– Ну? – рявкает вдруг его сосед, повеселевший в предвкушении победы.
– Не знаю, – отвечает Уоллес.
– Значит, по-твоему, разницы нету? Хозяин, вы слышите: он считает, что разницы нету!
– Я этого не сказал.
– Сказал! – орет пьяница. – У меня свидетель! Ты так сказал. С тебя выпивка!
– Ладно, – соглашается Уоллес – С меня выпивка. Хозяин, подайте два бокала белого вина.
– Два бокала белого! – повторяет его сосед, к которому вернулось хорошее настроение.
– Не надрывайся, я не глухой, – отвечает хозяин.
Пьяница разом опустошил бокал. Уоллес отпивает из своего. Просто удивительно, что ему так хорошо в этом неопрятном бистро; неужели только потому, что здесь тепло? На улице он надышался холодного воздуха, и теперь им овладевает блаженное оцепенение. Он испытывает самые добрые чувства и к этому пьяному забулдыге, и даже к хозяину кафе, который в принципе особой симпатии не вызывает. Вот сейчас, например, он не отрывает взгляд от посетителя, и в этом взгляде такое глубокое недоверие, что Уоллеса это даже начинает немного тревожить. Он поворачивается к любителю загадок, но тот, очевидно от выпитого вина, погрузился в какие-то унылые раздумья. Чтобы развлечь его, Уоллес спрашивает:
– Ну, и какая же разница?
– Разница? – Теперь, похоже, пьяница совсем помрачнел. – Между чем и чем?
– Между железной дорогой и бутылкой вина!
– А, бутылкой… – вяло повторяет пьяница, словно вернувшись откуда-то издалека. – Разница… Разница огромная… Железная дорога!.. Это совсем другое дело…
Надо было расспросить его раньше, до того, как заказывать ему выпивку. Теперь он уставился в пустоту, раскрыв рот, подперев тяжелую голову рукой. Он бормочет невнятные слова, затем, сделав над собой видимое усилие, запинаясь и путаясь, наконец произносит:
– Насмешил ты меня с этой железной дорогой… Думаешь, я тебя не узнал… Не узнал… Как раз выйдя отсюда… Всю дорогу вместе… всю дорогу… Меня не проведешь! Думал, если ты плащ сменил…
Дальше монолог становится неразборчивым. Несколько раз, неизвестно в какой связи, в нем попадается слово найденыш или что-то похожее.
В полудреме, оседая на стол, он мямлит непонятные слова и перемежает их восклицаниями и жестами, которые замирают, еще не оформившись, либо растворяются во мгле воспоминаний…
Впереди него идет вдоль решетки какой-то верзила в плаще.
– Эй! Подожди-ка! Эй! Приятель!
Он что, оглох?
– Эй ты! Эй!
Ага, теперь услышал.
– Подожди-ка! Эй! Я тебе загадку загадаю!
О-ля-ля! А ты не слишком вежлив, приятель. И почему это все так не любят загадки?
– Эй, подожди! Не бойся, загадка нетрудная!
Да, нетрудная! Никто их разгадать не может.
– Эй! Приятель!
– За тобой бежать приходится!
Незнакомец резким движением отталкивает его руку.
– Ну ладно, ладно! Не хочешь взять меня под руку… Да не шагай ты так быстро! Дай отдышаться, дай вспомнить, чего я хотел…
Но парень оборачивается с угрожающим видом, и пьяница отступает на шаг.
– Какое животное утром…
У него перехватывает голос: судя по свирепой физиономии незнакомца, тот явно собирается стереть его в порошок. Он считает за благо отступить, примирительно что-то бормочет, но как только незнакомец, решив, что отделался от него, принимается шагать дальше, он снова увязывается следом, спотыкаясь и охая.
– Эй, не спеши так!.. Эй!.. Не так быстро!.. Эй!
Встречные прохожие останавливаются, оглядываются, отходят в сторону, пропуская эту удивительную пару: высокий, сильный мужчина в чуть узковатом для него плаще и светлой шляпе с опущенными спереди полями, которая закрывает верхнюю часть лица, идет уверенным шагом, нагнув голову, засунув руки в карманы; идет не спеша и как будто не обращает ни малейшего внимания на своего довольно-таки занятного спутника, – тот плетется то справа от него, то слева, а большей частью позади, причем выписывает ногами причудливые кривые, похоже, с единственной целью идти рядом. Ему это более или менее удается, но ценой значительных усилий, он проходит расстояние вдвое или втрое большее, чем это необходимо, с такими рывками вперед и внезапными остановками, что кажется, будто он вот-вот упадет. Несмотря на все эти затруднения, у него еще хватает сил произносить речи, правда, обрывочные, но местами внятные: «Эй! подожди-ка… загадку задам…» и что-то вроде «найденыша». Он явно слишком много выпил. Это низенький, пузатый человечек в ветхой одежде, почти в отрепьях.
Но время от времени высокий человек, идущий впереди, вдруг оборачивается, и его спутник в ужасе отшатывается назад, подальше от него; а когда опасность уже не столь велика, снова пытается его догнать и даже уцепиться за него, чтобы удержать, – или забегает вперед, а секунду спустя снова тащится далеко позади – как будто он поставил себе задачу догнать время.
Уже почти стемнело. Тусклые газовые фонари и немногочисленные витрины магазинов создают лишь слабое и неполное освещение – отдельные, довольно обширные участки остаются в темноте, и не хочется даже думать о том, чтобы пройти там.
Но шатающийся человечек упрямо продолжает преследование, хотя затеял его, быть может, случайно и сам до конца не понимает, как это получилось.
Широкая спина, постоянно ускользающая от него, постепенно выросла до жутких размеров. Крошечный разрез в форме буквы «L» на правом плече увеличился настолько, что теперь целый кусок плаща свисает оттуда и развевается, как флаг, то хлопая по ногам, то взлетая кверху. А шляпа, поля которой были опущены на лицо, превратилась в огромный колокол, откуда, словно щупальца гигантской медузы, вырываются крутящиеся ленты и сплетаются с тем, что осталось от одежды.
Неимоверным усилием человечек хватает его за руку и повисает на ней, решившись не упускать добычу; Уоллес пытается стряхнуть его с себя, но безуспешно. Пьяный цепляется за него с такой энергией, на которую, казалось бы, неспособен, но в этой судороге стукается головой об пол, руки у него разжимаются, и обмякшее безжизненное тело падает навзничь…
Хозяина кафе эта сцена, похоже, не слишком взволновала. Наверно, с пьяницей и раньше случались такие приступы. Сильная рука поднимает его и втаскивает обратно на стул, а смоченная водой тряпка тут же приводит в сознание. Он словно чудом выздоровел – проводит рукой по лицу, с улыбкой озирается кругом и заявляет хозяину, уже вернувшемуся за стойку:
– Он еще и убить меня хотел!
Впрочем, он как будто не сердится на Уоллеса за эту попытку убийства, а Уоллес, заинтересовавшись им, использует этот повод, чтобы расспросить его поподробнее. К счастью, после падения в голове у пьяницы прояснилось, он внимательно слушает и охотно отвечает на вопросы: да, он встретил Уоллеса вчера вечером, с наступлением темноты, когда выходил из этого кафе; он пошел за Уоллесом, догнал его и потом шел рядом, несмотря на его неприветливость. На Уоллесе была светлая шляпа, чуть великоватая для него, одет он был в узкий плащ с крошечным разрезом в форме буквы «L» на правом плече.
«Вчера вечером какой-то мужчина в плаще…» Значит, именно этого пьяного бродягу видела из окна мадам Бакс, а злоумышленник – не кто иной, как… При этой нелепой мысли Уоллес невольно улыбается. Можно ли по крайней мере утверждать, что вчерашний незнакомец похож на него? Трудно доверять показаниям такого свидетеля.
А свидетель продолжает уверять, что имел дело с Уоллесом, хотя Уоллес вновь отрицает это. Слишком долго он шел рядом с этим парнем, чтобы не узнать его на следующий день. По некоторым, весьма приблизительным, указаниям пьяницы можно представить себе маршрут их прогулки: сначала они шли по Брабантской улице, потом по улице Жозефа Жанека – до самого конца, до пересечения с бульваром, где двойник Уоллеса зашел на почту.
А пьяница вернулся пить в кафе «Союзники».
Хозяину эта история не нравится: почему этот тип не желает признать, что вчера его тут видели? Наверное, ему есть что скрывать… Вчера вечером? Так это вчерашний преступник! Когда он выходил из особняка, то наткнулся на старого пьянчугу, завел его на другой конец города, бросил там и преспокойно вернулся сюда ночевать. А теперь захотел выяснить, помнит ли тот что-нибудь из вчерашних приключений. И решив, что память у пьяницы слишком хорошая, попытался его прикончить: головой об пол – и все дела. Наверняка это вчерашний преступник.
Хотя время не сходится: когда старая служанка прибежала вызывать «скорую помощь», на часах было… И все-таки осторожность не помешает, надо сразу же сообщить об этом странном типе в полицию; не сделаешь заявление до полудня – могут оштрафовать, а уж если что случится…
Хозяин достает телефонный справочник и долго листает его, время от времени бросая поверх книги подозрительные взгляды на столики. Наконец он набирает номер.
– Алло! Служба регистрации приезжих?
При этом он сверлит Уоллеса осуждающим взглядом.
– Говорят из кафе «Союзники», улица Землемеров, дом десять… У меня постоялец.
Долгое молчание. Пьяница широко разевает рот. Слышно, как из крана в раковину равномерно капает вода.
– Да, я сдаю комнату.
– …
– Бывает и так.
– …
– Карточку я вам пришлю, но выполнять формальности надо как можно раньше… Особенно если имеешь дело с такими людьми…
Бесцеремонность, с какой этот человек говорит о нем в его присутствии, настолько возмутительна, что Уоллес готов взорваться – и тут он снова слышит насмешливый голос генерального комиссара: «А как это доказать, если вы не объявились?»
Желая навредить Уоллесу, хозяин просчитался: вот если бы он не сообщил в полицию, то комиссар Лоран смог бы продолжить свой маленький розыгрыш. А у этого чудака не поймешь, где кончается розыгрыш и где начинается. И хотя Уоллес не склонен принимать такие вещи всерьез, все же он испытывает некоторое облегчение оттого, что его непричастность будет доказана.
– Его фамилия Уоллес. «У», «о», два «эль», «е», «эс». По крайней мере, так он утверждает.
Это сказано с явным желанием задеть – даже оскорбить, и взгляд, которым хозяин смеривает постояльца, заставляет его наконец вмешаться. Он достает бумажник, чтобы сунуть под нос хозяину удостоверение личности, но вовремя спохватывается, вспомнив, какая фотография в паспорте: на ней изображен человек гораздо старше его, с пышными темными усами, как у опереточного турка.
Эта «особая примета» вступала в противоречие с теориями Фабиуса о внешности секретного агента. Уоллесу пришлось сбрить усы, и от этого его лицо изменилось, помолодело и для постороннего глаза стало почти неузнаваемым. У него не было времени поменять фотографию, а предъявлять министерское удостоверение он, естественно, не может.
Сделав вид, будто разглядывает первый попавшийся ему под руку документ – обратный билет на поезд, – он с самым непринужденным видом кладет бумажник обратно в карман. В любом случае он, кажется, пропустил разговор по телефону.
А тем временем донос хозяина оборачивается против него самого, и вопросы, которые задают ему на другом конце провода, начинают выводить его из терпения:
– Да нет же, говорю вам, он приехал только вчера вечером!
– …
– Да, только прошлую ночь! А где он провел позапрошлую, спросите у него сами.
– …
– Так или иначе, я вас предупредил!
Пьяница тоже хочет высказаться, он приподнимается на стуле:
– И еще он хотел меня убить!.. Эй! Надо сказать им, что он хотел меня убить!
Но хозяин не удостаивает его ответом. Повесив трубку, он возвращается за стойку и роется в ящике с документами. Регистрационные карточки для полиции очень давно не были ему нужны, и теперь их нелегко найти. Наконец он находит пожелтевший, весь в пятнах, бланк; Уоллесу придется заполнить его, предъявить удостоверение личности, объяснить, почему его внешность так изменилась. А потом он сможет уйти – и отправится на почту, спрашивать, не видели ли там вчера вечером человека в плаще…
Пьяница опять уснет на своем стуле, хозяин вытрет столы и вымоет бокалы. На этот раз он тщательнее закроет кран, и равномерное, как стук метронома, падение капель на поверхность воды прекратится.
Сцена закончится.
Опираясь массивной верхней частью туловища на широко расставленные руки, ухватившись ладонями за край стойки, наклонив голову, чуть скривив рот, хозяин опять будет глядеть в пустоту.
5
В мутной воде аквариума неуловимо мелькают тени, – призрачное колыхание, которое затухает само собой… и потом не знаешь, видел ты что-то или нет. Но туманность появляется снова, описывает несколько кругов на свету, а затем растворяется за завесой водорослей, в протоплазменных глубинах. Какое-то мгновение эта масса подрагивает от последнего, быстро ослабевающего завихрения. И снова все успокаивается… Пока снизу вдруг не всплывет и не прижмется к стеклу что-то иное, лицо из сна… Полина, нежная Полина… едва показавшись, она исчезает тоже, чтобы уступить место новым образам и видениям. Пьяница сочиняет загадку. Человек с тонкими губами, в узком, доверху застегнутом плаще ждет, сидя на одиноком стуле посреди пустой комнаты. Неподвижное лицо, руки в перчатках лежат на коленях, – никаких признаков тревоги. Время у него есть.
Ничто не помешает его плану осуществиться. Он ждет посетителя – не безвольного паникера, а, наоборот, человека, на которого можно положиться: это ему будет поручено совершить сегодняшнюю, вторую по счету казнь. В предыдущей акции он был на вторых ролях, но свою часть работы выполнил безукоризненно; а вот Гаринати, для которого все так тщательно подготовили, не сгодился даже на то, чтобы выключить свет. А сегодня утром упустил своего клиента.
– В котором часу?
– Понятия не имею, – отвечает хозяин.
– Вы не заметили, как он ушел?
– Если бы я заметил, как он ушел, то знал бы, в котором часу.
Упершись руками в стойку, хозяин раздумывает, стоит ли сообщить Уоллесу об этом разговоре. Нет. Пускай сами между собой разбираются; а ему никто ничего не поручал…
К тому же Уоллес уже покинул маленькое кафе и возвращается на сцену…
6
И снова Уоллес идет по направлению к мосту. Впереди, под хмурым небом, тянется Брабантская улица – и строгие фасады ее домов. Сейчас все служащие уже на работе, сидят со своими счетными книгами и арифмометрами; цифры выстраиваются в колонки, сосновые бревна укладываются в штабеля на набережной; механические руки управляют кранами и лебедками, стучат по клавишам пишущих машинок, не теряя ни секунды, не допуская сбоев, не делая ошибок; торговля лесом процветает.
На улице так же безлюдно и тихо, как ранним утром. Лишь несколько автомобилей, стоящих перед дверьми, под черными табличками с золотыми надписями, дают представление о напряженной деятельности, которая кипит сейчас за этими кирпичными стенами. Других изменений – если они и произошли – не замечается, все осталось как было: и укрепленные лакированные двери, к которым ведут пять ступенек, и окна без занавесок – два справа от двери, два слева, а над ними четыре этажа с одинаковыми прямоугольными отверстиями. В этих конторах, где из экономии не включили электричество, приходится работать при скудном дневном освещении, и физиономии в очках близоруко склоняются над толстыми гроссбухами.
Уоллес чувствует, как его охватывает огромная усталость.
Собираясь перейти канал, разрезающий Бульварное кольцо пополам, он останавливается, чтобы пропустить трамвай.
Над кабиной трамвая укреплена дощечка с номером маршрута, ярко-красный диск с желтой цифрой шесть. Нарядный, недавно покрашенный трамвай, точно такой же, как тот, что проехал здесь утром. И, как утром, он останавливается перед Уоллесом.
Уоллесу неохота повторять долгую и скучную прогулку по Брабантской улице и улице Жанека, он поднимается по стальным ступенькам, заходит внутрь и усаживается: этот трамвай наверняка приблизит его к цели. Раздается звонок, машина, жалобно скрипнув, трогает с места. Уоллес смотрит, как проплывают мимо дома, выстроившиеся вдоль канала.
Но когда подходит контролер, Уоллес понимает свою ошибку: трамвай номер шесть не идет по бульвару, как он думал, а после первой же остановки сворачивает на юг, к пригородам. По этому малолюдному участку бульвара, примыкающему к противоположному концу улицы Жанека – там находится почта, о которой упомянул пьяница, – трамваи не ходят вообще. Уоллес не знает, как быть. С помощью контролера, показавшего ему план городской транспортной сети, он находит выход: вместо того чтобы идти прямо на почту, он сначала зайдет в клинику доктора Жюара – так будет лучше во всех отношениях. До клиники можно доехать на четвертом трамвае, а пересесть на него – на следующей остановке.
Он благодарит контролера, платит за проезд и выходит.
Декорация вокруг не изменилась: бульвар, канал, разнокалиберные постройки.
– А она ему говорит: значит, раз такое дело, уходи, и все тут!
– И он ушел?
– Вот именно, что нет. Он хотел узнать, правда ли то, что она ему сказала. Сначала он говорил, что это все глупости, что он ей не верит и там видно будет; но когда сообразил, что те сейчас придут, то испугался, как бы ему не влетело, и вспомнил, что ему надо за покупками. За покупками! Знаем мы, какие у него покупки. И тут она, представь себе, говорит: «Не бегай так быстро, – это она ему говорит, – а то горшки побьешь!»
– Н-ну… а что она имела в виду?
– Она имела в виду, что тот, другой, еще с ним разберется: разбитые горшки – это про машину и все остальное!
– Ну и дела!