– Взять её, сукину дочь! – приказал Белкин. – Взять!
– Ату, Аркаша, ату! – азартно поддержала Алевтина. – Не отставай, толстопузый! – вставив в рот два пальца, засвистела по-мальчишески.
Гарик почувствовал, как в его барабанные перепонки впились острые раскалённые иголки, и понял, что падает в обморок…
Глава семнадцатая Троюродный братишка
В сознание Гарик пришёл вследствие осторожных похлопываний чьих-то нежных ладошек по его щекам, и звонкий Алин голос объявил:
– У тебя ужасно-колючая щетина! Бриться давно пора, отважный «путешественник по Времени»…. Открывай-ка глазоньки, открывай, ресницы-то подрагивают.…Вот, молодец! Хочешь «петровского гороховца»? Присядь, я пухлую и мягкую подушку подложу тебе под спину…. Глотни, любимый! Эта местная бражка здорово освежает и придаёт бодрости. Я уже проверила на себе…
«Похоже, что мы сейчас находимся в светёлке-спальне», – предположил очнувшийся внутренний голос. – «Симпатичные занавески-шторы на окошках, широкая кровать, высокий одёжный шкаф, квадратный столик с ярко-горящей масляной лампой, несколько неказистых стульев, а правый дальний угол огорожен цветастой ширмой. Очевидно, за ширмой располагается парочка ночных горшков и некое подобие умывальника…. Симпатичное такое местечко, располагающее к полноценному отдыху – во всех смыслах этого ёмкого слова…».
Гарик вволю напился «целебного» гороховца, и, возвращая керамический кувшин, попросил:
– Объясни, пожалуйста, амазонка, что произошло в столовой-гостиной. И поведай, каким образом я оказался в этой уютной комнате.
– Кот Аркадий бросился в погоню за наглой серой мышью, – чуть смущаясь и отводя глаза в сторону, принялась рассказывать Алевтина. – Я, нечаянно поддавшись охотничьему азарту, легкомысленно засвистела. Причём, громко, от всей души. Виновата, каюсь…. Почти все, кто находился в этот момент в господском доме, потеряли – на разное время – сознание. Матрёна, управляющий Платон и две дворовые девки на втором этаже, где мы с тобой на данный момент и располагаемся, «выключились» минут на семь-десять. Примерно тоже самое произошло со старенькой кухаркой и двумя поварятами – кухня размещена на первом этаже дома, через две притворённые двери от гостиной…. Теперь, по участникам праздничного ужина. Я «отсутствовала» минут, наверное, пятнадцать. Ты – практически час. Про Ивана Ивановича Белкина ничего сказать не могу, его бесчувственное тело перетащили в гостевой флигель.
– Ты же сказала, мол: – «Почти все, кто находился в господском доме, потеряли сознание…», – напомнил Гарик. – Следовательно, кто-то, не смотря на твой «волшебный» свист, остался в сознании?
– Ни «кто-то», а Глеб Сергеевич Петров – собственной персоной. Он и организовал всё дальнейшее…. Я очнулась от того, что Матрёна лила мне на затылок – тоненькой струйкой – холодную воду, а Глеб ей объяснял, мол: – «Вдруг, что-то зазвенело-засвистело, в камине полыхнуло ярко-жёлтым, потом прогремел оглушительный гром и все, кто находился в столовой-гостиной, упали в обморок. Видимо, здоровущая молния попала прямо в печную трубу, не иначе. Смотри, какая широкая и ветвистая трещина пошла по изразцам камина…».
– Ничего не понимаю! Откуда на камине взялась ветвистая трещина? От твоего бесшабашного свиста?
– Нет, – вздохнула Аля. – Это Глеб, чтобы хоть как-то выпутаться из скользкой ситуации, шандарахнул – что было сил – по камину чем-то тяжёлым, кажется, кочергой. Через некоторое время у нас образовалось несколько минут, чтобы пошептаться, он мне и объяснил сей казус. А потом они с Платоном Ильичём тебя перетащили сюда.
