— Да ты при чем?
— Меня это бесит. Создается впечатление, что всем наплевать на конечный продукт. Они просто думают, что никто не обратит внимания, какой там котенок был двадцать три серии тому назад. Козлы! Ненавижу!
— Ладно, мам, не заводись!
— Легко сказать…
— Да, мам, ты знаешь, эта хозяйка Денди такая странная…
— А что? — насторожилась я.
— Понимаешь, мы с Гришкой шли вместе из магазина, смотрим, она с Денди гуляет. Ну, Гришка, конечно, к ней побежал, поздоровался, хотел погладить собаку, а она как заорет…
— Собака?
— Да не собака, а тетка.
— И что она орала? — испуганно спросила я.
— Что нечего лезть к чужим собакам, что собака не дай бог укусит, а ее потом по судам затаскают. Гришка так обалдел, чуть не заплакал. Вот дура!
— Катюха, я надеюсь, ты смолчала?
— Еще чего! Да я за Гришку… Я ей сказала, что, похоже, к суду придется привлечь собаку за неадекватное поведение хозяйки!
— С ума сошла!
— А она в ответ такую странную вещь сказала…
— Какую?
— Она перекрестилась и говорит: «Слава тебе Господи, люди добрые предупредили!»
— О боже!
— Мам, ты что-нибудь понимаешь? О чем ее предупредили?
— Да откуда я знаю? Она, по-видимому, просто с приветом. Вожжа ей под хвост попала. Все, мне пора собираться на встречу с женой твоего папаши.
— Мам, давай мы не будем называть его «моим папашей»! Будем говорить просто «Лощилин». И все!
— Ну, хорошо… раз тебе так лучше…
— Да, лучше. Потому что «твой папаша» звучит так, как будто я тоже в чем-то виновата.
— Знаешь, Катька, а в тебе сильны гены Лощилина. Хорошо чувствуешь язык.
— Надеюсь, это твои гены, мамуля!
Я села в машину, но у меня так тряслись руки, что я побоялась ехать. И побежала к метро. К тому же в такой час я могу застрять в пробке. Опаздывать на встречу с заплаканной женой Лощилина мне не хотелось. Но что же такое произошло, если Вита Адамовна, прежде сама любезность, просто кидается на моих детей? Неужто Игнат что-то ей сказал про меня? Хотя нет, тут явно кто-то другой постарался. Она же сказала «люди добрые предупредили». Но детки-то мои тут при чем? А кто мог что-то знать? Да и было-то у нас всего полтора суток и к тому же в Киеве. Ничего не понимаю. Виктор, правда, что-то заподозрил, и он давно знает Игната… Но не мог же он предостерегать его маму от меня? Абсурд! Да и сболтнуть кому-то тоже не мог, не из тех, много раз проверено. Чепуха какая-то. Если б не фраза про «добрых людей», я бы решила, что у старушки просто крыша малость соскользнула. А может, это у меня, что называется, «на воре шапка горит»? Надо будет при случае просто подойти к ней и заговорить как ни в чем ни бывало. В этих размышлениях я добралась до Кропоткинской. Марину я узнала сразу, видела ее на экране. Красивая, нежная девушка.
— Марина? Здравствуйте!
— О, Лера, добрый день! Может, мы зайдем куда-нибудь, выпьем кофе, а то погода уж больно скверная. Вы не очень торопитесь?
— Да нет, я с удовольствием.
— Вот! — она вытащила из сумки конверт. — Это разрешение на выезд для Кати.
— Спасибо большое.
А зачем, собственно, мы пришли в это кафе? О чем нам разговаривать?
— Вы, наверное, думаете, зачем я вас сюда привела? Понимаете, Лера, я слышала о вас много хорошего…
— Но не от Димы?
— Нет, — улыбнулась она. — Не от Димы. Но мне крайне неприятно было прочесть его интервью. Мы поссорились тогда… И я просто хочу за него попросить у вас прощения.
Я чего угодно ожидала от этого разговора, но только не извинений.
