Галеб остановился и повернул голову.
Зверь громко заскулил в яме. Галеб стер рукавом рубахи кровь с исцарапанного лица и хрипло выдохнул:
— Получил, сволочь! Это тебе за то, что пытался меня сожрать!
Зверь продолжал скулить, с каждым новым звуком все протяжнее и тоньше. Прошло еще несколько секунд, и вдруг Галеб понял, что слышит не звериный скулеж, а человеческий плач. Он неуверенно двинулся к яме, сам не понимая, зачем это делает. Остановившись в паре шагов от края, Галеб опустился на четвереньки, осторожно подполз к черному зеву, дышащему влажной землей, и посмотрел вниз.
В яме что-то белело. Галеб никогда бы не подумал, что сможет что-нибудь разглядеть в такой кромешной тьме, но, как ни странно, он разглядел. На дне ямы лежало обнаженное человеческое тело. Это была женщина. Крупная, широкоплечая, с большими грудями и бледным лицом. Русые волосы женщины рассыпались вокруг головы светлым веером. Из левой стороны ее груди торчал острый конец осинового колышка. Точно такой же окровавленный колышек торчал из бледного живота оборотня.
Завидев склонившегося над ямой Галеба, женщина перестала стонать, облизнула перекошенные от боли губы и хрипло проговорила:
— Помоги… мне.
Голос у нее был странный, будто принадлежал не человеку, а зверю. Была в этом голосе и еще одна странность — он звучал отчетливо, но в то же время будто не извне, а как бы изнутри черепа Галеба.
— Помоги… — снова прохрипела женщина.
Она уперлась ладонями в дно ямы, сцепила зубы и, глядя на Галеба налитыми кровью глазами, стала медленно подниматься.
Волосы на голове Галеба встали дыбом. Женщина поднималась все выше и выше. Один из колышков, хрустнув, переломился, а второй с отвратительным чавканьем вышел из пронзенной плоти. Кровь закапала на дно ямы.
Галеб не стал ждать, чем это закончится. Он вскочил на ноги, отошел от края ямы, затем повернулся и быстро зашагал прочь.
— Помоги мне! — донесся до него страшный голос, полный ярости, отчаяния и боли. — Помоги мне!.. Помоги… мне…
Голос сорвался на стон, а затем ночной лес огласился не то женским плачем, не то скулежем раненого зверя. Галеб, не в силах больше выдерживать эти страшные звуки, заткнул ладонями уши и бросился бежать, пошатываясь от усталости и спотыкаясь о влажный хворост.
Пробежав еще километра три, он остановился и, схватившись за волглый ствол березы, попытался отдышаться. Грудь сдавили железные тиски, мышцы на ногах болели и дрожали, а рана на предплечье, оставленная клыками женщины-оборотня, горела и пульсировала.
Вытерев рукавом рубахи залитое слезами лицо, Галеб двинулся дальше.
Он прошел еще пару километров, и впереди, между черными стволами деревьев, блеснули огоньки.
И тут Галеба скрутило по-настоящему. Ноги отказались ему подчиняться, он упал на четвереньки, и его громко и мучительно вырвало.
Это продолжалось долго. Когда желудок опустел окончательно, Галеб, все еще задыхаясь от спазмов, поднялся на ноги. На ослабевших ногах он вышел из леса на луг, прошел еще несколько шагов, держа курс на огоньки, а затем споткнулся и упал. Силы окончательно покинули Галеба Корсо, глаза его закатились под веки, и он потерял сознание.
5…Когда Галеб открыл глаза, вокруг не было ни деревьев, ни травы, а над головой вместо звездного неба он увидел дощатый потолок.
Комната была довольно просторная, с выбеленными стенами. В углу стояла широкая деревянная кровать с соломенным тюфяком и парой шерстяных одеял, в другом углу Галеб увидел закопченный сосновый стол и пару соломенных стульев. На столе стояла лампа с жестяным абажуром.
Повернув голову влево, Галеб напрягся. Он был в комнате не один. Трое мужчин стояли в двух шагах от кровати и смотрели на Галеба глазами, в которых явственно читались страх и неприязнь.
Одеты мужчины были в конопляные и саржевые рубахи, расшитые незамысловатыми узорами, а поверх них — кроличьи жилеты.
В руках у одного из них Галеб разглядел тяжелый молоток. Еще один для чего-то держал в руке серп, одного взгляда на который было достаточно, чтобы понять — серп этот остр, как бритва. Третий был вооружен деревянной палкой со вбитым в толстое навершие чугунным гвоздем.
Один из мужчин, долговязый, поджарый, с выступающим острым кадыком, заговорил.
— Кто ты? — спросил он. — Откуда ты к нам явился? И какого дьявола ты делал в Роминтской пуще?
— Я… — заговорил Галеб на языке германцев, тщательно припоминая слова. — Я… болен. Меня ранили.
— Тебя ранили? — спросил другой мужчина, держащий в руках серп, рослый и широкоплечий.
— Это был зверь… Какой-то зверь напал на меня в лесу. Должно быть, волк.
Жилистый кадыкастый мужчина с молотком в руке несколько секунд размышлял, подозрительно поглядывая на Галеба, потом повернулся к своим товарищам и что-то коротко им приказал.
В ту же секунду все трое набросились на Галеба, схватили его за руки, развели их в стороны и накинули на запястья веревочные петли. Галеб и понять ничего не успел, а уже был крепко привязан к дубовой кровати.
— Что вы делаете? — крикнул он по-русски. И, увидев недоумение на лицах мужчин, повторил на германском: — Что происходит? Зачем вы меня привязали?
Кадыкастый склонился над ним, посмотрел ему в глаза недобрым взглядом и отчеканил:
— Берегись, если ты нас обманываешь!
Затем снял с кадыкастой шеи медный крестик, поцеловал его, быстро задрал Галебу рукав и приложил крестик к его предплечью. Галеб зажмурился, ожидая какого-то подвоха, но ничего не произошло. Выждав пару секунд, Галеб открыл глаза, посмотрел на растерянную физиономию жилистого и отрывисто спросил:
— Ну? Вы довольны? Теперь вы развяжете мне руки, сволочи?
Кадыкастый прищурился, а затем хлестко ударил Галеба кулаком по скуле. В голове у Галеба бухнул колокол, перед глазами поплыло, и он снова потерял сознание.
Когда Галеб в очередной раз пришел в себя, он обнаружил, что все еще лежит на кровати, но руки его уже не привязаны. Сцепив зубы, он попробовал подняться. Его все еще немного мутило, но в целом он чувствовал себя не так уж плохо. Рана от укуса почти не болела.
Галеб сел на кровати, опустив босые ноги на холодный дощатый пол. Свет пробивался с улицы не через грязно-белую пленку бычьего пузыря и не сквозь промасленную бумагу. Он лился на пол и стену сквозь зеленоватое стеклянное окно, стоимость которого трудно было вообразить.
«Тот, кто здесь живет, — настоящий богач», — подумал Галеб.
С улицы донеслись отчаянные вопли. Морщась от слабости, Галеб поднялся на ноги и, прихрамывая, заковылял к двери.
Когда он вышел на улицу, взору его предстала жутковатая картина. Посреди широкого двора, озираясь по сторонам затравленными глазами, стоял невысокий, коренастый мужчина. Вид у него был совершенно дикий.
Десять или двенадцать мужчин окружили его, и в руках у каждого были вилы, косы или топоры.
— Кузнец Ганс обратился! — крикнул кто-то.
— Злой дух овладел его телом! — вторил ему другой.
— Ганс пропал! Его душа будет гореть в аду! — отчаянно проорал третий.
Со стороны хозяйственных построек к возбужденной и напуганной толпе подошел невысокий сутулый человек в темной рясе. Его седые волосы были коротко острижены, а шея и правая щека, которую видел Галеб, были смуглыми от загара.
— Пастор Зиберт! — крикнул кто-то. — Душой и телом кузнеца Ганса овладел демон!
— Он пропал для нас, отче! — заголосил другой.
Пастор нахмурился и внимательно посмотрел на Ганса, по-прежнему обводившего людей лютыми, безумными глазами, в которых не было и проблеска мысли. Затем сказал:
— Пропустите меня к нему!
Один из общинников, длинный, кадыкастый, тот самый, по приказу которого Галеба привязывали к кровати, глухо пророкотал:
— Отче, вам не следует этого делать!
— Возможно, — отозвался пастор, — но я слышу голос Господа, и он велит мне подойти к Гансу. Или ты хочешь поспорить с Богом, страж Отто?
Кадыкастый с хмурым видом опустил меч и шагнул в сторону.
Пастор прошел чрез разомкнутое кольцо общинников, остановился в трех шагах от обезумевшего кузнеца, посмотрел ему в глаза и проговорил властным голосом:
— Ганс? Ганс, ты слышишь меня?
Обезумевший кузнец вздрогнул и уставился на священника. Тот разомкнул уста для новой фразы, долженствующей отвратить заблудшего кузнеца от зла, но не успел произнести ни слова. Ганс вдруг поднял руки со скрюченными по-птичьи пальцами и, выкатив на священника налитые кровью глаза, медленно двинулся на него. Из оскаленного рта Ганса вылезли кривые, острые клыки.
Пастор Зиберт попятился, вскинул руку, перекрестил кузнеца и быстро проговорил:
— Да сжалится Господь над твоей душой, кузнец Ганс!
Затем развернулся и зашагал прочь, а общинники, подняв оружие, бросились на обезумевшего кузнеца. Тот вдруг повернулся и кинулся к овину. Общинники, воодушевляя друг друга воинственными криками, побежали за ним. Вскоре вся толпа скрылась в овине.
Пастор Зиберт попятился, вскинул руку, перекрестил кузнеца и быстро проговорил:
— Да сжалится Господь над твоей душой, кузнец Ганс!
Затем развернулся и зашагал прочь, а общинники, подняв оружие, бросились на обезумевшего кузнеца. Тот вдруг повернулся и кинулся к овину. Общинники, воодушевляя друг друга воинственными криками, побежали за ним. Вскоре вся толпа скрылась в овине.
Остановившись перед Галебом, человек в рясе посмотрел ему в глаза и сухо проговорил:
— Ступай в дом. Тебе не следует на это смотреть.
В ту же секунду из овина донесся отчаянный вопль, затем раздались сразу несколько криков. Одна из стен овина с треском проломилась, и на двор выкатился какой-то общинник с вывернутой головой. Он упал на спину, дважды дернулся и затих. С лицом его что-то было не в порядке, и когда Галеб пригляделся лучше, он понял, что лица у общинника больше нет, а на его месте зияет багровая дыра.
В следующую секунду еще один общинник выскочил из овина и принялся с криками метаться по двору. Не успели пастор и Галеб ничего предпринять, как общинник с разбегу наткнулся на столб, отлетел в сторону и рухнул на землю с расколотой головой.
Какая-то женщина громко заголосила и бросилась к мужику с проломленным черепом. Только сейчас Галеб заметил, что во двор выскочили другие общинники. Он перевел взгляд на пастора и сипло спросил:
— Что там происходит, отче?
Человек в рясе не ответил. Он подозвал голоногого сорванца в дырявом картузе и коротко приказал:
— Принеси мне Книгу!
Мальчишка, весь пунцовый от волнения, кивнул и опрометью бросился в дом.
Теперь хор кричащих голосов из овина слился с причитаниями и воплями женщин во дворе. В это мгновение вернулся мальчишка, передал пастору толстую книгу в потертом темном кожаном переплете. Пастор зашагал к овину и через несколько секунд скрылся в темном зеве дверного проема.
Некоторое время ничего не происходило, и крики не смолкали, затем из овина стали выбегать люди. Вскоре девять человек, окровавленные, стояли во дворе, хрипло дыша. Несмотря на текущую из ран кровь, никто из них не уходил. Все они готовы были прийти на помощь пастору, если такая просьба прозвучит.
Оружие все еще было при них, однако Галеб заметил, что от лопаты, которую держал в руках один из общинников, остался лишь обломок черенка, а острия вил, которые держал другой общинник, изогнулись под самыми немыслимыми углами, и с концов их капала кровь.
Из овина донесся нечеловеческий вой, столь пронзительный, высокий и долгий, что у Галеба сдавило сердце. Он посмотрел на общинников, ожидая, что они бросятся на помощь пастору, но никто из них не сдвинулся с места. Мужчины и женщины словно оцепенели, а на лицах их, обращенных к овину, застыло выражение ужаса.
И вдруг вой оборвался. Несколько секунд стояла полная тишина, а затем послышались негромкие шаги, и из темного провала дверного проема вышел пастор, живой и невредимый.
Руки его были черными, словно их покрыл толстый слой сажи. Книга, которую пастор держал в черных пальцах, дымилась.
— Кто-нибудь! — проговорил священник хриплым, словно надломленным голосом. — Принесите мне воды!
Несколько женщин тут же бросились исполнять его просьбу, и вскоре вода была принесена.
Пастор наклонился и подставил руки. Женщина принялась лить воду ему на руки, и он стал их мыть. Смешавшись с сажей, почерневшая вода падала на землю. Пастор мыл руки неторопливо и сосредоточенно, и пока он это делал, общинники хранили молчание, словно боялись нарушить важный момент.
Закончив мыть руки, пастор выпрямился, обвел общинников строгим взглядом и громко сказал:
— Кузнец Ганс отправился в лучший мир. Теперь все позади. Лекарь, окажи помощь всем, кто в ней нуждается!»
Глава третья
1Глеб Корсак положил рукопись на тумбочку, размял затекшую шею и потер пальцами глаза. Потом посмотрел в окно. На улице уже рассвело, и Глеб почувствовал, что вместе с ночной мглой его душу покинули все ночные страхи.
Корсак перевел взгляд на часы. Они показывали семь часов утра.
В маленьких городах люди просыпаются рано, и семь часов — вполне подходящее время для подъема. Немного поразмыслив, Глеб решил, что самое время позвонить библиотекарю Клинкову и рассказать ему о ночных кошмарах.
Теперь, когда за окном белело рассветное небо, Глеб уже не верил в то, что ночной призрак ему просто привиделся. Нет, тут было что-то другое. Какая-то тайна. И эту тайну необходимо было разгадать. А для этого Глебу требовался надежный помощник.
Корсак сгреб с тумбочки мобильный телефон и набрал номер Юрия Петровича.
Тот отозвался лишь после четвертого звонка.
— Слушаю.
— Доброе утро, Юрий Петрович. Это Глеб Корсак.
— А, Глеб. Здравствуйте.
Голос Клинкова звучал вяло, но не сонно.
— Я вас не разбудил? — уточнил Глеб.
— Нет, — ответил библиотекарь. — Я всегда просыпают в шесть.
— Отлично. Нам надо встретиться.
— Когда?
— Прямо сейчас. Сможете подъехать к гостинице?
— Э-э… Да, смогу.
— Я встречу вас на улице. Во сколько вы подъедете?
Клинков помедлил и ответил:
— Через полчаса.
В голосе его не чувствовалось особого энтузиазма, но Глебу было все равно.
— Жду! — сказал он в трубку и отключил связь.
2Юрий Петрович Клинков поднял голову и посмотрел на окна гостиницы.
— Где тут ваше окно? — спросил он.
— Вон оно. На третьем этаже. Четвертое от угла здания.
Библиотекарь посмотрел на окно, нахмурился и перевел взгляд на Корсака.
— Вы сказали, что он был похож на призрака?
Глеб хмыкнул.
— Юрий Петрович, я не верю в призраков.
— Но, как показала минувшая ночь, они в вас верят. Вы сказали, что монстр заглядывал в ваше окно. Но вы живете на третьем этаже. Как вы это объясните?
— В двух метрах от моего окна расположена пожарная лестница.
— Допустим. Но как он мог добраться от лестницы до окна? Там ведь и впрямь больше двух метров.
— По каменному карнизу. Вон он — видите?
Юрий Петрович поправил очки и посмотрел на Глеба.
— Вы бы сами смогли это сделать?
Глеб качнул головой:
— Нет. Это значит, что мой ночной визитер, кем бы он ни был, очень развит физически. От момента, когда он исчез из окна, до того момента, когда я увидел его стоящим на земле, прошло всего несколько секунд. За это время он успел проделать обратный путь по карнизу, а затем спуститься по пожарной лестнице с высоты третьего этажа.
— А такое возможно?
— Если съехать по ней на руках, то да.
В глазах Клинкова было сомнение.
— Вы правда верите, что человек на такое способен? — недоверчиво спросил он.
— Хорошо тренированный — да.
— Но вы сказали, что у него было какое-то… «звероподобное» лицо.
На секунду перед глазами у Глеба встала белая личина чудовища, и он снова, к своему стыду, почувствовал, как страх прохладной волной пробежался по его спине.
— Знаете, Юрий Петрович… Давайте просто зайдем в кофейню и попьем кофе. Честно говоря, я сегодня страшно не выспался.
— Да, да. Конечно, — с готовностью согласился библиотекарь.
…Шагая с библиотекарем к кофейне, Корсак не переставал думать о ночном происшествии. Бледное лицо в окне… Монстр, растаявший в ночи… Было ли это реальностью? А может, все это было лишь продолжением сна?
Мысль эта показалась Глебу жуткой. Ведь если человек перестает отличать сон от яви, значит, он сошел с ума.
Что, если я и впрямь спятил?…А может, просто устал?
Глеб постарался убедить себя в том, что во всем виноваты расшатанные нервы. Должно быть, «ночные приключения» были реакцией усталого сознания на события минувшего дня и на все, что Глеб узнал с тех пор, как приехал в Полесск.
— Глеб? — негромко позвал его Юрий Петрович.
Корсак вздрогнул и огляделся по сторонам. Он не сразу вспомнил, что сидит за столиком кафе.
— Простите, я задумался. — Глеб взял чашку и отпил крепкого кофе.
Ароматная, горьковатая волна прокатилась по пищеводу и горячей, приятной тяжестью отозвалась в пустом желудке. Глеб посмотрел на Клинкова и вдруг спросил:
— Вы знаете Эльзу Зиберт?
— Эльзу? — Библиотекарь наморщил лоб. — Сухорукую красавицу?
— Что? — не понял Глеб. — Сухорукую?
Он вдруг вспомнил бежевую перчатку, которую Эльза так и не сняла с левой руки.
— Что у нее с рукой? — спросил Глеб.
— Сухорукость. Многие в нашем городе считают это «ведьминской рукою». А саму Эльзу — ведьмой.
— Из-за руки?
Клинков кивнул:
— Да. Что поделать — люди склонны верить во всякую чертовщину.
— А вы?
— Я?
— Да — вы. Вы тоже верите в то, что ее рука — «ведьминская»?