– Подожди, а как и когда Глеб узнал, что ты, душа моя, «научилась» свистеть, подражая Соловью Разбойнику из двенадцатого века?
– Я ему рассказала, когда пришла в себя. Естественно, шёпотом, на ушко.
– То есть, до этого момента он ничего не знал?
– Не знал…. Может, самостоятельно догадался? То бишь, сообразил?
– Странно это всё, – озабоченно нахмурился Гарик.
– Что конкретно?
– Во-первых, «соловьиный» свист на нашего Глеба почему-то не подействовал. Во-вторых, он как-то очень, уж, быстро сообразил – про молнию, метко попавшую внутрь печной трубы. На удивление быстро и своевременно…. Может, Глеб подслушал наши банные разговоры? Ну, когда ещё рыжие тараканы дружно «потеряли сознание» и попадали на пол?
– Зачем ему подслушивать? Бред бредовый! У тебя, мой милый, начинается самая натуральная паранойя…. Почему на него не подействовал мой свист? Ну, мало ли…. Глотни-ка гороховца. Глотни-глотни!
– Ага, спасибо…. Всё равно, слишком много странностей и подозрительных совпадений. Наш «современный» Глеб Сергеевич Петров, похожий – как две капли воды – на тутошнего Глеба Сергеевича Петрова. Эта его мгновенная сообразительность, уменье вести «естественные и правильные» разговоры с проезжающими помещиками. Хотя, возможно, ты и права, а я напраслину возвожу на верного друга…. Дай-ка ещё гороховца!
Передав Гарику кувшин с экзотическим напитком, Аля подошла к одёжному шкафу, распахнула его створки и пояснила:
– Сюда управляющий Платон разместил-повесил разную мужскую одёжку, а на нижней полке расставил кожаные сапоги и дурацкие туфли с огромными пряжками. Так что, можешь облачаться в строгом соответствии с современной – на завтрашний день – модой…. Э-э-э, ты, что же, прямо сейчас намерен заняться примеркой?
– А, что такого?
– Во-первых, я – за этот беспокойный, динамичный и нервный день – очень сильно устала. Во-вторых, уже поздняя ночь на дворе. И, в-третьих…. Впрочем, про этот важный и интригующий момент ты должен догадаться сам, без подсказок.
– В-третьих, мы с тобой ещё ни разу не делали этого – на такой шикарной и удобной кровати, – предположил Гарик. – Верно?
– Догадливый ты у меня – просто обалдеть. Раздевайся уже, тормоз! И лампу, пожалуйста, не забудь потушить…
Утром в дверную филёнку тихонько поскребли, а потом и постучали. Гарик соскочил с кровати, простучав босыми пятками по доскам пола, торопливо подошёл к двери и тихонько поинтересовался:
– Кто там?
– Это я, здешний помещик Петров, – последовал легкомысленный ответ. – Открой-ка на минутку…
Гарик бесшумно отомкнул солидную щеколду, приоткрыл дверь и осторожно выглянул в коридор. Глеб был уже умыт, тщательно причёсан и одет в неброский, визуально дорожный костюм.
– Привет, философ германский, – подмигнул ему приятель. – Тут такое дело, – слегка замялся. – Не составишь ли мне компанию?
– А, что такое?
– Да, понимаешь, надо по-быстрому смотаться в одно место. Типа – туда и обратно…. Ты как?
– Без вопросов, – сонно улыбнулся Гарик. – Даже с удовольствием и толикой здорового любопытства.
– Тогда по-быстрому одевайся и спускайся вниз. Лошади уже осёдланы. Ты же, вроде, умеешь ездить верхом?
– Есть такое дело, в ранней юности полтора года посещал школу верховой езды…
Стараясь не шуметь, он наспех умылся за цветастой ширмой, прошёл к двухстворчатому шкафу и начал одеваться.