— Да вы-то здесь причем?
— Я все-таки его жена, я люблю его, но мне крайне неловко…
— Послушайте, Марина, — перебила я ее, — а это никак не связано с экранизацией «Насморка»?
Она так удивилась, что я сразу ей поверила.
— О чем вы, Лера? Я не понимаю!
— Дело в том, что Дима недавно подошел ко мне на студии и как ни в чем не бывало предложил написать сценарий по «Насморку».
— Но вы отказались?
— Конечно! Я не желаю иметь с ним никаких дел. Ни за что!
— Лера, вы любили его?
— Да, когда-то любила. Но я счастлива, что мы расстались!
— Вам было тяжело с ним?
— Да нет, не сказала бы. Поначалу все было нормально, даже хорошо. Но когда в доме появился Гриша… Марина, а вы не выглядите счастливой, — вдруг сказала я, — и я чувствую, хотите задать мне какой-то вопрос, но не решаетесь, я права?
Она подняла на меня прекрасные аквамариновые глаза.
— Скажите, Лера, у него раньше бывали приступы бешенства?
— Бешенства? Да нет, не бывало… Ну злился иногда, конечно, но я бы это бешенством не назвала. А что, теперь бывает?
— Да, — еле слышно пробормотала она, — три раза уже было. Это так страшно… Извините, Лера, но вы не в курсе, у них в роду не было сумасшедших?
— Даже так? Нет, мне об этом ничего не известно.
— К нам приходила его мама, прелестное добрейшее существо… Еще я знаю его дядьку по отцовской линии…
— Андрея Пантелеймоновича? Чудесный старикан! И вообще, если бы что-то такое было, наверное, я бы знала…
— То-то и оно. Я даже умудрилась показать Диму психиатру, ну, он об этом не знал, я просто познакомила их как бы случайно.
— И что?
— Это очень хороший опытный психиатр, он старый друг моего отца… и он сказал, что больше всего это смахивает на истерику не в меру распущенного субъекта… Лера, а вам удавалось давать ему отпор?
— Конечно. — Вот теперь, кажется, я начинала понимать, зачем я ей понадобилась. — Скажите, Марина, а третий приступ был сильнее первого?
— О да!
— Похоже, ваш психиатр не ошибся. И знаете что, в следующий раз просто дайте ему по роже и чем сильнее, тем лучше. Уверена, он сразу очухается.
— А если будет только хуже?
— Тогда я не знаю, что еще могу вам посоветовать.
— А вы…
— Вы хотите спросить, давала ли я ему по роже?
— Ну да, — испуганно пролепетала она.
— Было. Два раза. Один раз он дико вызверился на Катьку за разбитую чашку. Ей было три года, и она со страху забилась под диван и ни за что не хотела вылезать. Ну, я вызвала его на кухню и влепила оплеуху. Он сразу очухался, и даже попросил у Катьки прощения. А в другой раз он как-то очень мерзко и грязно говорил о своей матери… И, кстати, после этих взбучек он долго вел себя безупречно. Его надо просто вовремя приводить в чувство.
— Я, наверное, не смогу.
— Ну и зря! Я же вижу, вы его любите и хотите ему помочь. Но другого способа я не знаю.
— Спасибо вам, Лера. Мне многие говорили, что вы хороший человек…
— Полагаю, Дима с вами не согласился бы.
— А знаете, Лера, мне иной раз кажется, что он до сих пор вас любит.
— Это вряд ли! Да и не нужна мне его любовь. Видели бы вы, как Катька страдала, прочитав это интервью…
— Очень живо себе представляю.
— И она категорически отказалась носить его фамилию.
— А он об этом знает?
— Понятия не имею. Он для меня уже далекое прошлое. Да, кстати, Марина, мне сказал один режиссер, что Дима запретил вам сниматься в его сериале…
— Гаранин?
— Да.
