– Солдатики? – переспросил Гарик.
– Они, родимые, они…. При громовском постоялом дворе размещена государева почтовая станция, которой – по секретному внутреннему уложению – полагается надёжная воинская охрана. Как же можно без этого? Почтовые кареты, они чего только не перевозят…. Опять же, казённое имущество, включая сменных лошадок, требует особого и тщательного присмотра.
Наконец, двухстворчатые ворота распахнулись, и путники беспрепятственно проехали внутрь территории постоялого двора.
– Едем к кружалу[110]! – указывая направление, махнул рукой управляющий Петровки. – То бишь, вон к тем двухэтажным хороминам, что высовываются из-за здания длинной конюшни…
«Если у деревенской избы имеются – как минимум – две входные двери, то её уже можно смело именовать хоромами», – пояснил начитанный и образованный внутренний голос. – «Именовать – всерьёз? Или – в шутку? Кто же его, братец, знает…. Но мне точно известно, что все придорожные кабачки-таверны восемнадцатого-девятнадцатого веков – российские, понятное дело – состояли из двух отделений. В одной части кружала, обставленной соответствующим образом, собиралась богатая и «чистая» публика – разнообразные купцы, государевы чиновники, заслуженные служители православного культа, дворяне-помещики, армейские офицеры, следующие по делам службы, путешествующие дамы благородного происхождения. Кормили там, естественно, сугубо «господской» пищей, и напитки подавали аналогичные, соответствующие высокому статусу важных гостей.… Во втором же зале, как правило, собиралась подлая «чернь» и всяческая «рвань» – дремучие ямщики, безысходно-тоскливые солдатики, хмурые ремесленники, офицерские денщики и козлобородые дьячки. Поэтому и меню в этой половине кружала было однозначно-постоянное – хлебное вино (водка – по-нашему), и ржаные калачи – простые, или же с укропом и тмином…».
Около тёмно-коричневой правой двери кружала располагалась широкая и удобная коновязь.
– Приехали, ребятки! – слезая с лошади, сообщил Платон и, обернувшись к избе, начальственно прокричал. – Эй, кто там?! Выходи без промедлений! Уснули, мать вашу?! Порву – так и растак! На лохмотья и требуху…
Из-за угла строения торопливо выбежал шустрый белёсый парнишка лет тринадцати-четырнадцати от роду.
– Коняшек привязать и напоить вволю! – велел Платон. – Шкуры конские льняной тряпкой протереть от пота. Заплачу по отъезду.
– Не извольте беспокоиться, барин! Я с малолетства при лошадях, понимаю, чай, что к чему. Всё исполню! – заверил парнишка и по-деловому поинтересовался: – Овса отсыпать отборного? Кормильные сумки принесть?
– Не стоит, отрок, мы уже скоро отъедем обратно. Господин подполковник Давыдов в кружале, наверное, быть изволят?
– Ага, там они. С самого раннего утра заседают. Уже с пивом покончили и перешли на шампанское.
– Но-но, язык-то попридержи, босота!
– Дык, я-то что? Так, к слову пришлось…
У правой входной трактирной двери сидел, беззаботно вывалив на сторону длинный багровый язык, огромный бусый пёс. При появлении новых гостей-посетителей собака – не очень-то и грозно – зарычала. Но уже через секунду-другую, мельком взглянув на Гарика, вернее, на его «клыкастое» ожерелье, жалобно подвывая, отбежала в сторону и скрылась за углом ближайшего неказистого строения.
– Бывает, конечно, – непонятно прокомментировал Платон. – Собаки и коты, они много в чём разбираются. Если по-честному – то и во всём. По крайней мере, лучше нас, людей…
Внутри кабачка – на первый и свежий взгляд – всё было чисто, приветливо и благостно. Досчатые струганные полы, застеленные домоткаными цветными половичками, высокие белёные потолки, столы, покрытые светлыми льняными скатертями, вполне приличные разномастные стулья, две (два?) изразцовых печи-камина по противоположным углам, деревянная лестница с хлипкими перилами, ведущая на второй этаж.