«Наблюдается очередная странность», – недовольно сообщил настойчивый внутренний голос. – «В шкафу наличествуют сразу два костюма. Один, похоже, парадный, второй – полувоенного покроя – для верховой езды. Оба практически новые и, главное, подходящего размера…. Откуда они взялись в занюханной Петровке? Остались от покойного Сергея Ефимовича Петрова? Повторяю для тугодумов, костюмы-то новые! Что, собственно, и является странностью…. Обувь, кстати, тоже пришлась впору. Просто отличные сапоги – мягкой тёмно-бордовой кожи, с коротенькими и аккуратными шпорами…. А прекрасную и неповторимую Алевтину Ивановну будем будить? Или как?».
– Вот, когда переоденемся окончательно, тогда и разбудим, – тихонько пробормотал Гарик и подошёл к зеркалу, висевшему на противоположной шкафу стене.
Увиденное в светло-серебристом овале не вызвало особых эмоций. На него внимательно и чуть насторожённо смотрел русоволосый рослый парнишка – типичный герой второго плана из среднестатистического телевизионного сериала про исторические события девятнадцатого века. Дворянских кровей паренёк, ясное дело…
Подумав с минуту, Гарик надел на шею заветное «клыкастое» ожерелье, разместил за широким поясом пистолет «саксонской работы» (подарок Меньшикова Александра Даниловича!), подошёл к кровати и, пользуясь слегка сползшим на пол одеялом, вволю полюбовался эротической картинкой, открывшейся взгляду.
– И не стыдно тебе, охальнику? – поинтересовался чуть хрипловатый и сонный Алин голосок. – Дырки, ведь, прожжёшь – жарким взглядом – в нежном и трепетном девичьем, пардон, уже в женском теле…. Немедленно набрось на меня одеяло! Спасибо…. А куда это ты, родное сердце, собрался – с утра пораньше?
– Да, вот, понимаешь, Глебчик позвал покататься на лошадях. Говорит, что ненадолго. Мол, туда и обратно. Немного проветримся, проголодаемся и вернёмся.
– Конечно, милый, съезди. Прогуляйся…
– А у тебя какие планы на сегодняшний день?
– Матрёна обещала помочь мне в подборе подходящих платьев и шляпок. Потом я хочу проехаться…. Слушай, дай, пожалуйста, поспать! А? После поговорим, при встрече…
В коридоре, благодаря ярким солнечным лучам, проникавшим через недавно помытые оконные стёкла, было очень светло. На полу – в самой середине тёплой солнечной «лужи» – вольготно и беззаботно развалился вчерашний бело-чёрный котяра.
– Привет, Аркадий, морда усатая! – вежливо поздоровался Гарик. – Как прошла вчерашняя охота? Надеюсь, удачно? Много ли поймал вкусных и питательных мышек?
Но кот разговаривать-беседовать категорически отказался, ограничившись громким и басовитым урчанием.
На улице было пасмурно, но очень тепло и безветренно, да и вчерашний дождик прекратился. Поместье же продолжало жить своей обыденной и нехитрой жизнью. На низком речном берегу несколько мужиков – в длинных зипунах и островерхих войлочных колпаках – усердно перегружали на конную подводу стог блёкло-жёлтого сена. От низенькой тёмно-серой кузни доносился бойкий перезвон-перестук кузнечных молотов и молотков. По тёмно-зелёному клеверному полю лениво передвигалось-паслось большое стадо чёрно-пегих коров. У высоченного колодца-журавля молодые девки, пересмеиваясь, наполняли водой деревянные вёдра.
– Эй, студиоз немецкий! – позвали со стороны. – Заканчивай обозревать окрестности и ловить ртом чёрных ворон. Пора в дорогу! Позавтракаем уже на месте…
Он повернул голову на знакомый голос. У стандартной коновязи нетерпеливо переминались с ноги на ногу три светло-гнедых лошадки под тёмными сёдлами, рядом о чём-то оживлённо перешептывались между собой Глеб и седобородый Платон.