— Это не совсем так… Мне самой не очень-то хотелось там сниматься и я, чтобы не обидеть Виктора, просто сослалась на запрет мужа…
Я ей не поверила. Но промолчала. И только на прощание посоветовала:
— Марина, не дайте ему сломать вам жизнь и карьеру. Он это может. Ну, мне пора. Дети дома одни. Спасибо большое, что передали это разрешение. Мне встречаться с Димой было бы в лом.
— Как жаль, что мы не можем быть подругами…
Часть вторая
До возвращения в Москву оставались сутки. Игнат уже дрожал от нетерпения. Здесь ему все обрыдло, а там, в Москве Лера, Лерочка, Леруня. Он сам себе дивился — что, брат Игнаша, влюбился? И сам себе отвечал — факт, влюбился. А может, и вовсе полюбил? Она такая… Нежная, но характер — будь здоров! Ни разу не написала, не позвонила, как мы и договаривались… А может, просто я ей ни на фиг не нужен? Другая, если бы влюбилась, уж разок бы эсэмэсочку сбросила… Мол, скучаю, жду… Я ведь задержался почти на три недели, неужто не волнуется?
— Игнаш, ты чего такой задумчивый, а? — спросил его звукорежиссер.
— Есть о чем подумать, — улыбнулся Игнат.
— О прекрасной даме?
— Знаешь, а ты недалек от истины.
— Она будет тебя встречать? Хотелось бы взглянуть, у тебя, говорят, отличный вкус!
— Еще чего!
— Она замужем, что ли?
— Отвянь, Филипп, за пределами съемочной площадки твое мнение не учитывается.
— А ты чего грубишь? Я, между прочим, могу дать хороший совет младшему товарищу…
— По поводу чего?
— Если твоя дама не замужем, нагрянь к ней неожиданно, как гром среди ясного неба. Сразу все поймешь.
— Совет твой уж больно неоригинален, брат Филипп. Сам разберусь.
— Дело твое, как говорится, была бы честь предложена, — обиделся Филипп.
В аэропорту Сеула Игнат уже вытащил из кармана телефон, повертел в руках и спрятал обратно. Пожалуй, и в самом деле лучше нагрянуть неожиданно и сразу все понять… Матери он тоже не стал сообщать о точном сроке своего возвращения, она всегда страшно волнуется во время его перелетов. Поставлю соседок перед свершившимся фактом, решил он. Почему-то он ни на секунду не поверил снимкам, присланным около месяца назад, где его Леруня была запечатлена в обществе красавца Никиты Александрова, только посмеялся над наивностью дурочки Милады. А кому, кроме нее, это могло понадобиться? Ничего крамольного на этих фотографиях не было. А выражение лица Леруни свидетельствовало о полнейшем ее равнодушии к Александрову. Уж я-то помню, какое у нее было лицо, когда мы танцевали там, в Киеве. Столько на нем читалось… А тут — милая вежливая улыбка, не более того. И мучиться ревностью из-за такой улыбки попросту глупо. Сейчас важно только то, что отразится на ее лице при виде меня…
Прошло уже больше двух месяцев, а от Игната ни слуху ни духу. До отъезда детей у меня свободной минутки не было, но вот позавчера они улетели и уже ночью я получила от них сообщение: «Мамуля, прилетели, все супер! Бабушка встретила! Едем в Рабат! Дедушка Франсуа классный! Идет мелкий дождик! Целуем тебя!» И едва я перевела дух, как сразу меня кольнуло — а что с Игнатом? Наверное, просто забыл обо мне… Мало ли таких скоропалительных романчиков у него было… ну еще один, подумаешь… Надо просто выкинуть его из головы. Тем более его мамочка уже готова меня со свету сжить. Как-то вскоре после скандала, который она закатила моим детям, я, встретив ее во дворе, вежливо с ней поздоровалась. Она меня ответом не удостоила. Тогда я спросила, что, собственно, произошло. О Боже, чего я в ответ наслушалась!