«Очень просторное и симпатичное помещение. Наверное, метров сто семьдесят пять квадратных. А может, и все двести двадцать», – мысленно прикинул Гарик. – «Только, вот, темновато здесь слегка. То бишь, окон маловато, да и маленькие они все какие-то – узкие и низенькие…. Оно и понятно, и хорошее стекло – в первой четверти девятнадцатого века – дороговато, и русские зимы отличаются суровыми холодами. Это в том сермяжном смысле, что чем больше общая площадь окон, тем больше дров придётся спалить – для дельного согрева помещений – в осенне-зимний период…».
В «господском» отделении трактира было безлюдно, только за самым дальним столом расположилась на поздний завтрак троица штатских.
«А где же всякие гусарские доломаны[111], ментики[112] и чикчиры[113]?», – возмутился внутренний голос. – «Денис Давыдов, как мне помнится, служил – в данный исторический момент – в Ахтырском гусарском полку. Следовательно, ментик на нём должен был бы быть нежно-коричневого цвета, расшитый – без всякой меры – толстыми серебряными нитями. Хотелось, понимаешь, полюбоваться на эту красоту неземную. Ан, нет! Полный и коварный облом…. Итак, за дальним столиком завтракают три молодых господина (никому из них и тридцати лет ещё нет!), облачённые в неприметные штатские сюртуки. Двое из них – пепельно-русые. Третий – чернявый, кудрявый, с шикарными мохнатыми бакенбардами, которые «соединяются» между собой с помощью пышных усов. Видимо, это и есть Денис Васильевич Давыдов – знаменитейший предводитель российского партизанского движения. Правда – знаменитейший – в Будущем, уже по завершению Отечественной войны…. Ничего себе – субчик! Сразу видно, что знатный задира, идейный гуляка, отвязанный бабник и записной пьяница. Впрочем, многие известные – на весь мир – легендарные герои и утончённые поэты отличались этими мелкими и незначительными недостатками…. Чёрт меня подери насовсем! Главное-то – совсем в другом…. Если нашему Глебу Сергеевичу Петрову добавить с пяток лет и с десяток килограмм живого веса, отрастить волосы и пышные бакенбарды-усы, то и получится – Денис Васильевич Давыдов…. Потрясающе-однозначное сходство!».
Чёрноволосый и усатый господин, внимательно посмотрев в сторону входной двери, незамедлительно вскочил на ноги и, широко улыбаясь, радостно – как резанный – завопил:
– Платон Ильич, таракан ты старый! Сколько лет, сколько зим, старина! Приехал-таки, морда седая! А сам-то Сергей Ефимович – не смог? Приболел, наверное? Давай-ка, я тебя обниму и расцелую…. Вот, уважил, так уважил! Выручил! А мы-то и не знали, куда барышню пристроить. В какие надёжные и верные руки отдать? Надо, понимаешь, срочно выезжать по важным и неотложным делам, а тут – она…. Эй, половой, быстро ко мне! – строго взглянул на подбежавшего шустрого малого. – Тащи-ка кувшин имбирного пива! Как это – нет? Ах, да…. Тогда принеси шампанского…. Тоже закончилось? Ладно, тогда – венгерского и мозельского! Наливок ещё прихвати – грушевой и сливовой. Ну, и закуски выставь свежей – пирогов горячих с разными начинками, студня говяжьего и заячьего, рябчиков и куропаток жареных…. Всё, прохвост, свободен! Поторопись! Приставь-ка, Ильич, своих спутников. Впрочем…
Давыдов, бережно отстранив Платона в сторону, поочерёдно оглядел Гарика и Глеба с головы до ног, после чего, подозрительно прищурившись, заявил:
– Симпатичного верзилу я вижу впервые. А, вот, этот чернявый и уродливый заморыш мне хорошо знаком. Очень – даже – хорошо…. Эх, жаль, что я пистолет оставил в комнате! Пристрелил бы мерзкого гадёныша, не раздумывая ни секунды…
Глава восемнадцатая Симпатичная девушка – мечта поэта
Гарик, заподозрив неладное, непроизвольно напрягся. Глеб же, не моргнув глазом, хладнокровно поинтересовался:
– За что это – пристрелил бы? А? Поясни-ка, братец троюродный. Будь так добр!
