— Нет.
— Это Шильник все… А Курдов его зачистил… — вслух подумал я.
— Я этого не говорил! — вскинулся Нефедов. — И вопросительно, с заметной тревогой во взгляде посмотрел на меня. Вдруг он на самом деле сболтнул лишнее?
— Ну, как же не говорил?.. Курдов собирался порешать с Шильником. Может, он и его и порешил.
— Может, он, а может, и не он. Может, локтевские были. А может, и свои… Ты же опер, должен понимать, что Шильник не просто так дверь открыл. Если бы там за дверью были чужие, он бы не открыл. Я думаю, это не Курдов. Мы с ним уже давно, ничего такого не было. Мы «по-мокрому» проблемы не решали. Это я точно тебе говорю…
— А Чайков?
— Это не я.
— А зачем ты про Курдова мне рассказал? Его подозреваешь?
— Ну, Сима же нравилась ему? Может, он и есть тот самый Миша?
— Вряд ли, — как-то не очень уверенно ответил Нефедов.
— А вдруг? Я так понимаю, он и сейчас у тебя в замах по безопасности.
— И сейчас.
— Что бывает, когда лиса охраняет курятник?
— Когда Сима была со своим… с этим… — Нефедов скривился от душевной боли и ненависти к своему сопернику. — В общем, в это время Курдов был далеко…
— У него алиби?
— Ну, в какой-то степени…
— Алиби можно состряпать.
— Я проверял, там все точно…
— Проверял? Если проверял, значит, подозревал.
— Подозревал.
— И где сейчас Курдов?
— Он за Симой следил…
— Вот я и говорю, лиса в курятнике…
Нефедов недобро глянул на меня. Я его перебил, и ему это не понравилось. Да и тема для него чересчур щепетильная, чтобы острить и умничать в ехидном тоне.
— Сима поехала в сорок седьмой дом, он поехал за ней. Из Архиповки поехал. А я из Москвы. Когда я приехал, Сима уже была на месте, а Курдова не было. Я не увидел его машины. А до этого с ним пропала связь. Мы держались на связи, он сказал, что едет за Симой, а потом все пропало. И он сам пропал…
— Телефон и отключить можно.
— Машина.
— Что, машина?
— Машина едет.
Я увидел вдалеке оранжевую кабину «КамАЗа», забыв про боль, вскочил на ноги и помахал машине рукой.
Но «КамАЗ», казалось, и не думал останавливаться. До него было метров пятьсот — рано еще замедлять скорость, но я все-таки подумал о пистолете, с помощью которого можно было остановить эту мощь. Выйти на дорогу, вытянуть руку с пистолетом, водитель испугается, ударит по тормозам…
— Ствол давай! — крикнул я, обращаясь к Нефедову.
Он промолчал в ответ, я обернулся к нему и — оторопел. Не было нигде Нефедова, исчез он. А мой пистолет лежал на земле рядом с наручниками. Я наклонился за оружием, но не удержал равновесие и упал. И в это время «КамАЗ» стал замедлять ход. Водитель не собирался проезжать мимо несчастного калеки…
На костылях тоже можно жить. Так думал я, глядя на свою загипсованную ногу, подвешенную к потолку. Не ошибся Нефедов, у меня действительно был перелом, а не вывих, поэтому и приговорили меня к постельному режиму. Гипс снимут не скоро, но через два-три дня разрешат передвигаться на костылях. Тогда я и сбегу из больницы…
Смешно это или нет, но костыли мне сейчас казались пределом мечтаний.
Дверь открылась, и в палату зашел Мигарев. И Станков появился — с пакетом в руке. Все правильно, к больному без гостинцев не ходят.
— Пиво? — с надеждой спросил я.
Родители только что были — кефир привезли, йогурты, печенье, апельсины, яблоки, а мне бы пивка сейчас холодного.
— Ух, как его тут скукожило! — засмеялся Мигарев, пожав мне руку.