– Я, собственно, готов! – известил Гарик. – Какая из лошадок моя? И куда мы следуем? Надолго ли?
– Серединную кобылку забирайте, Игорь Николаевич, – степенно ответил управляющий поместьем. – Ласточка, она добрая и смирная, но галопом ходит совсем даже неплохо, главное, что охотно…. А направляемся мы в деревушку Громово, на тамошний постоялый двор. До него вёрст пятнадцать-семнадцать будет, не больше. Быстро обернёмся, если, конечно, всеблагой Господь поможет…
– А что нам понадобилось на постоялом дворе? Купить что-то – позарез необходимое в хозяйстве? Узнать последние новости?
– С утра нарочный прискакал – с письмом от гусарского подполковника Дениса Васильевича Давыдова, – пояснил Глеб. – Надо, понимаешь, немного помочь дальнему родственнику. Письмо было написано, естественно, на имя Сергея Ефимовича Петрова. Ну, откуда Денису было знать, что отец недавно умер, а я уже вернулся из заграничного вояжа?
– Вот, оно даже как! Истинно, чудеса в решете! – восхищённо присвистнул Гарик. – Оказывается, знаменитый и легендарный Денис Давыдов является твоим родственником?
– Кажется, троюродный братишка по материнской линии. А, что тут такого необычного? Бывает…
– Чем это наш непутёвый и непоседливый Дениска – так знаменит? – заинтересовался Платон. – Я его знаю с самых младых ногтей. Сопли и слюни подтирал неоднократно…. Денис в Петровку – в былые годы – часто наезжал. Рыбки половить в пруду, гладких дворовых девок – за определённые места – пощипать-потрогать. Обычный шалопай и разгильдяй, не более того. Таких – пол-России.
– Так, это…. Денис Васильевич – известный русский поэт.
– Поэт – это как?
– В смысле, пиит.
– А, заковыристыми виршами и возвышенными одами балуется? На мой взгляд, невелика заслуга, – брезгливо скривился Платон. – Надо карьерой воинской заниматься усердно, а он, вертопрах, стишки кропает. До сих пор обретается в разгульных и неперспективных гусарах. Нет, чтобы перейти в столичную лейб-гвардию…. Чуть, Игорь Николаевич, не забыл! Вам надо вооружиться. Вон, на скамейке, лежат два дельных, уже заряженных пистолета и дворянская шпага. А свою музейную немецкую пукалку вы, наоборот, на скамье оставьте. Не беспокойтесь, ради Бога! В Петровке не воруют, боятся. Рука у Матрёны, ох, тяжела…. Я, вот, ещё вчера хотел спросить. Это выше приметное ожерелье, состоящее из страхолюдных звериных клыков…. Это что? То есть, для чего оно?
– Амулет такой – заветный и многократно-проверенный. Он очень древний и действенно ограждает – по моему мнению – от всяческих гадких неприятностей и неожиданностей, могущих приключится в дороге…
Неумело пристраивая ножны со шпагой на левом боку, Гарик мимоходом заметил-поинтересовался:
– Смотрю, и вы, господа, тоже знатно вооружены. Практически – до самых зубов…. Мы чего-то – или кого-то – опасаемся?
– Есть такое дело, опасаемся слегка, – подтвердил Глеб. – Последние две недели в этих местах безобразничает шайка разбойников под предводительством солдатского дезертира…. Платон, как кличут этого дерзкого мерзавца?
– Швелькой, ваша милость!
– Во-во, под предводительством беглого солдата Швельки…. Грабят проезжающих торговых людей, нападают – в поисках женского пола – на отдалённые хутора.