– За то самое! – продолжал грозно пыжиться Давыдов. – Кто, спрашивается, лет так двенадцать тому назад подло спёр у меня дельный рыболовный крючок? Причём, немецкой ковки? Кто, я спрашиваю?
– Не, я не брал! Честное слово! Зачем клеветать на безвинного родственника? Нехорошо это, ей-ей! Несправедливо…
– Ты, морда наглая чернявая, и стащил! Больше, ведь, некому…. Ну, может, обнимемся? Чего застыл глупым соляным столбом?
Братья, с чувством хлопая друг друга по спинам и плечам, обнялись.
– Предлагаю выпить за нашу неожиданную встречу! – торжественно известил Давыдов, ловко наполняя высокие бокалы. – Знаковое событие! Однозначно, знаковое и многообещающее…. Так сдвинем же бокалы, други мои! Ваше здоровье! Ура!
«Вот, ещё один «обознался». Вернее – без малейших сомнений и колебаний – признал нашего Глебчика за однозначно-своего…», – в очередной раз удивился внутренний голос. – «А венгерское, действительно, очень даже недурственное…. Денис Васильевич, кстати, искренне обрадовался этой встрече. Лицом посветлел, глаза – из колючих и насторожённых – превратились-трансформировались в лучистые и беззаботные. Словно бы груз тяжёлый и муторный упал с души бравого гусарского подполковника…».
Подошла очередь грустного тоста.
– Сергей Ефимович…. Ай, Сергей Ефимович! – печалился Давыдов. – Как же так, не ко времени? Даже сына родимого не дождался…. Пусть, земля ему будет пухом! Пьём, не чокаясь…
Постепенно разговор перешёл в деловое русло.
– Итак, братец, чем мы можем тебе помочь? – тщательно обгладывая золотистое крылышко рябчика, спросил Глеб. – Говори, всё исполним. Как и полагается.
– Дело здесь непростое. Я бы сказал – деликатное, особенное и тонкое, – гоняя по лбу задумчивые морщины, сообщил Давыдов. – Полковник Пётр Ларин, мой старинный боевой товарищ, зная, что мы направляемся – от Москвы – на юго-восток, попросил сопроводить его младшую дочку до Шацка. Там, в шести верстах от самого города, у Лариных имеется приличное и крепкое поместье. Мол, Москва нынче является не самым безопасным местом на этой грешной планете…. Я, естественно, не смог отказать другу и взялся доставить барышню до места назначения.
– Что это ты, произнося слово «барышня», слегка засмущался? – ехидно хмыкнул Глеб. – Готов голову дать на отсечение, что тут не обошлось без меткой стрелы коварного Амура….
– Не буду отрицать. Влюблён – как последний сопливый мальчишка! Такая девица…, слов нет. Мечта разгульного пиита, короче говоря…. Скоро, дружок, сам всё увидишь и, естественно, влюбишься. Кстати, дуэли можешь не опасаться. Моё бедное сердце нынче принадлежит…другой юной прелестнице. Следовательно, и влюблённость моя – в отношении Натали Лариной – носит чисто-платонический и теоретический характер…
– Всё это – очень хорошо и мило. Кто бы спорил? – известил Гарик, с аппетитом поглощая заячий студень. – Мечтательные и романтичные поэты, трепетные и нежные барышни, любовь-морковь…. Но в чём же заключается глубинная и нетленная суть предстоящего мероприятия? Каковы исходные данные? Конечные цели и задачи?