— Тоска зеленая.
— Нельзя тебе пиво, — улыбнулся Станков, почесав свой длинный и широкий нос. — На горшок потянет. Или у вас тут утки сами по себе летают?
Рослый он парень, мощный, но его фигуре недоставало стройности. Плечи широкие, но и объем бедер такой же солидный. Рыхлый он, тяжеловесный… Не хотел бы я попасть с ним в ситуацию, в которой оказался со мной Нефедов. Я хоть и не слабого десятка, но замучился бы тащить Станкова на себе весь день… Нефедов, конечно, измучился со мной, но к людям все-таки вытащил. И как теперь к нему относиться?..
— Само по себе ничего не летает, — думая о Нефедове, сказал я.
— Ну, почему же, вот машина твоя прилетела. — Станков достал из нагрудного кармана ключи от моего «Форда» и положил на тумбочку.
— Вот за это спасибо!
— Там нормально все. Если не считать, что птичка сдохла, — усмехнулся Юра. — Когда увидела, что с твоей машины зеркала сняли. А зачем зеркала, если колес нет? А колеса сами по себе отвалились, после того как двигатель сняли.
— А как же ты доехал?
— Я не доехал, я пришел. И ключи принес. Нормально там все. Только птичка сдохла. А зеркала целые, и мотор на месте…
— И с нефедовской машины ничего не сняли. — Мигарев нахмурился, давая понять, что шутки закончились.
— А где он сам?
— Ищем.
— Значит, не нашли.
— Как нога?
— Намек понял…
— А если без намеков, как?
— Да жить можно… Он мне сразу сказал, что перелом.
— Специалист, — кивнул Станков. — И первую помощь оказать может, и нож в сердце по самую рукоять.
— Насчет ножа не знаю, а из леса он меня вывел. Мужик!
— Так никто и не говорит, что он сволочь. Просто человека убил.
— Подставили его… По голове ударили, в квартире оставили, а он ушел…
— Кто его по голове ударил?
— Он не видел. Сзади зашли.
— Чайков его и ударил. А Нефедов его в ответ — ножом.
— Я так не думаю.
— Нефедов тебя потому и тащил на себе, чтобы ты так не думал, — усмехнулся Станков.
— Тащил. И много чего интересного рассказал.
— Например?
— Надо бы с его замом по безопасности разобраться. Возможно, он и есть тот самый Миша, с которым встречалась Серафима Нефедова. Может, он и заманил Нефедова в ловушку. Он мог… Только он один и мог это сделать… И по времени он состыковать мог, и по фактам. А факты такие, что между Нефедовым и Чайковым был конфликт. И бандитские «крыши» здесь ни при чем. Чайков как раз и не ставил Нефедову «крышу». Все началось потом, когда он сел… Чайков сел, а его подруга переметнулась к Нефедову. Лиза ее зовут. Он и с ней жил, и с женой… Жена ничего не знала. А Чайков мог узнать. Вышел из зоны и предъявил Нефедову…
— Лиза, говоришь. — Мигарев потер переносицу, будто это помогало ему выудить из памяти какую-то информацию.
— Нефедов встречался с ней. Чайков сидел, а Нефедов спал с ней…
— А фамилия у этой Лизы какая?
— Да как-то не спросил…
— Может, Чайкова? Чайкова Елизавета Игоревна.
— Почему Чайкова?
— Потому что жена Чайкова. Общались мы с ней.
— Красивая баба, — вытянув большой палец правой руки, кивнул Станков. — И известная.
— Известная?
— Бывшая любовница олигарха Полубоярова. Он когда в Англию съезжал, и жену бросил, и любовницу. В газете целая статья была, фотография любовницы… Я еще тогда подумал, вот баба! А она, оказывается, на соседней улице жила. Из Горанска эта Лиза.
— Из Горанска. Нефедов с ней в девяносто четвертом году познакомился. Он тогда никем еще был. И никто Лизе не нужен был. Она потом к нему подклеилась, когда у него дела пошли… Сначала с Лешим крутила, потом с Чайковым, потом с Полубояровым замутила. И к Нефедову подмазалась. А может, сначала к Нефедову, а потом с Полубояровым. И с тем жила, и с этим…
— Леший — это кто? — спросил Мигарев.
— Бандитствовал когда-то в Горанске. Сначала он, потом Чайков… Про Лешего я слышал, а про Чайкова нет…
Я был малолетним сопляком, когда имя Лешего гремело на весь Горанск. Пацаны о нем только и говорили. А потом Леший исчез. Что там да как — никто из наших пацанов не знал. А по телевизору об этом не говорили, в газетах не писали. А про Миху я вообще ничего не слышал. Не гремело его имя по всему району, а к милицейским сводкам я тогда доступа не имел.
— Был такой, — кивнул Станков.
Мигарева назначили на должность четыре года назад, он из Москвы, а мы с Юркой местные, плоть от плоти горанские. Мне тридцать лет, ему — двадцать восемь.
— Посадили его.
— Вроде как за изнасилование, — кивнул я. — Потерпевшую нашли, она показания дала… Чайков тогда на коне был, а Леший на земле валялся. Ну, если верить Нефедову.
— Можно верить, — сказал Мигарев. — А можно и проверить… За изнасилование, говоришь?
— Вроде как…
— Поднимем, узнаем, проверим.
— Я бы Курдова проверил. Он фактически Нефедова в ловушку и заманил. Сказал, что Серафима на свидание с любовником едет, вроде как сам за ней поехал и исчез. Нефедов его не видел…
— Разберемся, — без особого энтузиазма сказал Мигарев.
— Я бы сам разобрался, — с тоской глянул я на него, — но у меня нога.
— Говорю же, разберемся… Сейчас главное, Нефедова взять.
— Ну да, с ним все ясно. Пальчики на ноже — это не шутка.
— Ну да, с ним все ясно. Пальчики на ноже — это не шутка.
— И пальчики, и мотив… Это хорошо, что ты про эту Лизу выяснил, поговорим с ней, узнаем… Да и так все ясно…
— А мне как-то неясно.
— Я же говорю, и с Курдовым разберемся, и с Лизой поговорим.
— А разве вы с ней не говорили?
— Да какой там разговор, в шоке она была. Мужа как-никак потеряла… Ты давай, выздоравливай, — улыбнулся Мигарев. — Нам на тебе еще пахать и пахать… А ключи я пока заберу, они тебе не нужны.
Он крепко пожал мне на прощание руку, смахнул с тумбочки ключи от моей машины и был таков. Я оторопело посмотрел ему вслед.
— Ты, Сева, не переживай, я машину к твоим предкам отгоню, — сказал Станков, собираясь уходить вслед за начальником.
— Так дело не в том… Не убивал Нефедов Чайкова!
— Я понимаю, Нефедов тебя спас. Но ведь он сам тебя в эти дебри загнал. Убегал он, а с чистой совестью не убегают…
— Ну да, ну да.
— Не забивайся! И выздоравливай!
Станков ушел, оставив меня в полном душевном раздрае. Не хотел я верить, что Нефедов убил Чайкова. Из благодарности к этому человеку не хотел верить. Но, может, он действительно убийца. Рассказать все, что угодно, можно, а вот факты не врут. Если, конечно, их не подтасовать…
Глава 6
Костыли я получил, а вместе с ними — больничный. Меня выписывали домой, а не на службу, но я не мог обойти свой отдел стороной.
Автоматчик на входе улыбнулся мне и отдал честь, оперативный дежурный за стеклом весело помахал рукой и разблокировал вертушку. Я поднялся на второй этаж, зашел в свой кабинет.
Юра сидел за своим столом, заполняя какие-то бумаги.
— Какие люди!
— Трехногих на службу берете? — пожав ему руку, спросил я.
— Думаю, что нет, — усмехнулся Станков, подставляя мне стул. — Извини, нормативы для трехногих не завели. А как тебя на службу взять, если ты три километра не пробежишь?
— Пробегу.
— А какой там норматив на «трояк»?.. Вот и я о том же!
— Нефедов без нормативов бегает.
— Бегает, зараза! — хмыкнул Юра.
— И не догонишь…
— Все точки объездили, где он скрываться может, без толку.
— Он везде скрыться может. С его деньгами — это без проблем.
— Может, за границей уже где-то или пластику делает.
— Курдова нашли?
— Нет его нигде. Наверное, вместе с Нефедовым бегает. Снаряды ему подносит… Мы его, конечно, ищем, но пока никак…
— С Лизой Чайковой говорили?
— Да говорили. Ничего она не знает. Не было, мол, никакого конфликта между Чайковым и Нефедовым. Дружба была, а конфликта не было. Когда Чайков освободился, Нефедов ему очень здорово помог…
— А Нефедова что говорит?
— Она вообще Чайкова не знает…
— А с кем она в сорок седьмом доме встречалась?
— Молчит, как рыба об лед. А зачем ей говорить, если ее ни в чем не обвиняют? Ее пальчиков в тридцать шестой квартире не было, а что она там в сороковой квартире делала, это ее личное дело.
— Понятно.
Впрочем, я и не надеялся на объективность следствия. Зачем напрягаться и выгораживать человека, который скрывается от правосудия? А если Нефедов не виноват, пусть сдается и оправдывается… Все правильно, более того, я сам готов был рассуждать в том же ключе.
— А что с любовником Серафимы? Видел его кто-нибудь?
— Нет. Никто ничего.
— А тридцать шестую квартиру кто снимал?
— Мы искали хозяйку тридцать шестой квартиры, но с ходу ее не нашли. Уезжала она куда-то, но уже вернулась. Никто не снимал.
— Как это никто? Мне же говорили, что квартира сдается.
— Сдается, но не сдалась. Пустая квартира стояла. Вскрыли ее. Ключ подобрали и вскрыли. Замок там несерьезный…
— И кто вскрыл?
— Призрак… Шучу.
— В каждой шутке своя прибаутка… Призрак не призрак, а «светиться» Миша не хотел.
— А может, и не было никакого Миши, — пожал плечами Юра. — Может, Серафима ходила к Лукьянову. Он, конечно, еще тот фрукт, нормальная баба с ним на один гектар не ляжет, но любовь, она такая штука…
— Но зовут его не Миша.
— А ты бабам только правду говоришь?
— Ну, не знаю…
— Наводку на тридцать шестую квартиру мог дать Лукьянов, а потом и свою квартиру одолжить.
— Странно все это, очень странно… А Лукьянова нашли?
— Как в воду канул! — развел руками Станков.
— Может, зачистили его? Как свидетеля?
— Какого свидетеля? — качая головой, усмехнулся Юра.
Не верил он в подставу и голову ломать не хотел. Да и зачем напрягаться, когда есть подозреваемый, которому осталось только предъявить обвинение?
А я в подставу верил, поэтому после разговора со Станковым отправился в Архиповку. Машина у меня с автоматической коробкой, и мне вполне хватало одной здоровой правой ноги, чтобы управляться с педалями.
Я подъехал к дому Нефедова, кое-как выбрался из машины. На этот раз мне пришлось жать на клавишу звонка, чтобы ко мне вышел охранник.
Это был знакомый парень, он с интересом глянул на мои костыли.
— Мне бы с Серафимой Платоновной поговорить.
— Это вряд ли.
— Почему?
— Она никого из ваших не хочет видеть, в частности, тебя.
— Меня!
— Тебя, сказала, не пускать ни под каким предлогом.
— Суровая женщина.
— Да нет, как раз наоборот. Но свое мнение имеет.
