Нетерпеливые руки расправились с одеждой. Воздушный шар поднимался выше и выше…
Лев, исполненный очей, смотрел вдаль, благородно не замечая прелюбодеяния под своим носом.
Глава 10
Разгоряченные, мы вытянулись на дне корзины.
— Как-то это все неожиданно, — выговорил я.
— Ты последний мужчина в моей жизни, — ответила Алессандра.
— Вот как, — пробормотал я, обескураженный ее словами еще больше, нежели вспышкой страсти.
— А я последняя женщина в твоей жизни, — добавила графиня де ла Тровайола.
Она нравилась мне, но к такому развитию отношений я не был готов.
— Вот это уж совсем неожиданно, — без обиняков заявил я.
— Мы скоро умрем. Через час, максимум — два шар поднимется на такую высоту, где мы умрем.
— Умрем?! Отчего? — воскликнул я, напуганный ледяным спокойствием Алессандры.
— От недостатка кислорода или от переохлаждения — не знаю, что наступит раньше, — объяснила графиня.
— Это… шутка? — с надеждой спросил я.
В глазах Алессандры не было ни намека на розыгрыш. Я поежился. Не знаю, что больше вызывало озноб — слова спутницы или воздух, ставший заметно холоднее.
— Это не шутка, а законы физики, — промолвила Алессандра.
Она коснулась губами моей щеки и поднялась на ноги. Я последовал ее примеру. Едва я возвысился над плетеным бортом, как холодный воздух обжег щеки, шею и с противной настырностью хлынул под одежду. Я натянул скорее шинель, но теперь она казалась хлипкой, нисколько не приспособленной для защиты от холода. Более всего хотелось заключить в объятия жаровню и — уж так и быть — умереть от недостатка кислорода!
Земля сверху выглядела огромным круглым блином, таким плоским, что невольно приходило на ум: может, и впрямь покоится на слонах, а те — на черепахе.
Странное впечатление произвел на меня вид Санкт-Петербурга с высоты. Сады и парки с осенними облетевшими деревьями казались большим мрачным лесом, разреженным пустырями и изрезанным руслами рек. А дворцы, храмы и дома выглядели игрушками, выстроенными неведомыми великанами в прошпекты и линии.
Но после сказанного графиней де ла Тровайолой стало не до ландшафтов. Я хотел убедиться, что слова ее — все ж таки ловкая шутка.
— А ты? — спросил я. — Как же ты, зная о смертельной угрозе, забралась сюда? И вообще — зачем?
Я окинул взглядом дрожавшую от холода Алессандру. Необычные черные курточка и лосины наводили на мысль, что графиня имеет непосредственное отношение к воздушному шару, что она и подтвердила:
— Этот шар построил профессор Черни, а я его помощница.
— Да! — вспомнил я. — В «Санкт-Петербургских ведомостях» было объявление о полете монгольфьера.
— Это не монгольфьер, а розьер, — поправила меня Алессандра.
Раздалось утробное мяукание, из-за жаровни выскочил черный комочек и потерся о ногу Алессандры. Она взяла его на руки.
— Твой подарок, — улыбнулась Алессандра и потрепала за ушами дрожавшего котенка, приговаривая: — Розьер, Розьер.
— Он тоже умрет? — спросил я.
Графиня протянула котенка мне:
— Держи!
— Вот еще! Мало мне дома такого же обормота! — фыркнул я.
И тут же устыдился, вспомнив, что котенок принадлежал убитому незнакомцу. Я почесал Розьера за ушами, он замурлыкал. Котенок был черным от ушей до кончика хвоста, только грудь белая, словно манишка. Он дрожал от холода, и я спрятал его за пазухой.
Изнутри корзина напоминала кабинет алхимика. К стенкам из ивовых прутьев ремешками были пристегнуты круглые приборы с цифрами и стрелками под стеклом, латунный раструб, напоминавший гигантский охотничий рожок, и несколько кожаных сумок, буквально готовых лопнуть, — так туго они были чем-то набиты. Пара ремешков оставались свободными. На один из них Алессандра повесила палаш, продев через свободную петельку. Затем раскрыла самую пузатую сумку, извлекла два туго скатанных свертка, развернула, и они оказались шубами.
— Надень.
— Значит, от холода не умрем, — с удовлетворением промолвил я.
— Не обольщайся, через пару часов поднимемся на такую высоту, что шубы не спасут, — обнадежила графиня.
— Я не понимаю, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно, — сердитым голосом промолвил я.
Из второй сумки она вытащила шерстяной платок и замотала им голову.
— Там есть еще один, — сказала она.
— Обойдусь, — буркнул я.
Далее графиня де ла Тровайола достала тетрадь и карандаш. Я вытащил из-за пазухи сопротивляющегося котенка, надел шубу и спрятал его обратно. Алессандра обошла вокруг жаровни. На плетеной стенке располагались приборы — термометр и барометр. Она взглянула на них и накорябала в тетради какие-то числа.
— Что ты делаешь? — спросил я, уязвленный тем, что на меня Алессандра не обращала внимания.
— Веду наблюдения, — ответила она.
— Вот как, — хмыкнул я. — Но если путешествие так опасно, может, стоит подумать о том, как вернуться?
— Если суждено погибнуть, погибнем во имя науки!
— Гхм, а я надеялся погибнуть во имя Отечества.
— Наука послужит и твоему Отечеству, — заверила она.
— А это что такое? — Я показал на латунный раструб.
— Сам не видишь?
— Труба какая-то, — пожал я плечами. — Но для чего?
— Это труба для оркестра роговой музыки, — промолвила Алессандра, корябая в тетради. — Ну как же без нее? Чем ангелов разгонять, если мешаться будут?
Я рассердился и отошел за жаровню — так, чтобы графиня меня не видела. Характер у нее оказался тот еще. Слова не скажет без подковырки. Немудрено, что страсть к науке заменила ей приватную жизнь.
Золотой лев с торжественным спокойствием смотрел вдаль, куда-то за горизонт. «И вокруг престола четыре животных, исполненных очей спереди и сзади. И первое животное было подобно льву»[26], — вспомнил я и осенил себя крестом.
— Смотри, — окликнула меня графиня де ла Тровайола, она показала мне карандаш. — Это придумал Никола Жак Конте. Между прочим, тоже воздухоплаватель.
— Господи, Алессандра! — не выдержал я. — Ты говоришь, что нам жить осталось пару часов, и развлекаешь меня глупыми штучками!
— Ты сердишься? — Черные брови графини изогнулись от удивления.
— Да, сержусь, — заявил я.
— Как мило! — засмеялась она. — Ты похитил наш воздушный шар, а я… я… когда увидела, что розьер улетает, не знала, что делать, просто по глупости бросилась в гондолу в последнее мгновение! А теперь ты ведешь себя так, словно я в чем-то виновата!
— Ты наверняка знаешь, как управлять этим монголь… розьером, — раздраженно промолвил я. — Так могла бы не дразнить меня попусту.
— Профессор Черни знает, — вздохнула графиня. — А я не уверена, что у меня получится.
— Но куда мы летим, ты хотя бы знаешь? — спросил я.
— Ветер дует с залива. Шар несет на восток.
— На восток?! — ужаснулся я.
— Что ты кричишь? — удивилась Алессандрина.
— На востоке — Ладога! — объяснил я. — Этот твой монгольфьер… или тьфу ты… розьер! У него хватит сил перелететь через озеро? Будь уверена, в России середина октября не сезон для купания!
— Что ты раскричался? — возмутилась графиня. — Я предупреждала, что мы погибнем.
— Но ты не говорила, что мы утонем!
— Ты скоро отморозишь себе уши, — только и ответила Алессандрина.
Она была права. Я едва терпел холод и, решив не упрямиться понапрасну, достал второй шерстяной платок и укутал им голову. Заодно глянул в отворот шубы, оттуда сердито зыркнул котенок, недовольный тем, что я распахнул воротник.
— Ну, что, Розьер? Как думаешь, долго еще нам терпеть издевательства?
Котенок утробно зарычал, я запахнул шубу и вздохнул: даже звереныш оказался не на моей стороне.
Графиня извлекла откуда-то шерстяные рукавицы и протянула мне пару. В больших отделениях оказались по четыре дырочки для пальцев. Пока я натягивал их на руки, Алессандра смотрела на меня с каким-то странным сочувствием и, казалось, забыла и о приборах, и о записях. Я ответил вопросительным взглядом. Графиня обняла меня и прижалась жесткими, замерзшими губами к моим губам.
— Если мы не найдем способа спуститься на землю, наша участь окажется незавидной, — напомнил я.
— Зато на этой высоте изменился ветер. — Алессандра поднесла компас к самому моему лицу.
Стрелка подрагивала, указывая на юго-восток.
— Кажется, в той стороне Москва…
— Удачное направление, — согласился я, подумав, что если останусь жив, то найду, чем заняться в Первопрестольной.
— Ты замерз? — спросила Алессандра.
— Как видишь, не до смерти.
Я попытался улыбнуться, но губы едва слушались. Графиня тут же вспомнила про научные наблюдения — у нее хватало терпения греть руки близ жаровни и что-то корябать в своем журнале.
— Ты замерз? — спросила Алессандра.
— Как видишь, не до смерти.