– Глубинная суть! Конечные цели и задачи! – насмешливо передразнил Давыдов. – Сразу видно, что человек долгие годы изучал пространную и занудную философию – любимую науку всех штатских хлыщей…. Не обижайся, пожалуйста, Игорёк! Это я так, брюзжу с лёгкого похмелья. Без пары литров пива очень трудно прихожу в себя, а у здешнего трактирщика только два литра – на троих – и отыскалось…. Итак, о деле. Мы с ребятами, – кивнул головой на молчаливых пепельно-русых типов, – должны незамедлительно проследовать…э-э-э, в направлении, противоположном Шацку. Что, спрашивается, делать с девицей? Отпустить в дальнюю дорогу одну, лишь с кучером? Нельзя, в здешних местах полно наглых разбойничьих ватаг. Оставить – дожидаться нашего возращения – на постоялом дворе? Это тоже полностью неприемлемо. В первую очередь, с точки зрения элементарного приличия и подозрительного общественного мнения. Молоденькая и симпатичная девушка – одна, без присмотра – среди разного придорожного сброда? Безобразный нонсенс и отличный повод для многочисленных, насквозь пикантных сплетен…. Ларин мне никогда не простил бы – такого легкомысленного и подлого поступка.
– Значит, мы должны доставить Наталью Петровну до Шацка?
– Пожалуй, не стоит, – после непродолжительного раздумья, принял решение Давыдов. – Пусть Натали поживёт пару-тройку недель в благословенной Петровке. Свежий воздух и парное молоко, безусловно, будут полезны для укрепления здоровья молодой девушки. В Москве нынче нестерпимо душно, опять же, запахи нехорошие досаждают. Просвещённый девятнадцатый век на дворе, а с пищевыми отходами и нечистотами так и не научились действенно бороться…. А потом, по выполнению секретного задания, мы Наталью заберём и доставим в отцовское поместье. Ну, договорились? Ладно, тогда завершаем этот затянувшийся завтрак и приступаем к выполнению текущих дел, – обернулся к молчаливым подчинённым. – Василий, озаботься, транспортом. Пусть седлают наших коней и запрягают карету мадмуазель Лариной. Платон Ильич, проконтролируй, пожалуйста! Сергей, а ты извести прекрасную Наталью Петровну о скором отъезде. Пусть переодевается, прихорашивается и спускается сюда. После этого ступай в нашу комнату и собери всё необходимое для…, сам знаешь, для чего…
Когда они остались за столом втроём, Глеб, насторожённо оглядевшись по сторонам, спросил:
– Денис, а что ты делаешь в Мещерском крае? Война, ведь, идёт.
– А ты уверен в своём товарище? – пристально глядя в глаза Гарику, вопросом на вопрос ответил Давыдов. – Тебе-то, брат, я полностью доверяю, как самому себе. Но надо помнить и о подлых французских шпионах. Говорят, что нынче ими наводнена вся европейская часть России. Мол, разъезжают – большими стаями – по стране и всем желающим раздают фальшивые российские ассигнации…. Так как, уверен?
– На сто пятьдесят процентов! Ручаюсь за Игоря!
– Ну, раз так…. Тогда слушайте, юноши любопытные, со взорами горящими! Как вы, наверное, знаете, генерал Васильчиков[114] слывёт в русском высшем обществе особой, приближённой к нашему государю Александру Павловичу. Я же – в свою очередь – являюсь доверенным лицом Иллариона Васильевича. Смекаете, что к чему?
– Ещё бы! – подтвердил Глеб, азартно сверкая глазами. – Получается, что речь идёт о страшной государственной тайне?
– Безусловно! – лицо Дениса Васильевича сделалось безгранично-серьёзным и строгим. – Поэтому я очень надеюсь, молодые люди, на вашу кристальную честность и взвешенное благоразумие. Никому – ни единого словечка. Ни единого! Итак…. Не секрет, что между князем Петром Багратионом и военным министром Барклаем-де-Толли существует острая взаимная неприязнь. Да, что там – неприязнь! Они – просто-напросто – терпеть не могут друг друга. Ну, как кошка – собаку, а собака – кошку…. Согласитесь, что это обстоятельство совершенно неприемлемо для сегодняшних реалий. Идёт серьёзная и кровопролитная война, а эти двое продолжают – при любой удобной возможности – дурацкую пикировку. Чего ожидать от записных склочников, упрямых интриганов и отвязанных гордецов? Что они – ради собственных эгоистичных амбиций – готовы выкинуть? Причём, в самый неподходящий для этого момент? Императору Александру – по словам Иллариона Васильевича – данная скользкая ситуация окончательно надоела. Он принял твёрдое и бесповоротное решение – назначить главнокомандующим русской армии генерала от инфантерии князя Михаила Кутузова.
– Это того, который одноглазый? – для пущей конспирации, уточнил Гарик. – То бишь, знаменитого героя последних турецких компаний?
– Ага, Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова. Я думаю, что это назначение состоится в самое ближайшее время, и уже до конца текущего месяца генерал Кутузов примет русскую армию под своё единоначалие…. Далее, Михаил Илларионович назначается на этот высокий пост с одним единственным, но непреложным условием – он должен неукоснительно соблюдать воинскую стратегию, разработанную императором Александром. То есть, войска Наполеона не должны покинуть пределов России до наступления зимы. Как тонко шутит мой непосредственный начальник, князь Васильчиков: – «Генерал Михайла Кутузов, бесспорно, вояка опытный и серьёзный. Но генералу Морозу он и на подмётки не сгодится…». Ха-ха-ха! Впрочем, шутки шутками, но всё идёт к тому, что Наполеон Бонапарт – по поздней осени – войдёт-таки в нашу многострадальную Москву-матушку…. Конечно же, будет ещё и генеральное сражение. Без него никак не обойтись, ибо народ не поймёт. Мол: – «Как можно – без жестокого и упорного боя – сдавать гадкому неприятелю древнюю русскую столицу?». Но я почему-то уверен, что данное сражение не выявит однозначного победителя, а князь Кутузов, желая сохранить боеспособность российской армии, отойдёт с занимаемых позиций. Тем самым открыв Наполеону дорогу на Москву…. Вот, мы с товарищами и рыщем вдоль Рязанского тракта. Так сказать, заранее формируем – по заданию генерала Васильчикова – подробный план отхода русской армии к Тарутинскому лагерю.
– А что у нас с партизанским движением? – невинно поинтересовался Гарик, разливая по серебряным чаркам густую сливовую наливку. – Планируется?
– Вот же, молодёжь! На ходу, философы наглые, режут подмётки! – развеселился Давыдов. – Всё-то они знают, обо всё догадываются…. Государь Александр, естественно, осведомлён об испанском профильном опыте. Да, решение о начале полномасштабной партизанской войны уже – практически – принято. Правда, по определённым соображениям, ещё широко не озвучивалось. Мол: – «Каждому овощу – своё время…». Как раз, по этому «партизанскому» поводу я с товарищами и должен срочно отъехать…в западном направлении. Надо оперативно наметить места для первых стационарных баз, то, да сё…
– А император Александр, часом, не опасается, что партизанское движение – применительно к России – м-м-м, небезопасно?
– Опасается. Поэтому и надо заранее взять это дело под действенный контроль, не дожидаясь, когда крестьяне самостоятельно начнут «партизанить». От бесконтрольной партизанщины – до кровавого русского бунта – всего-то один шажок. Государь всё знает, понимает и не желает повторения «пугачёвщины». Это называется – дальновидно держать руку на пульсе…