— Ну, тогда скажи, что мне нужно передать ей привет от мужа.
— От мужа?! — нахмурился охранник.
— Мы с Вадимом Борисовичем целый день по лесу гуляли. Он меня на себе тащил, — показал я взглядом на свою загипсованную ногу.
— Да ну! — не поверил мне парень.
— Вадим Борисович — настоящий мужик. И я не верю, что он мог кого-то убить.
— И где он тебя такого нашел?
— Я его нашел. Задержать хотел. Вот погнался и ногу сломал. Он меня на себе вытащил… Ну, чего стоишь, зеркалами хлопаешь?
Охранник кивнул, зашел во двор, закрыв за собой калитку. Минут через десять вернулся и позвал меня за собой. И снова я оказался в беседке с мраморным столом.
Серафима Платоновна не заставила себя долго ждать.
— Снова вы? — выражая свое неодобрение, вздохнула она.
— Да вот, доковылял кое-как.
— Что с ногой?
— За вашим мужем гнался… Мы с ним потом в лесу заблудились, в такую глушь забрались. Если бы не он, я бы в этой глуши и сгинул… Мы с ним целый день по лесу блуждали, он мне много интересного рассказал. Я после этого не верю, что он Чайкова убил.
— И я не верю, — кивнула Серафима, внимательно глядя на меня.
Я мог обманывать, пытаясь войти в доверие, и она это прекрасно понимала. Может, раньше она и была наивной, как ребенок, но жизнь многому ее научила.
— Вот видите, Серафима Платоновна, у нас есть кое-что общее… Насколько я знаю, Вадим Борисович приезжал к вам после нашего с ним разговора.
— Приезжал, — не стала отрицать она.
— Он говорил вам, что никого не убивал?
— Говорил.
— Вы ему поверили?
— Да.
— Он вас никогда не обманывал?
— Никогда.
— За редкими исключениями.
— Это вы о чем?
— О Лизе Чайковой. Вы знаете, кто это такая?
— Я знаю о Лизе Ларцевой, — дрогнувшим голосом сказала Нефедова. И отвела глаза в сторону.
— Возможно, до замужества она была Ларцевой. Но дело не в фамилии, дело в самой Лизе. Она была любовницей вашего мужа, и он скрывал от вас эту тайну.
— А зачем ему об этом говорить?
— Действительно, зачем ему причинять вам боль? Он вас очень любит. Любит нежно и трепетно. Вы для него ангел, а Лиза — демон. Страстный сексуальный демон, от которого нет спасения. Она преследовала его, а он подсел на нее, как на наркотик. И, как всякий порядочный наркоман, желал избавиться от этой зависимости и вернуться к нормальной жизни, то есть к вам. Хотел вернуться в жизнь, где нет лжи и обмана…
— Откуда вы все это знаете? — удивленно смотрела на меня Серафима.
— Допрос должен быть проповедью, которая вызывает исповедь. Кто знает, может, я и вас смогу обратить в свою веру?
— И какая у вас вера?
— Во-первых, я верю в Бога. А во-вторых, верю в то, что вашего мужа подставил ваш любимый мужчина.
— Это исключено, — решительно качнула головой Нефедова.
— Почему вы так думаете?
— Миша не мог поступить так подло.
— Может, вы заблуждаетесь?
— Нет, не заблуждаюсь.
— Почему он тогда перенес место встречи из тридцать шестой в сороковую квартиру?
— Не знаю.
— Скажите, а вы убирались в сороковой квартире после вашей встречи с Мишей?
— Зачем?
— Вот и я думаю, что вам, Серафима Платоновна, ни к чему. А в квартире после вашего ухода порядок навели. Идеальный порядок, после которого никаких отпечатков пальцев не остается. Остались только ваши пальчики. В некоторых местах. На полированном подлокотнике дивана, на журнальном столике. И все, больше нигде. Везде — стерильная чистота. Как это понимать?