– Визуально не понятно, кто из наших двух пар является – женихом и невестой, – перед тем, как пройти, поднявшись по откидной лесенке, внутрь кареты, недовольным шёпотом сообщила Аля. – Ну, сам посуди. Я – в белом платье, и Наташка – в белом. А как они посматривают друг на друга? Плотоядно и вожделенно, вот как. Как будто – с взаимным нетерпением – ждут немыслимых и изысканных прелестей первой брачной ночи…. Так кто здесь – с философской точки зрения – является истинными женихом и невестой? У нас-то с тобой, милый, первая брачная ночь уже состоялась – в старенькой баньке двенадцатого века, на пыльной медвежьей шкуре…
Во второй, вполне даже приличной повозке (в облегчённом и более скромном варианте кареты), следовали управляющий Платон Ильич, его двоюродная сестра Матрёна и рязанский помещик Белкин. Судя по довольной и радостной физиономии Ивана Ивановича (и по умиротворённым улыбкам-вздохам Матрёны), и здесь не обошлось без происков коварного Амура. Или же – Купидона?
В качестве третьего транспортного средства выступала обыкновенная крестьянская телега, на которой базировались шестёрка, включая кучера, крепостных мужиков. Крестьяне были одеты чисто-опрятно и важно сжимали в мозолистых ладонях допотопные пищали и пистолеты.
– Так надо! – пояснил Платон, неуверенно трогая ладонью голову, аккуратно перевязанную светлой холстиной. – Вчерашней разбойничьей шайки, естественно, больше не существует. Ну, какая может быть дельная шайка-банда, когда её атаман-предводитель помер? В нашей благословенной и многострадальной России – по любому важному делу-поводу – без атамана нельзя…. Почему – нельзя? Хрен его знает! Видимо, хитрая природа так распорядилась…. Но свято место – пусто не бывает! Пусть, всякие и разные злодеи, залёгшие в кустах придорожных, чётко видят-понимают, что легкомысленных дураков в Петровке нет. Пусть, мать их беспутную, поостерегутся…».
«Очень дельное и своевременное предположение-решение. И лапти у всех крепостных – новёхонькие», – не преминул отметить въедливый внутренний голос. – «Интересно, а эти громоздкие пищали и пистолеты – настоящие? В смысле, заряжены настоящими пульками, без дураков? Или же – типа – безвредные муляжи, то бишь, элементарные понты? Очень интересный вопрос – с точки зрения классической и непредвзятой философии…».
Само путешествие до Яблоневки прошло без каких-либо происшествий и недоразумений. А, вот, полноценного общения не получилось. Влюблённые пары предпочли общаться «внутри себя», уделяя внешним факторам минимум внимания. Гарик непроизвольно отметил только отдельные фразы, долетевшие с переднего сиденья кареты, занятого Петровыми-Лариными: – «Глеб Сергеевич, а к чему вам эта пустошь, заросшая фиолетовым чертополохом? Ах, двухлетняя целина, земле, мол, надо немного передохнуть…. Думаю, что по весне здесь овёс будет к месту. Да, понимаю…. А это поле, по левой стороне? Вижу-вижу, морковь. Ей еще месяца полтора-два сок набирать…. Чуткий поплавок – из гусиного пера? Не смешите меня, пожалуйста! Вот, ежели, из пера серого аиста…. А что вы думаете по поводу «овечьего» вопроса? Мне батюшка сказывал намедни, что в курское поместье Корсаковых-Мещерских по поздней весне завезли диковинных английских мериносов. Мол, шерстистые все такие из себя, в весе прирастают охотно и, главное, гораздо плодовитее наших….
– Да, такая хозяйственная девица – дорогого стоит, – уважительно прошептала Аля. – Настоящая хозяйка – La Casa desente[118]. В российском варианте, понятное дело…. Даже завидно немного. Нет, ты, пожалуйста, не подумай, что я полная неумёха и ничего не смыслю в домоводстве. Просто в английских овцах, овсе и клевере, честно говоря, совершенно ничего не понимаю…
Вскоре караван, состоящий из трёх повозок, въехал на территорию Яблоневки. Деревенька – как деревенька. Только несчитанные гусиные стада наблюдались и тут, и там. То есть, везде и повсюду…
– Какие здоровенные! Чисто полугодовалые поросята с крыльями! – восхитилась непосредственная Аля. – С чего бы это?
– Монастырская работа, – кратко пояснила Натали. – Гусаков молодыми желудями откармливают к праздникам. А, правда, что в немецкой Германии жёлуди заменяют лесными и грецкими орехами?
– Правда. Мол, птичье мясо – в этом раскладе – лучше пахнет. То есть, более приятно и благородно.
– Расточительство сплошное…
Карета остановилась возле низенького крылечка симпатичной бревенчатой церквушки.
«Настоящий музейный антиквариат!», – одобрительно отметил внутренний голос. – «Памятник большой исторической ценности. Натуральный и патентованный раритет! А, вот, окошек, на мой взгляд, маловато. Это в том смысле, что только одно…».
В церкви было откровенно темновато и мрачновато, четыре тощие восковые свечи неубедительно и лениво боролись с тёмно-фиолетовым сумраком. Навязчиво пахло курящимся ладаном.
Батюшка Кирилл – низенький и улыбчивый старичок с весёлым и лукавым взглядом – не стал тратить времени на душеспасительные разговоры-беседы и, пошептавшись о чём-то с нарядной Матрёной, пригласил брачующихся пройти к алтарю.
– Прикажете начинать, люди добрые? – предупредительно поинтересовался священник.
– Начинайте, батюшка, начинайте! – барственно и надменно процедил Глеб. – Время нынче дорого. Важных дел – невпроворот…
– А не хочет ли жених снять с шеи клыки звериные? Как-то оно славянским язычеством отдаёт…. Не желает снимать? Мол, древний амулет-талисман? Ну, и ладушки, ребятки. Как знаете…
Обряд венчания прошёл как-то буднично и на удивление быстро. Священник нудно и равнодушно шепелявил что-то неразборчиво-дежурное, противно пахло курящимся ладаном и вековой затхлостью.
«А где же всяческая торжественность и напыщенная пафосность?», – возмутился беспокойный внутренний голос. – «Обидно даже, так его растак…. Впрочем, с философской точки зрения, вся наша жизнь состоит из пошлой обыденности, серой повседневности и надоедливых бытовых забот…».
– Поцелуйтесь, чада мои! – наконец, велел батюшка Кирилл. – Да возрадуется Господь наш всеблагой на Небесах бескрайних….
Губы невесты (уже жены – перед Богом и людьми!) были горячими, влажными и необыкновенно вкусными. Хотелось, чтобы этот поцелуй длился вечно и не заканчивался никогда…
– Всё, чада Божьи, попрошу на выход! – невежливо заявил священник. – Раз, у вас накопилось много важных и неотложных дел. Смотрите, не опоздайте! Судьба – подруга неверная, и ждать долго не будет…
На улице их встретил яркий солнечный свет, сопровождаемый звонким птичьим гомоном. Вдоль хлипкого церковного заборчика бодро перепархивали красногрудые снегири и светло-лимонные синички.
– Хорошая примета! Просто замечательная! – уверенно и радостно объявила Матрёна. – Знать, этот брак был заключён правильно. То бишь, на долгие-долгие годы. До самой смерти…
Неожиданно Гарик почувствовал лёгкое и чуть щемящее беспокойство. Показалось (внутренне), что его кто-то зовёт.
«Что бы это значило?», – насторожился мнительный внутренний голос. – «Вот, опять…. И отец Кирилл что-то такое вещал, мол, судьба – дама капризная и ждать не привыкла…».
– Игорёк, – тихонько позвала Аля. – Давай-ка, будем прощаться со всеми. Нам надо срочно попасть к заветной пещере. Время пришло. Нельзя опаздывать…
Глава двадцатая Прощание и коварный заговор
Гарик, понятливо кивнув головой, объявил:
– Извините, друзья, но нам надо срочно посекретничать с господином Петровым. Глеб Сергеевич, отойдём в сторонку!
– Это не займёт много времени, – заверила Аля. – Вы, надеюсь, не успеете проголодаться и заскучать.
– А скучать никто и не собирается, – оживился Белкин. – Я благоразумно и предусмотрительно прихватил с собой пару бутылочек шампанского, а в объёмной корзинке милой Матрёны имеются и домашние медовые тянучки, и свежайшая сдоба. Идите, юноши и девушки, секретничайте! Идите…
Глеб, непроницаемо щурясь вдаль, сознался:
– Я тоже ощущаю нечто, чего не описать словами. Словно бы кто-то невидимый старательно и навязчиво подсказывает, мол: – «Срочно бросай все дела и, сломя голову, беги к пещере. Или же, ещё лучше, скачи на лошади. Причём, так скачи, чтобы искры – во все стороны – летели из-под конских копыт…».
– Тогда – поехали? В смысле, поскакали? – облегчённо выдохнула Аля. – Что ещё, собственно, обсуждать? Надо поторапливаться…. Да, что такое с тобой, Петров? Глаза трусливо отводишь в сторону, гримасничаешь – насквозь непонятно…. Не можешь никак решить, мол, звать трепетную красотку Натали Ларину с собой в Будущее, или же не звать? Зови, понятное дело! А если она откажется, то советую не расстраиваться сверх разумной меры и волосы на голове – от бесконечного отчаяния – не рвать…
– Дело совсем не в этом, – голос Глеба был на удивление невозмутимым, сухим и равнодушным. – Я уже давно принял окончательное решение и…остаюсь.
– Дело совсем не в этом, – голос Глеба был на удивление невозмутимым, сухим и равнодушным. – Я уже давно принял окончательное решение и…остаюсь.
– Как это – остаёшься? – изумился Гарик. – Где – остаёшься?
– Здесь, в 1812-ом году.
– Из-за этой хозяйственной и приземлённой блондинки, разбирающейся в яровом овсе, английских овцах и в откармливании домашних гусей дубовыми желудями?
– Не надо, пожалуйста, так непочтительно говорить о моей Натали. Она добрая, умная, нежная, ранимая и всё понимающая…. Я остаюсь не из-за неё. Вернее, не только из-за Натальи Петровны Лариной. Видите ли…. В скучном и мутном двадцать первом веке меня ничего, в принципе, не держит. Отец ушёл из семьи, когда мне только-только исполнилось шесть лет. С тех пор я его больше никогда не видел…. Мать? Сейчас у неё молодой муж и пятилетние дочери-близняшки. Зачем я ей нужен? Только мешаю и смущаю, напоминая своим существованием о почтенном возрасте…. Да и видимся мы крайне редко, не чаще одного-двух раз за год. Я – в Питере, она – в Поволжье. Так что, сами, наверно, понимаете.… А тут, в девятнадцатом столетии, у меня есть Петровка, Платон, Матрёна, Наташка, Денис Давыдов. С Денисом мы, кстати, уже договорились о всяком. Он обещал полноценно привлечь меня к партизанскому движению, доверить – со временем, понятное дело – руководство отдельным летучим отрядом. Так что, вставим хвалёному и расписному Наполеону Бонапарту – по первое число, только держись…. Потом я женюсь на Натали и заживу в Петровке рачительным и справедливым помещиком. Детишки пойдут – дружной чередой…. Что в этом зазорного?
– Ничего зазорного в образе «рачительного, справедливого и многодетного помещика», конечно же, нет, – покладисто согласился Гарик. – Доля, как доля. Не хуже прочих…. Правда, амазонка?
– Чистая правда, – подтвердила – серьёзным и строгим голосом – Аля. – Лучше и честнее, на мой взгляд, быть помещиком в России девятнадцатого века, чем депутатом Государственной Думы в веке двадцать первом…. Так, к заветному подземелью мы отправимся на карете Матрёны. Бросим повозку, не доезжая до пещеры метров двести пятьдесят. Завтра утром, Глебчик, обязательно пошли кого-нибудь из дворовых, пусть пригонят в поместье. А, может, лошадки – животные, безусловно, умные и сообразительные – сами поймут, что к чему, и дошагают до дома без посторонней помощи.
– А что мне сказать остальным? Как прикажете объяснить ваш внезапный и скорый отъезд?
– Скажи, что нам срочно потребовалось посетить громовскую почтовую станцию, – предложил Гарик.
– Зачем?
– Естественно, чтобы оправить письмо. Мол, я обещал своему отцу – незамедлительно, то есть, без малейших промедлений – известить о состоявшейся свадьбе. Совершенно правдоподобная и жизненная версия, так как сибиряки – с точки зрения жителей европейской части России – всегда отличались странными поступками и залихватской эксцентричностью…
– А, что дальше?
– Действуй, в смысле, нагло ври, в том же ключе. Садитесь за праздничный стол и начинайте беззаботно праздновать-гулять. Небось, всё уже приготовлено и накрыто. Не пропадать же добру? С утра же ты, якобы охваченный сильнейшим беспокойством, поедешь в Громово. А по возвращению объявишь, что, мол, мы уехали в родимый Томск, оставив прощальное пространное письмо. Мол, дико извиняемся, но неожиданно настигла-посетила приставучая ностальгия, поэтому всем – горячий привет и наилучшие пожелания…
– А откуда возьмётся это самое письмо? – продолжал тупить Глеб. – Может, попросить у батюшки Кирилла бумагу, перо и чернила?
«Он же – самым наглым и беспардонным образом – валяет Ваньку!», – сердито возмутился внутренний голос. – «Зачем-то притворяется наивным и недальновидным дурачком, а сам, наверняка, уже всё тщательно продумал и просчитал. Причём, в нескольких автономных и подробных вариантах. Ох, и крутит наш Глебчик! Ох, и вертит…. Может быть, он совсем и не тот, за кого старательно выдаёт себя? А, кто тогда? Тайный агент некой секретной и могущественной спецслужбы? Попахивает горячечным бредом, но истинные философы всегда относятся ко всяким сумасшедшим – на первый взгляд – идеям и теориям с неизменным и искренним пиететом…».
Вслух же Гарик, стараясь быть мягким и максимально-толерантным, произнёс совсем другие слова:
– Сам, дружище, его и напишешь. Заранее, понятное дело…. А что нам-то рассказывать – в далёком 2010-ом году – о тебе?
– Людям, которые вас встретят…
– А кто – конкретно – нас встретит в далёком Будущем? – заинтересованно перебила Аля. – Ты знаешь?
– Откуда? Ни сном, ни духом! – «сделал» удивлённые глаза Глеб. – Конечно же, не знаю…. Итак, в Будущем вас встретят. Расскажите этим людям всё, как было на самом деле, ничего не утаивая и не приукрашивая. А что делать дальше, в том числе, что говорить родственникам и прочим обывателям, вас научат и подробно проинструктируют. По крайней мере, я так думаю…. Ладно, вам уже пора ехать, давайте прощаться. Только, пожалуйста, обойдёмся без помпезной помпы и излишних сентиментальных эмоций, чтобы не шокировать зрителей. Мне их недоверие и подозрительность сейчас совершенно ни к чему. Давай, Игорёк, обменяемся крепким рукопожатием, а тебя, Алька, я чмокну в щёку.… Всё, ребята, уезжайте! Удачи вам! А просвещённому двадцать первому веку – персональный привет от меня! Может, мы с вами ещё когда-нибудь и встретимся. Мир, как говорится, ужасно тесен…. Залезайте-ка на козлы, садитесь рядышком. Ага, вожжи, Гарик, ты держишь правильно.… Ну, с Богом, смелые странники!
Повозка повернула за очередной поворот, и лошади, испуганно заржав, остановились, как вкопанные. Впереди, слегка покачиваясь и чуть заметно подрагивая, возвышалась бескрайняя светло-сиреневая стена, уходящая – такое впечатление – прямо в небо. Изредка по волнистой вертикальной плоскости пробегали шустрые лимонно-жёлтоватые всполохи.
– Что это такое, Игорёк? – зябко поёжилась Аля. – Из чего она сделана? Страшновато немного…
– Похоже на самый обыкновенный туман, только цветной и очень плотный. А туман, как известно, не кусается, – постарался успокоить жену Гарик. – До пещеры осталось метров триста. Предлагаю – оставить повозку здесь и дальше пойти на своих двоих. Бедные лошадки и так трясутся от липкого страха – как жёлтые листья на сильном осеннем ветру. Видимо, животные чувствуют, что в этом странном тумане происходит что-то необычно-нетипичное, – ловко спрыгнул на просёлочную дорогу. – Давай, наяда, руку! Помогу спуститься, типа – благовоспитанный кавалер – из насквозь романтичного девятнадцатого века – ухаживает за благородной дамой, коварно похитившей его горячее сердце…
Аля, осторожно и чуть боязливо потрогав ладошкой сиреневую «стену», сообщила:
– Действительно, туман! Упругий такой, вязкий и тёплый. Кожу слегка щекочет…. Как там поживают «волшебные» клыки саблезубого тигра? Холодные? Горячие?
– Нормально-нейтральные, – сообщил Гарик. – Значит, смертельной опасности – прямо сейчас – не наблюдается. Пошли, отважная амазонка! Только держимся рядом, молчим – как пугливые речные рыбы, и ни в коем случае не паникуем, чтобы не случилось…
Странный туман без устали клубился, постоянно меняя свою плотность. Иногда в нём появлялись (зарождались?) тёмно-фиолетовы сгустки-камушки неизвестной субстанции. Сгустки, плавно перемещаясь по крутой спирали, в конечном итоге лопались, беззвучно рассыпаясь мельчайшими ультрамариновыми искорками.
«Очень красиво, креативно и загадочно!», – одобрил сентиментальный внутренний голос. – «Создаёт праздничную, практически новогоднюю атмосферу…. Лишь искорки в глазах, да ночи – аромат. Её прекрасней нет, кого ты не спроси. И я тону в словах, любви покорный раб. А танго танцевать она идёт с другим…. И со звуками здесь не всё так однозначно. То полная и звенящая тишина. То сквозь неё назойливо прорываются обрывки коротких и длинных фраз, причём, произносимых на разных языках и наречиях…. Вот, кто-то увлечённо рассказывает – на классическом английском языке – историю создания ансамбля «Битлз». Теперь некий испанец увлечённо нахваливает высокий моральный облик генералиссимуса Франко. Мол, примерный семьянин, убеждённый католик и всё такое прочее. Вновь – мёртвая тишина…».
Туман постепенно начал редеть, приятно запахло дымком походного костра.
– Упрямец, ты, Коба, каких поикать! – недовольно, со сварливыми еврейскими нотками, заявил чей-то трескучий фальцет. – Ведь, просили тебя, как человека, мол, не надо подбрасывать в огонь еловые ветви. И, что? Навалил по полной программе! Теперь костёр ведёт себя, как старенький паровоз. Приставучий дым упрямо разъедает глаза…
– Революционер – не человек! – с характерным кавказским акцентом ответил хриплый голос, принадлежавший, скорее всего, заядлому курильщику. – Революционер – кремень! Наша задача – упрямо идти вперёд, вопреки всему и вся. Упрямо идти! Понимаешь, нет? Упрямо! Вот, я и тренируюсь немного в упрямстве. Понимаешь, да? Ха-ха-ха!