, и в лунном свете блеснули острые клыки.
— Наш предводитель — Зверь! — прохрипел оборотень, глядя на Галеба взглядом, полным презрения и ненависти. — Он отомстит за нас! Он придет и убьет вас всех!
— Кто этот Зверь? Ты говоришь про барона Клинкоуфа?
Оборотень не ответил. Его глаза налились кровью, и он закашлялся.
Несколько секунд Галеб смотрел на корчащегося на земле демона, затем слегка отвел руку с мечом назад и одним ударом прекратил муки оборотня.
И вдруг язва у него на предплечье — след от крестика, которым припечатал его Отто, — засаднила. В горле пересохло, а голова закружилась. Галеб почувствовал голодный спазм. Сам не понимая, что делает, он опустился на четвереньки и принялся слизывать кровь с травы».
8Старший лейтенант Сергей Бегунов сам попросился провести допрос Эльзы Зиберт. Поначалу подполковник Кочетков отнесся к его просьбе скептически, но затем рассудил, что молодому оперативнику надо нарабатывать опыт, в том числе и опыт ведения допросов.
В «допросной комнате» они были вдвоем — Эльза Зиберт и старший лейтенант Сергей Бегунов. Допрос шел уже почти полчаса.
— А как вы объясните, что… — в очередной раз начал Сергей, но закончить фразу не успел.
Внезапно лицо Эльзы исказилось мученической гримасой. Она подняла руки и сжала пальцами виски.
— Постойте. Вы задаете так много вопросов… У меня от вас разболелась голова…
— Извините, — смутился Сергей. — Я не собирался вас мучить.
— Ничего, ничего. Просто я к этому не привыкла. — Она помассировала пальцами виски. — Так значит, вы думаете, что Бориса Алексеевича убили? Сожгли заживо вместе с музеем? — Внезапно Эльза всхлипнула. — Вы знаете, у меня и у самой были такие мысли. Просто я боялась об этом думать. Господи, кому могло прийти в голову разделаться с Борей?
Плечи Эльзы вздрогнули. Она прижала ладони к лицу и вдруг разрыдалась.
Бегунов всегда терялся, когда кто-то начинал плакать в его присутствии. Он сидел, смущенно глядя в стол и проклиная ту секунду, когда попросил полковника Кочеткова о том, чтобы самостоятельно провести допрос подозреваемой.
Эльза оторвала ладони от заплаканного лица и виновато посмотрела на Сергея. Он улыбнулся, стараясь вложить в эту улыбку все добрые чувства, на какие только был способен. Эльза увидела эту улыбку, попыталась улыбнуться в ответ, но вместо этого зарыдала в голос и упала лбом на сцепленные на столе руки.
Совершенно растерявшийся Бегунов вскочил со стула, обошел стол, остановился рядом с Эльзой, а затем неловко и смущенно погладил ее рукою по плечу.
— Ну-ну, — сказал он. — Не надо плакать. Будет вам.
Неожиданно Эльза подняла лицо и посмотрела ему в глаза своими огромными зелеными глазами.
— Извините, — робко проговорила Эльза. — Просто… все это так страшно. И смерть Бориса Алексеевича, и обвинения, которые мне предъявили.
— Да, — сказал Сергей, глядя на Эльзу как завороженный. — Я… понимаю. Но мы просто должны во всем разобраться.
Эльза улыбнулась сквозь слезы:
— Да. Не обращайте внимания. Это все проклятые нервы.
Бегунов вернулся на место. Немного помолчал, выстраивая в уме линию допроса, затем продолжил:
— Эльза Яновна, за последние сутки мы провели большую работу. Опросили множество свидетелей, запросили помощь экспертов из области…
— Это из-за Глеба Корсака?
— Что? — приподнял брови Бегунов.
— Это он настоял на привлечении экспертов из области, верно?
Бегунов нахмурился:
— Не думаю, что это имеет отношение к делу.
Эльза усмехнулась и проговорила с горечью:
— Московский журналист, имеющий обширные связи, приехал в наш город и заварил всю эту кашу. И вам теперь придется ее расхлебывать. Но вы же и сами знаете, что все это чепуха, верно?
Бегунов помолчал. Затем разжал губы и, не глядя на Эльзу, медленно продолжил:
— Вашего приятеля Павла Базарова видели рядом с музеем за десять минут до пожара.
— Правда?
— Да. У нас есть свидетели.
Эльза вздохнула.
— Знаете… Я ведь не слежу за Павлом. Он мне не муж и не брат. И я не знаю, что творится у него в голове.
— А разве он не был вашим любовником? — спросил Сергей, чуть покраснев.
Брови Эльзы приподнялись в удивленном жесте.
— С чего вы взяли?
— У него есть картины. — Бегунов отвел взгляд и смущенно кашлянул в кулак. — На них изображены вы.
— И что с того?
— То, что на вас нет одежды. Совсем.
Эльза мягко улыбнулась.
— Вы были правы, когда сказали, что Паша Базаров — мой приятель. Я испытываю к нему огромную симпатию. Но самое главное, я восхищаюсь его талантом художника. Да, я была его моделью, но что в этом плохого? В те минуты, когда он рисовал меня, он не был мужчиной, он был художником. Вы ведь не смущаетесь, когда раздеваетесь перед врачом?
— Врач — это другое, — возразил Бегунов.
— Да, врач это другое. Но и врач, и художник — оба профессионалы своего дела. И раздевалась я не перед мужчиной, а перед художником. Так же, как вы, когда приходите к врачу-урологу, раздеваетесь не перед женщиной или мужчиной, а перед профессионалом, для которого ваша нагота — объект его профессии, а не предмет вожделения.
— Ну, не знаю… — с сомнением проговорил Бегунов. — Когда смотришь на эту картину, такое ощущение, что он не просто вас рисовал, а… — Он сбился и замолчал. — Ладно. Допустим. Значит, вы ничего не знаете об отношениях Павла Базарова и погибшего директора музея?
Эльза покачала головой:
— Нет.
— Но вы ведь уже признали, что директор музея был вашим любовником?
— Да, — спокойно ответила Эльза. — Это так. Мы с Борисом Алексеевичем встречались. Но ведь любовь не является преступлением, правда?
И Эльза посмотрела на Сергея таким взглядом, что он совершенно стушевался.
— Ладно, — выдохнул Бегунов. — Вам надо немного отдохнуть. Продолжим позже.
9Подполковник Кочетков сидел за своим широким столом с хмурым выражением лица и, глядя на Бегунова, нервно крутил в пальцах карандаш.
— Ну что? — сухо спросил подполковник.
— Ничего конкретного, — отозвался Бегунов. — Думаю, надо ее отпускать.
Подполковник Кочетков хмыкнул.
— Отпускать… Сам знаешь, что это не вариант. Чертов Корсак! — выругался он и стукнул по столу карандашом. — Знал бы, что у него такие связи в Москве, вышвырнул бы его из города раньше! До того, как он влез во все это с головой!
— Я вам предлагал, — негромко проговорил Бегунов.
Подполковник Кочетков метнул в его сторону яростный взгляд.
— В общем, так, — сказал он после паузы. — Эльзу Зиберт надо закрывать.
— Что значит — закрывать? — тем же негромким голосом уточнил Бегунов.
— Сам знаешь, — хмуро сказал подполковник. — Слишком много концов на ней сходится. И я знаю одного ублюдка, который будет тянуть за все эти концы по очереди, пока не найдет нужный.
— Вы про Корсака? — Бегунов глянул на Кочеткова исподлобья и вдруг предложил: — Так, может, лучше закрыть его?
— Поздно, — ответил подполковник. — Если с ним что-нибудь случится, поднимется такая волна, которая может смыть всех нас к чертовой матери. И когда я говорю «нас», Сергей, я имею в виду таких, как ты и я. Потому что те, кто сидит над нами, продолжат сидеть. А значит, все нити должны обрезать мы. Понимаешь, о чем я?