Я попытался улыбнуться, но губы едва слушались. Графиня тут же вспомнила про научные наблюдения — у нее хватало терпения греть руки близ жаровни и что-то корябать в своем журнале.
— Алессандра…
— Просто Алессандрина, — напомнила она.
— Алессандрина, неужели для тебя так важны наблюдения?
— Не прощу себе, если не сделаю записей, — ответила она. — Мужчины отчего-то решили, что наукой могут заниматься только они.
— Вот как! Ты, значит, готова пожертвовать жизнью, чтобы доказать обратное. А заодно и жизнью случайно подвернувшегося мужчины. Сдается мне, что ты все-таки знаешь способ, как вернуть монгольфьер на землю. Ты могла бы прекратить полет в самом начале.
— Могла. — Графиня де ла Тровайола смерила меня насмешливым взглядом. — И ты попался бы в руки полиции! И еще позволь напомнить: это розьер, а не монгольфьер.
— Прости, не вижу разницы, — признался я.
— Воздушный шар братьев Монгольфье наполнялся горячим дымом на земле, поднимался в воздух, а когда дым остывал, опускался вниз. Пилатр де Розье усовершенствовал изобретение, — с чувством превосходства поведала графиня. — Розьер поднимается вверх с жаровней в гондоле, сам видишь. Мы можем набирать высоту до тех пор, пока не кончится топливо.
— Топливо? — переспросил я.
— Да, — кивнула Алессандра. — А ты думал, это подстилка для любовных экзерциций?
Она отворила заслонку и сунула в жаровню охапку соломы. Я было расхохотался, но, хватив морозного воздуху, умолк. Не для того я бежал от убийц, чтобы умереть от чахотки.
— Ага! Я так и знал, что ты шутишь. Разыгрываешь меня! Если не подбрасывать солому, розьер благополучно спустится на землю!
— По расчетам профессора Черни, после прекращения подачи топлива шар поднимется вверх еще на целую милю. Мы запросто окажемся в слоях атмосферы с недостатком кислорода.
— Ну, так не поддавай больше топлива, — весело сказал я. — Оставь хоть сколько-то для любовных утех!
Я обнял Алессандру и через толстую шубу почувствовал ее упругое тело. Придавленный кот взвыл и вцепился когтями в мою грудь.
— А еще можно избавиться от балласта, — сообщила графиня.
Она развязала один из мешков, висевших за бортом, и вытряхнула из него песок. Розьер устремился вверх с большей скоростью.
— Ты меня не напугаешь, — усмехнулся я.
Во рту появился терпкий привкус крови. Это треснули обветрившиеся губы, когда я выдал снисходительную улыбку. Я хотел вернуться на землю, но Алессандра продолжала следить за приборами и, просунув пальчики в дырочки в рукавице, что-то строчила в тетради. «Ладно уж, потерплю», — подумал я, уверенный, что графиня де ла Тровайола превосходно справится с обязанностями воздушного лоцмана. А мне будет, о чем писать мемуары.
Некоторое время я смотрел вниз. Во все стороны расстилался лес, плавно изгибались реки, повсюду блестели озера. Иногда попадались деревушки. Избы казались игрушечными, а люди и домашняя скотина — черными муравьишками.
Когда же я смотрел вдаль, дух захватывало от величия открывавшейся панорамы. С гордостью думал я о том, что вижу лишь малую часть российской земли, но даже эта малая часть совершенно необъятна. Случись подняться на воздушном шаре где-нибудь в Париже, так наверняка в одну сторону мог бы англичанам помахать, а в другую — немцам или швейцарцам.
Неожиданно вспомнил о друзьях. Поло и Новосильцев, граф Кочубей и князь Чарторыйский правят этой землей. Великое дело делают и по праву войдут в историю! А я со своими нападками только под ногами путаюсь… Конечно, либеральные идеи, прогресс, конституция — все это нужно, однако попробуй-ка такую громадину в одночасье развернуть! Пшик один и выйдет!
Но и друзья хороши! Взяли бы и позвали б на службу! А то они великими стали, а меня только за былые заслуги и чествуют! Да и те скоро забудут…
От досады хотел плюнуть вниз, да и то не вышло, в горле-то пересохло давно.
Размышления довели до того, что разболелась голова. Порывами налетал обжигающе холодный ветер, в котором, казалось, не было воздуха. Дыхание участилось, щеки и нос горели от холода, ноги закоченели. Я приплясывал на месте, прикрывая лицо рукавицами.
Алессандра же работала, время от времени бросая на меня одобряющие взгляды. Каждый раз я рассчитывал, что она закончит и направит воздушный шар к земле. Но графиня мало того, что продолжала следить за приборами и корябать бумагу, так еще дважды подбросила соломы в топку.