– Вооружённые всадники – для тутошних разбойников – добыча совершенно непривлекательная, – педантично дополнил Платон. – Мол, возни-риска много, а конечного толку мало. Они предпочитают грабить богатые купеческие обозы, где можно взять хабар достойный. Но – на обратной дороге – мы, похоже, будем сопровождать карету. Поэтому и надо – создать видимость достойного и надёжного эскорта. Глядишь, злые тати и убоятся нападать…
«Убоятся нападать? Ну-ну!», – ехидно хмыкнул внутренний голос. – «Тоже мне, утешил, дипломат деревенский! А если – не убоятся? Надо, братец, быть поосторожнее, и внимательно посматривать по сторонам …».
Просёлочная грунтово-песчаная дорога бестолково змеилась-петляла среди смешанных хвойно-лиственных лесов и холмистых полей, щедро заросших русским пахучим разнотравьем. Вокруг царствовала чуткая и насторожённая тишина, изредка нарушаемая беззаботным щебетом птичек в густом придорожном кустарнике и весёлым цоканьем тёмно-палевых белок, суетливо копошащихся в сосновых ветвях. Один раз дорогу пересекла ярко-рыжая матёрая лисица, крепко сжимавшая в белоснежных зубах тушку молоденького зайчонка.
«Натуральная и откровенно-неудобоваримая глухомань!», – в сердцах высказался наблюдательный внутренний голос. – «Из серии – кричи, не докричишься…. Обрати внимание, братец, на эту узенькую лощинку! Неуютное местечко, право. Опасное, мать его…. И клыки смилодона заметно похолодели…».
Гарик, скакавший впереди отряда, плавно натянул поводья. Ласточка, недовольно всхрапнув, послушно остановилась.
– Что случилось? – встревожено спросил подъехавший Глеб. – Подпруга – под лошадиным брюхом – ослабла? Кобылка раскапризничалась?
– Не в этом дело, – Гарик указал рукой направо. – Видишь, от нашей дороги отходит, ныряя в лесную лощину, свеженатоптанная тропа? На влажной глинистой почве (дождик же вчера моросил!), ясно просматриваются следы сапог, лаптей, собачьих лап и конских подков…. Видишь?
– Ну, вижу. И, что с того?
– Пока не знаю. Интересно, а куда ведёт данная лощина?
– Она тянется до самого Рязанского тракта, – пояснил Платон и, вдруг, забеспокоился: – Действительно, тропка-просека совсем свежая! Как мне помниться, раньше тут не было ничего похожего, лес стоял плотной стеной. А теперь и два всадника – рядом – проедут запросто…. Плохое место. Однозначно, плохое! Ладно, там посмотрим…
Ещё через сорок-пятьдесят минут лес резко расступился в стороны, вдоль дороги потянулись длинные капустно-морковные грядки. Вскоре показались и разномастные строения – дома, домишки, избы, сараи, склады барачного типа, многочисленные треугольники погребов.
– Громово! А вот, и он, постоялый двор! – объявил Платон. – За мной, господа хорошие! Форверст, как говорят немцы…
Громовский постоялый двор представлял собой полновесный комплекс всяких и разных зданий-сооружений, вдумчиво-огороженных высоким и крепким – местами почти новым – забором.
«Видимо, здешние хозяева опасаются тотального и наглого воровства», – предположил внутренний голос. – «Поэтому и содержат изгородь в образцовом порядке. А ворота-то какие шикарные! Мать моя женщина…. Наверняка, дубовые. Кроме того – видимо, для пущего порядка – оббиты широкими железными полосами…».
– Эй, отворяй! – громко проорал Глеб и, не слезая с лошади, рукой толкнул-качнул увесистую чугунную болванку, подвешенную на верёвке к толстой жердине, торчащей над забором. Болванка послушно ударилась о железный лист, «вмонтированный» в тело изгороди.
– Бом! – радостно отозвался лист. – Бом!
– Вскоре откроют, – уверенно пообещал Платон. – Сейчас пугливые солдатики старательно рассмотрят нас через щели-дырочки в воротах, убедятся, что имеют дело с приличными людьми, и пустят внутрь.