— Вы, дамочка, и не мечтайте о моем сыне, ничего у вас не выйдет! Конечно, брошенке с двумя детьми охота захомутать знаменитого кинооператора, да еще такого прекрасного во всех отношениях парня, как мой Игнаша, но ему-то это зачем? Ему свои детки нужны, а не незнамо чьи. Имейте в виду, у Игната есть девушка, молоденькая, красивая, не вам чета, они любят друг друга, а вам тут, дамочка, ловить нечего, так и запомните! Ишь чего надумала!
Я молча выслушала этот вполне хамский монолог, но просто так проглотить этот ушат дерьма я, конечно же, не смогла. Я смерила ее ледяным взглядом и произнесла только:
— Ку-ку!
Повернулась на каблуках и ушла.
Правда, дома дала волю слезам. Потом позвонила Соне и все ей рассказала.
— Да ну, Лерка, все естественно, не может же бабе дважды повезти со свекровью.
— Да какая она мне свекровь? Откуда?
— Потенциальная. А ты в курсе, насколько велико ее влияние на любимого сыночка?
— Почем я знаю?
— Скоро узнаешь.
— Или нет.
— Это почему?
— А может, он давно уже вернулся.
— Нет, он возвращается завтра.
— А ты откуда знаешь? — ахнула, и сердце ушло в пятки.
— Узнала по своим каналам.
— Сонь, ты серьезно?
— Более чем. Если очень надо, могу узнать даже номер рейса, поезжай в аэропорт, встреть его.
— Ни за что на свете!
— Почему?
— А я гордая. Меня не хотят, навязываться не стану.
— Мамаша его тебя не хочет, что, впрочем, довольно естественно, согласись? А про него мы этого пока не знаем. Но мчаться в аэропорт, пожалуй, и вправду не стоит. Поглядим, как будут развиваться события. Думаю, он прорежется дня через два, пока очухается после перелета, то, се, словом, раньше четверга вряд ли. Короче, контрольный день пятница.
— Сонь, а вдруг он вообще не прорежется? — всхлипнула я.
— Вот не думаю. Но если так, то это значит только одно.
— Что?
— Что он просто не твой кадр.
— Ох, Сонька, если б ты знала, до какой степени он мой кадр…
— Я тебя умоляю! Кому нужна любовь без взаимности, да еще в наше время, да еще с такой мамочкой? Поверь, такая баба любую взаимную любовь отравит. Она же тебя априори возненавидела. А ведь точно ничего знать не может. Словом, постарайся лучше вообще выкинуть из головы этого типа, по крайней мере пока он не появился. Займись нашим тошниловом-мочиловом, отвлечешься, и для дела полезно.
— Да мне бы от этого тошнилова отвлечься, мозги уже плавятся…
— Та к езжай куда-нибудь. А давай вместе куда-нибудь к морю мотанем, работать и там можно, вдвоем дело веселей пойдет, а?
— Я подумаю.
— С тобой все ясно. Будешь ждать явления Игната.
— Сонь, как ты думаешь, дождусь? — и сама ужаснулась заискивающим ноткам в своем голосе.
— Если он не полный дебил, дождешься.
Я всхлипнула.
— Вот еще вздумала — реветь из-за мужика.
— Понимаю, глупо, но он такой…
— Знаю, знаю, трепетный трепач!
Из аэропорта Игнат поехал к себе. И, как ни странно, не стал сразу звонить матери, хотя обычно именно так и делал. Почему-то сегодня не хотелось. Он увидел, что в квартире прибрано, на письменном столе аккуратной стопочкой лежат оплаченные счета и квитанции и сдача с оставленных им денег. Сколько раз он говорил матери, чтобы брала эти деньги себе, тем более, что каждый месяц он дает ей деньги в зависимости от состояния кармана, больше или меньше, но никогда не менее пятнадцати тысяч. Мать всякий раз смущается, но знает, что спорить с ним по этому поводу бессмысленно. А вот на кухонном столе он обнаружил придавленную сахарницей записку: «Игнаша, позвони сразу, как приедешь. Есть чрезвычайно важный разговор. Мама». Так, очень интересно! Что это за разговор такой, да еще чрезвычайно важный? Если бы с матерью что-то случилось, она бы не так написала. А, скорее всего, нашла мне очередную невесту и ей не терпится осуществить задуманное знакомство. Тьфу! Никогда ни одна из маминых кандидаток Игната решительно не устраивала, да и вообще он ненавидел, когда ему что-то навязывают.