— У тебя голова не болит? — вдруг спросила она.
— Болит, — кивнул я.
— И у меня, — задумчиво сказала она. — Так и запишем.
— Что ты делаешь? — спросил я, заглянув в ее тетрадь.
— Замеряю атмосферное давление и температуру, — ответила графиня, — и делаю пометки о нашем самочувствии.
— Не пора ли что-нибудь предпринять для его улучшения?
— Тебе уже невмоготу? — разочарованно спросила Алессандра.
— Да нет, все в порядке, — соврал я, пораженный стойкостью женщины.
Ее щеки сделались мертвенно-бледными, губы посинели. Я почувствовал, что, если мы не начнем немедленно спуск, все закончится печальным образом. Но заявить об этом гордость не позволяла. И я решил пойти на хитрость — дунуть в трубу. Алессандрина удивится, а я скажу, что заметил ангелов в огромном количестве. Надеюсь, моя шутка послужит красноречивым намеком на то, что пора закругляться, если и впрямь не хотим встретиться с херувимами.
Пальцы слушались плохо, но я справился: снял трубу, притороченную ремешками к бортику, и, чтобы губы не примерзли к латунному мундштуку, обложил его шейным платком.
Набрал полную грудь воздуха и дунул. Раздался низкий звук, словно трубили из преисподней. А на меня навалились слабость и головокружение, перед глазами поплыли черные точки и зеленые огоньки. Они двигались в воздухе не спеша, и я невольно залюбовался их хороводом. Хотелось пристальнее разглядеть их, но капризные точки разбегались, едва я начинал внимательнее приглядываться.
Неожиданно все эти огонечки устремились в темный омут, словно невидимая воронка поглотила их. Последняя точка исчезла в черноте, но вдруг вылетела обратно и обернулась испуганными глазами Сандры. Я обнаружил, что сижу на дне гондолы. Труба для оркестра роговой музыки валялась в соломе. Сонливость столь сильная охватила меня, что даже холода больше не чувствовал. Я должен был сомкнуть глаза хотя бы на несколько минут, чтобы вернуть толику бодрости.
— Андрэ, тебе плохо?! Вставай, немедленно вставай! Мы начинаем спуск!
— Сейчас, — прошептал я. — Дай мне пару минут!
— Держись! Держись! — приказала она. — Угораздило же тебя дуть в трубу! Не закрывай глаза!
Она задрала голову, высматривая что-то среди канатов и тросов. Черные пряди выбивались и мешали ей. Алессандра сбросила шерстяной платок с головы и откинула назад волосы. Я смотрел на нее и будто бы видел сон, красивый сон, но красивый мрачною красотой. Точеное личико казалось мертвенно-бледным на фоне свинцового неба. Ветер вступил в непримиримую схватку за власть над иссиня-черными волосами. А золотой лев смотрел вдаль аскетическим взором.
— О господи! — вскрикнула Алессандра.
Переполненный страхом голос пробудил меня. Преодолев слабость и головокружение, я приподнялся на локте и спросил:
— Что? Что случилось?
— Где клапанная веревка?! — закричала графиня. — Здесь была клапанная веревка!!! О господи! Один огрызок…
— Солдат случайно перерубил какую-то веревку, — вспомнил я.
— Перерубил! — с ужасом повторила Алессандрина. — Перерубил!..
— Ну и что? — Язык у меня заплетался.
Разговор отнял последние силы, вновь накатило равнодушие, хотелось одного — хоть сколько-нибудь выспаться.
— Вставай! Вставай! — Алессандрина тянула меня за руку. — Тебе недостает кислорода, и ты засыпаешь. Если заснешь, больше не проснешься! Умрешь во сне! Мы оба погибнем, если не откроем клапан.
Ее слова не испугали меня. В душе не осталось места ни страху, ни другим чувствам, да и саму душу будто вынули. Нет, словно сам ее выдохнул через трубу для оркестра роговой музыки. Кот и тот притих за пазухой. Я засыпал, я хотел уснуть хотя бы на несколько минут.
Алессандра схватила меня за плечи, поднатужилась и подняла в сидячее положение. Кот, пригретый на груди, безжизненным кулем провалился под шубой на колени, не издав ни звука. Я понял, что и сам превращусь в огромный ком мертвой плоти, вполне пригодный для выброса в качестве балласта, чтобы воздушный шар летел еще выше. Но и тогда близость смерти не устрашила меня.
— Андрэ! Андрэ! — причитала Алессандрина. — Вставай! Ты должен помочь мне! Ты должен подсадить меня, чтобы я дотянулась до клапанной веревки! Нужно стравить горячий дым! Тогда розьер начнет опускаться!