— Кестрел. — Он прикоснулся к ее голому запястью и медленно скользнул пальцами в тепло широкого манжета куртки, где бился ее пульс. — В последний раз, — попросил он.
Ладонь Кестрел расслабилась, будто ей не принадлежала. Пальцы раскрылись и соединились с его.
Внезапно ей показалось, будто внутри нее появилась пустая комната, куда теперь хлынули все ее желания. Они столпились вместе в пышных юбках из тонкого шелка, которые терлись друг о друга.
— Да, — прошептала Кестрел.
Глаза Арина в темноте зажглись. Его рука была горячей.
— Поклянись.
— Валорианцы дорожат своим словом.
— Пойдем.
Он потянул ее к спускающемуся вниз переулку.
— Сейчас?
— Или ты предпочтешь играть во дворце? Как думаешь, где будет лучше, в твоих покоях или в моих?
Кестрел выпустила его руку и потерла ладонь, пытаясь заставить себя забыть его прикосновение.
Он наблюдал за ней, и выражение его лица изменилось.
— Мы сыграем позже, — сказала Кестрел, и в этот момент поняла, что, может, она согласилась просто ради удовольствия сыграть с ним или ради отравленного приза — возможности выслать его из столицы, — но какая-то малая часть ее приняла его предложение из-за предательской надежды проиграть. — Позже, — повторила она.
— Нет. Сейчас.
— Не можем же мы бродить по Теснинам, пока нам не попадется колода карт.
— Не беспокойся, — сказал Арин. — Я знаю подходящее место.
Глава 20
Арин не был уверен, что лихорадка покинула его полностью. Он находился в исступлении.
В смятении.
Он вел Кестрел обратно в Теснины. Его шаг был длиннее. Он пошел с Кестрел в ногу... а несколько мгновений спустя уже снова практически бежал.
Арин больше не знал, что существует на самом деле. Что реально? Отвращение на лице Кестрел, когда она только увидела его? Но затем на нее упал луч света фонаря, и Арин заметил потрясение и печаль.
Или это ему только показалось. «Ты видишь то, что хочешь видеть», — сказал ему Тенсен.
Когда Арин отогнул воротник той украденной (взятой на время, выигранной?) куртки от шеи Кестрел, в воздухе между ними будто вспыхнула искра. Разве не так? Но потом Кестрел превратилась в камень. Как тогда на балконе, в первую ночь. Наверное, искры были только у Арина в голове. Возможно, они были подобны тем искрам, что сыпятся из глаз, когда тебя ударят в лицо.
Арин не лгал, когда сказал, что доверяет Кестрел. Но это доверие всегда лежало внутри него тяжелым камнем. В доверии ей не было смысла. Арин мог назвать множество причин. Его доверие было глупостью. Болезнью. Арин сам полностью не понимал его природы. Он даже не был уверен, что это упрямое стремление исходило от настоящей надежды, а не от привычки попрошайки, который так и заснул с рукой, протянутой за мелкими монетами.
Арин быстро оглянулся через плечо. Кестрел бросала на узкий переулок вокруг обеспокоенные взгляды: на помои и мусор в канаве, колеблющийся свет фонарей из игорных домов, разваливающиеся лестницы. Опасные на вид пятна льда под ногами.
Она поймала его взгляд и поправила рабочий шарф, чтобы прикрыть лицо, будто Арин был незнакомцем. Будто не знал, кто она, и его могла обмануть ее маскировка.
Маскировка! Арин замер на месте и восхитился тем, как Кестрел выглядела в платье служанки. Ее яркие волосы были спрятаны, открывая лицо и чистый лоб. Она смыла ту проклятую метку.
Он испытал непонятное оживление. Почти головокружение. Оно наполнило его легкие и пришпорило пустившееся вскачь воображение, которое создавало фантазии, показывающие, насколько далеко зашел его разум.
Арин представил, что Моль Тенсена — это Кестрел.
Да, усмехнулся он, так все и есть. Это все объясняет.
Пораженный своей способностью к самообману, Арин рассказал себе коротенькую нелепую историю. Намеки Тенсена на то, что Моль — Риша, были всего лишь намеками. Тенсен ничего не говорил прямо. А Кестрел находилось в прекрасном положении, чтобы собирать информацию для куратора шпионов Герана, не так ли? Любимица двора. Дочь генерала. Приближенная императора. Невеста его сына. Тенсен никогда бы не рассказал Арину, что источник информации — она.
Все прекрасно сходилось. И только посмотрите на нее сейчас. Платье служанки. Эта куртка. Какая-то загадка во взгляде. О да. Из Кестрел получилась бы великолепная шпионка.
И давайте не будем забывать то испорченное платье, которое описывала Делия. Разорванные швы, рвота и грязный подол.
Разве это не похоже на Кестрел — рисковать собой?
Ради чего? Герана?
Ради Арина?
О боги лжи и безумия! Арин сошел с ума.
Он рассмеялся вслух.
* * *
Кестрел тоже остановилась. Она видела, как его лицо осветилось странным, жестким весельем, еще до того, как он засмеялся.
— Арин, — произнесла она, — в чем дело?
— Ни в чем. — Все еще улыбаясь, он встряхнул головой. — Во всем. Я не знаю.
— О чем ты?
— Просто шутка. Глупая шутка. Неважно. Не обращай внимания.
Ей не хотелось выведывать. Не хотелось снова услышать тот безрадостный смех.
Они сделали еще несколько шагов под деревянными табличками, что висели над дверями различных заведений, подобно неподвижным знаменам. Когда Кестрел поняла, куда Арин ведет ее, она остановилась. Она уставилась на таверну под изображением сломанной руки на противоположной стороне улицы. Это оттуда вышел тот пьяный лорд, который почти узнал ее.
— Мне нельзя туда.
— Для тебя недостаточно роскошно?
Глаза Арина все еще блестели сатирическим светом.
— Кто-нибудь может узнать меня.
— Вряд ли.
— Неужели простая одежда настолько меня изменила?
Она услышала в своем голосе высокомерную нотку и смутилась.
— Кестрел, я могу заподозрить, что ты считаешь себя слишком высокородной, чтобы войти в «Сломанную руку». Или что ты боишься проиграть мне, что вполне понятно.
Она бросила на него сердитый взгляд и шагнула вперед.
Таверна бушевала шумом и светом. Здесь были толпы людей. Воздух загустел от табачного дыма, мясного запаха дешевых свечей на сале и влажной дрожжевой смеси алкоголя и пота. Кестрел шла сквозь толпу.
— Ты знаешь, куда идти? — с весельем в голосе сказал Арин ей на ухо.
Кестрел продвигалась вперед. Около барной стойки дышать стало легче, но, приблизившись, она увидела трех растрепанных пьяных придворных, которые громко шумели. Одного из них Кестрел знала по имени. Он занимал высокое положение и был в числе приближенных к императору на приеме в Зимнем саду.
Кестрел опустила голову, опасаясь быть узнанной.
Но она не успела. Взгляд придворного упал на нее... и скользнул дальше. Он не заметил ее, по крайней мере, не увидел ничего, что стоило бы его внимания. Один из его товарищей рассмеялся его шутке. Сенатор отвернулся к нему.
Они весело потребовали еще выпивки, и никто из них больше не взглянул в ее сторону.
— Ты остановилась, — пробормотал Арин Кестрел на ухо.
С готовым выскочить из груди сердцем Кестрел повернулась к Арину так резко, что столкнулась с ним. Он поймал ее за плечо.
— Я ухожу, — сказала она.
— Ты обещала. Одна игра.
— Не здесь. Не сейчас.
Хватка Арина усилилась.
— Значит, ты сдаешься. Я выиграл.
Биение пульса в ушах изменилось. Ее сердце ускорилось от его прикосновения. Она стояла перед соблазном и перед... чем-то еще, что, наверное, было более мудрым вариантом, если бы она не забыла каким.
Это что-то еще изменило форму, затвердело внутри Кестрел. Оно настаивало на «да», изгоняло «нет» и называло Кестрел трусихой. Оно взялось за руки с соблазном.
— Я никогда не сдаюсь, — сказала Кестрел. Арин улыбнулся. Она повела его в дальний угол, где стояло несколько столов. Все были заняты. За самым дальним от сенаторов столом сидели двое валорианских торговцев. Кестрел подошла к ним.
— Уступите нам свои места, — сказала она и уронила на стол кошелек, который украла у капитана порта. Торговцы посмотрели на кошелек, потом на нее и решили пить стоя. Они забрали кошелек и ушли.
— Грубо, но действенно, — признал Арин, когда Кестрел уселась спиной к придворным. Арин остался стоять. Девушка ожидала, что он скажет что-нибудь насмешливое. То металлическое веселье еще не до конца покинуло его, но смягчилось, пока они пробирались через толпу в таверне. Арин выглядел каким-то усталым, будто бегун, который только что пробежал дистанцию. Какая бы мысль ни овладела им в переулке, эта мысль оставила его... если не до конца, то почти. Кестрел больше не видела ее отражения на его обезображенном лице.
На его милом лице, которое она так любила. Как оно могло нравиться ей еще больше из-за шрама? Что за человек мог видеть чужое страдание и чувствовать, как сердце раскрывается еще шире, с еще большей готовностью, чем раньше?
С ней было что-то не так. Почему ей хотелось прикоснуться к порезу и назвать его красивым?
Арин на нее больше не смотрел. Его что-то отвлекло.
Арин на нее больше не смотрел. Его что-то отвлекло.
Кестрел проследила за его взглядом и увидела рыжеволосую женщину с черными глазами, которая холодно смотрела на Арина. Выражение его лица не изменилось, но что-то внутри него дернулось. Кестрел почувствовала это. Ее сердце сжалось.
Когда Арин снова обратил свое внимание на Кестрел, она изучала щербатую поверхность стола.
— Я пойду раздобуду колоду карточек, — сказал он. — И вина. Принести вина?
Ее ответом должно было стать решительное «нет». Кестрел нуждалась в ясности сознания для игры, которую она не должна была — не могла — проиграть. Но внезапно она почувствовала себя очень жалкой и поняла, что нервничает с тех пор, как Арин нашел ее у реки. Она ответила «да».
Он помедлил, будто хотел разубедить ее, а затем отошел от стола.
Его поглотила толпа. Кестрел не видела, куда он направился.
* * *
Арин не хотел оставлять ее надолго. Она привлечет к себе внимание. Таковой была ее природа. Но когда он вернулся с вином и набором для игры, Кестрел сидела в молчании и одиночестве: тишина вокруг нее была почти зловещей посреди бушующей таверны.
Он увидел ее раньше, чем она его. Он увидел, как она печальна. Арин понял, что именно это привлекло его внимание у канала, когда он посчитал ее безымянной служанкой: ощущение, будто эта незнакомка потеряла что-то для нее настолько дорогое, как и то, что потерял он сам.
В своем сознании Арин уже проиграл Кестрел в «Клык и Жало» и позволил всем своим вопросам уйти.
Он произнес: «Скажи, чего ты хочешь».
А она ответила: «Уезжай из города».
Она сказала: «Забери меня с собой».
Кестрел подняла голову. Встретившись взглядом с ее глазами — светло-светло-карими, почти золотыми, — Арин понял, что он глупец. Тысячу раз глупец.
Он должен остановиться. Эти сны наяву причиняли боль. Почему он позволял себе такие фантазии? Они все искажали. Сейчас Арин испытал стыд, вспомнив, как притворился, пусть даже на мгновение, что Кестрел была Молью. Он изгнал эту милую маленькую ложь из своей головы. Зарекся когда-либо еще так думать. Такие мысли разрывали его на две части, подобные тому, каким было его лицо: одна сторона — невредимая, а другая — изуродованная и пульсирующая.
Он сел, положил колоду на стол, поставил стакан и налил вино.
— Только один стакан? — спросила Кестрел.
Он протянул стакан ей.
— Мне не стоит пить. Как оно?
— Отвратительное, — ответила Кестрел, но сделала большой глоток.
Арин распечатал колоду. Кестрел взяла одну грубую деревянную карточку и покрутила ее в руках, попыталась стереть большим пальцем какое-то пятно. Арин смотрел, как она снова сделала глоток вина.
Арин вспомнил об испорченном платье, описанном Делией. Тенсен нетерпеливо отмахнулся от этой истории, показывая Арину, что искать в ней что-то зловещее нелепо. Рвота на рукаве платья? А разве придворным не нравится вино? Арин видел десятки валорианцев пьяными в стельку. Что же касается грязи на подоле и разорванных швов... любой может споткнуться. Верно, в Зимнем саду грязи нет, но Арин видел далеко не все открытые площадки дворца. В некоторые его части ему не позволялось входить. Кестрел могла упасть где угодно.
Неловкость и пьянство никак не вязались с Кестрел. Но Арин видел, как она почти осушила стакан.
«А вдруг я изменилась», — сказала она у реки.
Арин забрал у Кестрел карточку и с излишним усердием перемешал колоду. Игроки набрали раздачи.
Набор Арина был жалок. Единственным, что спасало его от неизбежного поражения, была пара мышей, но мышь считалась едва ли не самой низшей карточкой. В остальном его набор состоял из разнообразия карточек Жала, с которыми любила играть Кестрел, и играла хорошо. А он — не очень.
У Кестрел была лучшая комбинация. Арин знал. Ее лицо ничего не выдавало, но именно на это Арин и обратил внимание: на сгусток отсутствия любых эмоций. Кестрел изменилась, но незаметно. Она облачилась в энергию.
— Кестрел.
Она отложила одну карточку и взяла другую, не глядя на Арина. Он заметил — как он мог не заметить? — что теперь она избегала смотреть на него. И неудивительно. Его лицо болело. Швы зудели. Он испытывал огромное желание вырвать нити из швов.
— Посмотри на меня, — сказал он. Кестрел повиновалась, и внезапно Арин пожалел об этом. Он прочистил горло и сказал: — Я больше не буду пытаться убедить тебя не выходить за него.
Кестрел медленно добавила к своей раздаче еще одну карточку. Взглянув на нее, она ничего не сказала.
— Я не понимаю твоего выбора, — сказал Арин. — А может, и понимаю. Неважно. Ты этого хочешь. Это ясно. Ты всегда делаешь только то, что хочешь.
— Ты так считаешь?
Ее голос был ровным и бесстрастным.
Арин решил рискнуть:
— Я подумал...
У него была одна идея. Появилась уже некоторое время назад. Она ему не нравилась. Слова оставили на языке горечь, но он все думал об этом и думал, и если так и будет молчать...
Арин заставил себя снова всмотреться в карточки. Он пытался понять, от какой карточки Жала Кестрел получит меньше всего выгоды. Он отложил пчелу. И в то же мгновение пожалел об этом.
Следующей он взял из колоды одну из высших карточек Жала. Это могло бы воодушевить его, но у Арина было такое ощущение, будто он несется сломя голову к неизбежному моменту, когда Кестрел выиграет, и он спросит, чего она хочет.
— Я подумал...
— Арин?
Она выглядела обеспокоенной. Это заставило Арина решиться. Он глубоко вздохнул. Мышцы его живота превратились в железо. Его тело будто готовилось к прыжку в глубокую воду. К удару под дых. К самым сложным, самым высоким или низким нотам, которые он только мог спеть. Его организм знал, что должен выдержать это.
— Выходи за него, — сказал Арин, — но втайне будь моей.
Кестрел отдернула руку от карточек, будто обожглась. Она откинулась на спинку стула и потерла сгиб локтя. Допив остатки вина из стакана, она продолжила молчать. Наконец сказала:
— Я не могу.
— Почему? — Арин горел от унижения и ненавидел себя за то, что спросил. Порез на щеке пылал. — Это не сильно отличается от того, что ты готова была выбрать раньше. Когда ты поцеловала меня в своей карете в Первозимнюю ночь, ты думала оставить меня своей тайной. Если ты вообще о чем-то думала. Я стал бы одним из тех особых рабов, которых вызывают ночью, когда весь остальной дом спит. Ну? Разве все было не так?
— Нет, — тихо ответила она. — Не так.
— Тогда скажи мне. — Арин проклинал себя за каждое слово. — Скажи мне, как все было на самом деле.
Кестрел медленно ответила:
— Все изменилось.
Арин наклонил голову набок, подняв подбородок так, чтобы на его раненую левую щеку падал свет.
— Из-за этого?
Кестрел ответила таким тоном, будто ответ был очевиден.
— Да.
Арин рывком встал из-за стола.
— Кажется, мне нужно выпить.
Он пошел прочь, но потом оглянулся через плечо и сказал так, чтобы его слова прозвучали оскорблением:
— Не трогай карточки.
* * *
Кестрел не понимала, почему он так злится. Разве ему не было ясно, что рана — ее вина? И что может произойти что-то еще хуже?
Арин все не возвращался.
Кестрел размышляла над тем, чего не могла понять. Она подумала, что, возможно, Арин был ранен гораздо глубже, чем это было видно. Она вспомнила его вопрос и свой ответ. Прокрутила их в памяти еще раз.
Постепенно она начала разбираться в причине недопонимания. Ее «да» относилось к посланию императора, вырезанному на лице Арина. Арин же спрашивал о шраме, а не о том, что он обозначал. Он злился на то, каким она его видела... по его мнению.
В ее душу вцепился ужас. Кестрел не могла дождаться, когда Арин вернется. Она должна найти его. Должна объяснить ситуацию.
* * *
Арин пробился к барной стойке, чтобы попросить еще один стакан. Хозяйка таверны, валорианка, проигнорировала его. Сначала она обслужила всех остальных. Когда к ней подошли еще валорианцы, она обслужила и их тоже. Арин был почти готов сам обратить на себя ее внимание. Голос Кестрел у него в ушах все повторял: «Да».
Поверхность барной стойки была липкой и пахла кислятиной. Уставившись на нее, Арин думал об изумрудной серьге и о том, как она блестела, будто была зачарованной. Сарсин нашла ее в густом ковре с узорами, который скрутили и оставили в неиспользуемой части его дома в Геране. Изумруд нашелся, как в одной из сказок про вмешательство богов. Арин поклялся, что никогда с ним не расстанется.
Но он отдал серьгу и теперь понял, что на самом деле пытался купить не информацию, а доверие. Арин больше не мог доверять самому себе. Он верил, что ставки в книге счетовода имели большое значение. Изумруд подарил ему обещание, что, если эта его вера оправдается, он снова сможет полагаться на свои предположения.
Ладони Арина тоже стали липкими от поверхности стойки. Он немного остыл и вспомнил Кестрел, которую знал в Геране. Он не думал о том, какой она была сейчас. Но и не совершал больше свою частую ошибку: не представлял вместо теперешней Кестрел — валорианки до мозга костей, которая прекрасно себя чувствовала при дворе и в столице, — человека, которым хотел ее видеть.