Вот, как чувствовал, не буду сегодня никому звонить… Приму душ и завалюсь спать. Все — завтра. Утро вечера мудренее, давным-давно известно. Я чертовски устал в этой Корее.
Он заснул, едва уронив голову на подушку. И ему приснился странный и очень неприятный сон. Он, мальчишка лет двенадцати, стоит на берегу реки у них на даче, и вдруг на другом берегу видит Леру, взрослую женщину в красном бикини, и понимает, что эта женщина — главный смысл его жизни.
— Лера, Лерочка, плыви сюда! — кричит он ей.
Она, увидев его, подпрыгивает от радости, машет руками и бросается вплавь. Он тоже вбегает в воду, но видит, что из воды на середине реки вдруг выныривает мать, хватает Леру и начинает ее топить. А ему кричит: «Назад! Назад! Не смей входить в воду. У тебя гланды! Ты мне обещал!» А по воде уже только расходятся круги, Леры не видно, и он горько плачет, а мать гладит его по головке, приговаривая: «Маленький мой, тебе не нужна эта старая тетка, ты еще ребенок, тебе еще рано… Хочешь, заведем козу? Или собачку?»
Игнат проснулся в холодном поту. Он крайне редко запоминал сны, но тут помнил все, как помнил каждый кадр своего фильма… Он взглянул на часы. Начало шестого. Вскочил, оделся, нашел в холодильнике яблоко, мать позаботилась, быстро схрумкал его и выбежал из квартиры. Машина дожидалась его на стоянке.
— О, Игнатий, с возвращением! — приветствовал его сторож. — А я как чуял, что вернешься, коняку твоего вчерась протер, вон как сверкает!
— Спасибо, Степаныч, нет слов! — Игнат сунул ему пятьсот рублей.
— Хороший мужик ты, Игнатий, правильный, а то такие есть…
Игнат не стал слушать, «какие есть», и включил зажигание. Он ни о чем не думал, не смотрел на часы, просто гнал машину по еще относительно пустым улицам и без проблем добрался до места. Но остановился у соседнего дома, чтобы мать случайно его не засекла. Он знал, что она встает, как правило, не раньше девяти. Пулей влетел в подъезд. Лифт стоял внизу. А вот и Лерина дверь. На мгновение ему стало страшно. А вдруг у нее кто-то есть? Я не переживу, подумал он. Да ерунда, переживу, конечно, но уж никогда не поверю ни одной бабе. Он прислушался. За дверью было тихо. Он поднес палец к кнопке звонка, чуть помедлил и позвонил. Потом еще раз. Она еще спит?
— Кто там? — раздался испуганный голос.
— Лерочка, родная, это я, Игнат!
Дверь стремительно распахнулась. Лера была в коротенькой синей рубашке на двух тонких бретельках, босая, растрепанная со сна. Но при виде его вдруг подпрыгнула и повисла у него на шее.
— Господи, Игнат, приехал, какое счастье, я так ждала!
А он изо всех сил прижимал ее к себе, вдыхал ее запах.
— Лерка, солнце мое, если б ты знала…
— Нет, если б ты знал…
— Лерка, ты чего ревешь?
— Я от счастья, Игнат, я… я так тебя, оказывается, люблю… Ты мой самый лучший, самый родной, — еще пуще плакала она.
— Постой, перестань реветь, я тут, я с тобой и я… я тоже, оказывается, тебя люблю. И мы должны, просто обязаны быть вместе, нам нельзя врозь, это просто немыслимо, невозможно, это абсурд… — И он уже спускал бретельки с ее плеч, но вдруг опомнился: