– Тут такое дело, товарищ Тормашкин. Наличные деньги банк не дает. Можно забрать только товаром на эту сумму. Да, еще вот что – Оглядкин сбежал. Хочет просить политическое убежище.
– Черт с ним, с этим Оглядкиным. А деньги никак не отдают? Предложи им небольшую часть.
– Вы что, Григорий Петрович?! Деньги ведь народные!
– Не народные, а партийные. Ладно, Владлен, не кипятись. Раз так, бери, что дают. На месте разберемся.
Красносеев вернул телефон клерку и, глубоко вздохнув, сказал:
– Будем брать товаром. Оформляйте документы.
Говоря эти слова, Владлен Борисович сосредоточено рассматривал за окном кабинета некую точку в пространстве, удачно расписанном Лобачевским. Дело усложнялось, и это второго секретаря не радовало.
Глава 6
Суетная пикрская жизнь Владлена Борисовича летела, как стрела. Дел было много, и все они были в новинку Красносееву. Он, до посещения острова работавший в основном горлом, был вынужден изменить вектор деятельности. Пришлось бегать по оптовым фирмам, заключать договора, резервировать места в грузовых помещениях судна, следить за погрузкой-выгрузкой товара. В банке он основательно освоился и даже успел занять охраннику пять фунтов, подробно рассказать работавшему с ним менеджеру о штурме Зимнего дворца, под большим секретом показать престарелой уборщице свой партийный билет и стащить из туалета рулон туалетной бумаги.
Время шло, дела – делались. Уже через неделю Красносеев сидел в каюте сухогрузного судна «Sea Star» и наблюдал через толстое стекло иллюминатора, как филиппинские матросы отдавали швартовные концы.
Весь товар, закупленный на партийные деньги, лежал в твиндеке второго трюма. Тут были и майки с цветастыми рисунками, и джинсы-«варенки», и куртки с блестящими заклепками, и сверхмодные лосины и много чего еще. Учитывая сумасшедший дефицит в России практически всего, что могло быть изготовлено руками человека, дальнейшая реализация товара на Родине не представлялась чем-то сложным.
Рейс прошел без происшествий, если не считать нескольких попыток Владлена Борисовича агитации среди матросов и мотористов за восьмичасовой рабочий день.
– Если будешь мне моряков в искушение вводить – выброшу за борт, – спокойно сказал капитан-англичанин.
После этого Красносеев приутих и в морские дела больше не лез. Чтобы скоротать время, он прогуливался по палубам судна и кидал чайкам хлеб. Штормов не было, корабль не качало и если бы не беспокойство за груз, этот вояж вполне можно было бы причислить к круизному.
С приходом в Прибреженск начались серьезные трудности. На сухогруз поднялось такое количество людей в погонах, что Военное министерство при необходимости вполне могло бы зачислить «Sea Star» в состав своего флота.
Представители служб и ведомств, охраняющих экономические и прочие интересы страны, чувствовали себя на железных палубах корабля полными хозяевами.
После нескольких тяжелых разговоров с таможенниками, пограничниками и водными милиционерами Владлен Борисович понял, в какие тиски он попал.
– Вы знаете с кем вы разговариваете?! Я – второй секретарь горкома партии! – кричал он, бегая вокруг открытого второго трюма, в твиндеке которого лежало партийное добро.
– В данный момент вы являетесь владельцем коммерческого груза, – сухо отвечали ему люди в погонах и прямо требовали денег.
Остальные «челноки», хозяева небольших партий заморского товара, сиротливо жались к судовой надстройке. В душе они кляли упрямого партийца, из-за которого у «границы» испортилось настроение, что, в свою очередь, грозило увеличением поборов.
Красносеев, окончательно запутавшись в сложных для него финансовых переговорах с представителями таможенного контроля, не выдержал и вызвал Тормашкина.
Григорий Петрович приехал злой и с большой свитой. Он багровел лицом, кричал, пугал каким-то Лягушатовым, якобы замминистра, но дело с мертвой точки не двигалось – надо было платить и платить много.
– Сделайте хотя бы скидку! – кипятился Григорий Петрович, понявший, что вчистую уйти не удастся. – Вы же знаете кто я.
– Знаем. Поэтому и скидок не будет.
Поскольку оговоренной суммы у партфункционеров не было, пришлось лишиться части товара, пошедшего в качестве оплаты.
– Вот же кровопийцы! – цедил сквозь зубы Красносеев, хлопотливо наблюдая за выгрузкой, – воспитали их на свою голову.
– Такие теперь новые люди, – гудел стоящий рядом Тормашкин, – когда они только успели такими стать?! Авторитет руководителей города для них теперь ничего не значит.
После того, как товар был погружен на машины, его развезли по магазинам, с директорами которых предварительно договорился Григорий Петрович.
Глава 7
Заморские товары были распроданы быстро – были те счастливые для торговцев времена, когда ничего не залеживалось на полках магазинов, а слова «маркетинг» и «мерчендайзер» были пустым набором звуков.
Все средства, вырученные от реализации, стекались в сейф, стоящий в кабинете Тормашкина. Когда привезли последние деньги, все чрево большого железного ящика было заполнено. Свирепствовала инфляция и денежная масса у больших сумм имела вполне осязаемый объем.
– Так не пойдет! – заключил Григорий Петрович.
Русские рубли путем некоторых комбинаций, в которых участвовали шустрые люди, носившие темные очки в любое время суток, были обменяны на американские доллары. Теперь вся сумма легко умещалась в обыкновенном портфеле.
– Вот это другое дело! – возбужденно повизгивал первый секретарь.
Он любовно поглаживал плотные пачки и взглядом приглашал стоявшего рядом Красносеева разделить его радость. Тормашкину виделось небольшое бунгало где-нибудь на берегу Мексиканского залива. Служанки-мулатки с потрясающими фигурами и кошачьей пластикой, шезлонг, тростниковая шляпа и кубинская сигара. Жизнь, которую он намеревался купить за партийные деньги, предполагалась здоровой и беззаботной. Предвкушение того, что, может быть, совсем скоро он будет избавлен от необходимости врать и изворачиваться, ловчить и предавать, вызвало на его губах детскую улыбку.
Тормашкин, повеселив мечтами душу, накинул на свой задор серый полог обыденности и, став серьезней, закрыл дверь кабинета и отключил телефон.
– Вот такие, Владлен, дела, – начал он издалека.
Красносеев мирно стоял у окна – деньги его не волновали.
– Здесь восемьсот тысяч долларов, – начал срывающимся голосом Григорий Петрович.
После долгой, как первый армейский год, паузы, он добавил:
– Но даже в такой ответственный момент мы должны соблюдать партийную дисциплину.
У первого секретаря сразу в нескольких местах лица выступил пот. Он смахнул его рукавом пиджака и продолжил:
– Я по должности старше, поэтому мне причитается больше. Это нормально и обижаться тут не на что. Вот как я решил: тебе, Владлен, триста тысяч, мне – четыреста. Остальной шушере – сто на всех.
В ушах Тормашкина уже нежно шелестели листья мангового дерева. Иногда кричали дикие обезьяны и слышались отдаленные звуки мексиканской музыки.
– Чего триста? – грубый голос Красносеева выдернул его из тропического рая.
– Тысяч. Долларов. Чего же еще? – искренне удивился Григорий Петрович. Он боязливо съежился – у него появилось ощущение, что что-то может пойти не так. «Месть сикхов, месть сикхов», – почему-то крутилось у него в голове.
– Ах, вот ты о чем!! – в глазах второго секретаря блеснула большевистская ярость. – Как же ты можешь?! Это же партийные деньги!
– Постой, Владлен, не горячись, – Тормашкин закрыл портфель и поставил его возле стола – вид денег мешал ему сосредоточиться, – давай с тобой поговорим серьезно, как мужики.
– Какие «мужики»?! Мы с тобой партийные работники! – зло крикнул Красносеев. Щеки его стали цвета знамени времен несокрушимого Союза.
– Какая партия? Какие работники? – тихим голосом затараторил Тормашкин, – Все развалилось уже. Это же мальчишество – отстаивать интересы несуществующей организации.
– Партия для тебя «организация»?! То, что ты предлагаешь – это безнравственная аберрация! – выкрикнул Красносеев. Надо заметить, что многие слова Владлен Борисович произносил, решительно не понимая их истинного значения. Он ориентировался скорее на звучность. «Смысл не главное, главное – эффект», – иногда повторял он, сам не зная того, слова известного нациста.
Оба оппонента стояли друг напротив друга, как борцы перед схваткой. «Идиот!» – зло думал Тормашкин. «Предатель!» – искренне негодовал Красносеев.
У конфликта не было разрешения в замкнутом пространстве кабинета – ни один из них не пошел бы на попятную. За спиной первого был тропический рай, второго – глубокие убеждения. Трудно представить, чем бы все это закончилось, если бы не раздался стук в дверь.
Партийцы одновременно вздрогнули.
– К-к-кто это может быть? – едва слышно проговорил Григорий Петрович.
– Возмездие! – мстительно рявкнул Красносеев.
– Да брось ты!
Стук повторился с удвоенной силой.
– Иди открой, – приказал Тормашкин. От испуга кожа на его затылке стянулась и доставляла неудобство. Он даже потрогал то место рукой, чтобы проверить не постригли ли его каким-нибудь образом налысо.
– Сам иди, – зло ответил Владлен Борисович. Авторитет первого секретаря горкома для него рухнул раз и навсегда, и подчиняться ему он больше не желал.
В дверь начали ломиться так энергично, что на столе стал слегка раскачиваться бюст Ленина. Тормашкин заметался по кабинету. Он то хватал портфель и прижимал его к себе, как малыш – плюшевого мишку, то прятал его в шкаф, затем вновь вытаскивал. В конце-концов он поставил его возле стола и напряженно затих.
Когда дверь уже была готова сорваться с петель, он вновь схватил портфель и, зажав его под мышкой, подбежал и открыл замок.
Первый секретарь едва успел отскочить, как с ревом в кабинет ворвалась рыжеволосая женщина. От нее нестерпимо пахло какими-то ужасными духами и неприятностями. Она первым делом влепила Григорию Петровичу оглушительную пощечину, от чего последний покачнулся и выронил свою ношу. Затем фурия схватила партфункционера за волосы и резко дернула их на себя. Тормашкин завизжал, как циркулярная пила. Все действие сопровождалось экспрессивными выражениями, которые представительница «слабого» пола применяла очень искусно.
Это было не возмездие, как несколько минут назад предположил Красносеев, а законная жена товарища Тормашкина Анастасия Владимировна. Надо сказать, что Григорий Петрович, несмотря на свой возраст, был ходок. Причем, неудачный ходок. Очень часто жена его ловила с очередной комсомолкой, и любвеобильному первому секретарю приходилось туго. Помимо телесных повреждений были и другие неприятности – чтобы как-то загладить вину, приходилось делать супруге незапланированные подарки. Со временем Анастасия Владимировна просекла свой интерес и подвела под похождения мужа материальную базу. Когда же товарищ Тормашкин, задушенный поборами, брал себя в руки и временно игнорировал противоположный пол, супруга вступала в сговор с какой-нибудь смазливой девушкой, и конвейер возобновлял свою работу. И Григорию Петровичу, вновь пойманному и побитому, приходилось в очередной раз запускать лапу в партийную кассу.
Сегодня же Анастасия Владимировна, не дозвонившись мужу на работу, почуяла добычу и, поймав такси, примчалась в горком партии. Закрытая дверь укрепила ее надежды на скорый поход в ювелирный магазин.
– Где она?! – кричала разгневанная супруга, таская за волосы Григория Петровича.
– Нету, нету никого! Отпусти! – визжал Тормашкин. Если бы коммунисты города увидели его в такой невыгодный момент, многие, возможно, усомнились бы в организаторских и пропагандистских способностях первого секретаря. А многие так вообще вышли бы из партии.
Красносеев продолжал стоять у окна, с презрением наблюдая за семейной сценой. Анастасия Владимировна увидела его и вскрикнула:
– Что?! Как?!
Она отпустила волосы мужа и негромко спросила:
– Козлик, ты уже до мужиков опустился?
В битве наступил перелом. Тормашкин гордо взметнул черные кавказские брови, пригладил пятерней растрепанные волосы и крикнул:
– Как ты могла подумать?!
– А что я еще могла подумать? Телефон не отвечает, дверь в кабинет закрыта…
– У нас совещание!
– У двоих?!
Скандал разгорелся с новой силой.
Красносеев спокойно обошел большой стол, ловко подхватил лежащий на полу портфель и вышел из кабинета.
Тормашкин, поглощенный борьбой с женой, этого поначалу не заметил.
Глава 8
Уже быстро идя по коридору, Владлен Борисович начал лихорадочно рассуждать. Практически он оказался в положении человека, которому подкинули младенца. И хоть портфель не испускал душераздирающих воплей, и ему не требовалось менять пеленки, с ним явно надо было что-то делать.
«Коль в городе не осталось честных коммунистов, у меня только один путь – в Москву. Приду в Центральный Комитет и сдам деньги. Если партия уже находится на нелегальном положении, эти средства очень пригодятся для подпольной борьбы. Ничего! Еще посмотрим! Нас, коммунистов, просто так не победить».
На первом этаже Красносеев столкнулся с бодрым старичком в серой брезентовой куртке. Это был Матюков Михаил Потапович, семидесятилетний сторож горкома. Серые немигающие глаза ветерана смотрели на Владлена Борисовича тихо и ласково. Седые усы безвольно, как у опустившегося кота, свисали перпендикулярно полу. Дряблые щеки старика двумя инжиринами висели по бокам. Шершавая, как наждачная бумага, кожа лица отливала бронзой. Загар ему подарило не солнце, а жизнь.
Потапыч слегка приобнял Красносеева за талию и проникновенно промолвил:
– Дело в следующем: с работы, вот, меня поперли. Да и старуха, тожеть, житья не дает….
– Ну… ну, и что?! Чем я могу тебе помочь? – сказал второй секретарь, нетерпеливо отстраняя руку старика, – не видишь, я тороплюсь!
– Вижу, как не видеть, – спокойно проговорил бывший сторож, и неожиданно добавил. – Возьми меня с собой, товарищ Красносеев.
– Куда?!
– А хоть куда. Дело в следующем: у тебя чемодан есть? Есть! Значит, куда-то едешь. Ну, вот и меня с собой возьми. Здесь меня больше ничего не держит.
– Какой же это чемодан?! Портфель это.
– Дело в следующем: разница не существенна. Все одно – поклажа. А если поклажа, значит – дорога, – тем же уравновешенным тоном продолжал вещать старик, но тут неожиданно сорвался:
– Нагадили мне в душу на старости лет! Неужто не понимаешь?! Забери с собой!
Владлен Борисович неожиданно сам для себя призадумался. Он знал старика давно. Хороших и плохих качеств у того было примерно поровну. Ярым коммунистом он не был, но и в антисоветчиках не числился. На войне побывал, но наград много не имел – так, пару медалек таких, которые всем давали. Службу свою при горкоме исполнял исправно, но бывал и в пьянстве замечен. В целом характеризовался как положительный.
«А что? До Москвы путь не близкий, помощник не помешает. Про деньги ему не скажу. Пусть думает, что везу документы».
– Я – в Москву, в командировку. Бумаги важные везу. Если совсем нечем заняться, можешь со мной поехать.
– Спасибо тебе, Борисыч, за то, что приютил старика. Пойти мне некуда… А так хоть на старости лет в путешествие съезжу. А Ленин в Москве лежит?
– Да, в Мавзолее.
– Хорошо! Я его с детства посмотреть мечтал!
– Вот что, дед, заканчивай разговоры. Ноги в руки и на вокзал – времени у нас мало.
– Как скажешь, Владленушка! Я к походу завсегда готов.
Дед заскочил в сторожку, подхватил свою реликтового вида котомку и, стараясь попадать в ногу, увязался за Красносеевым. Вверяя свою судьбу Владлену Борисовичу, Матюков, сам не зная того, пошел на некоторый риск.
На улице была южная весна – грязная и неромантическая. Мешковатые облака затрудняли солнцу процесс обогрева города.
Надо было спешить, и Владлен Борисович, стоя на тротуаре, так энергично замахал руками проезжающему мимо автомобилю, что водитель, не раздумывая, нажал на тормоз.
– На железнодорожный вокзал! – возбужденно крикнул Красносеев, садясь в машину.
Потапыч, подхвативший динамику второго секретаря, плюхнулся на заднее сидение.
Водитель слегка подивившись яростной, как шахтерская забастовка, атаке, осмотрел неожиданных пассажиров и, как приговор, огласил:
– По штуке с каждого!
– Идет! Только поехали быстрее! – рявкнул Красносеев.
Больше шофер голоса не подавал, устремив авто к легкому заработку.
За окнами машины мелькал Прибреженск. По давно не убираемым улицам метался озабоченный народ. Граждане, видимо, полагали, что своими перемещениями они обезопасят себя от тяжелых ударов переходного периода.
На раскладушках, поставленных прямо на тротуарах, лежали в пятый раз перепродаваемые джинсы и куртки, завезенные Красносеевым с Пикра.
– Сколько стоит?
– Прошу пятнадцать.
– Три.
– Э-э-э… Давай!
Вся страна, ставшая одним сплошным базаром, болезненно входила в рынок.
Владлен Борисович презрительно посмотрел на бурлящее, как Первый съезд народных депутатов, торжище и тихо сказал:
– Лучше бы на заводах трудились.
– Чего, Владленушка? – заискивающе спросил Потапыч.
– «Чего, чего», работать надо, а не ваньку валять! – зло крикнул второй секретарь.
Вокзал был недалеко, как и все в небольшом приморском городе, – доехали быстро. Поезд на Москву отправлялся через пять минут, в кассе билеты были.
«Кто за правое дело, тому – зеленая улица!» – удовлетворенно подумал Владлен Борисович.
Глава 9
Тормашкин, кое-как отбившись от необоснованных нападок жены и выпроводив ее из кабинета, устало опустился в кресло. Щеки его пылали, как угли пионерского костра. Было по-мужски стыдно и обидно. Увесистая слеза руководящего работника уже была готова появиться на свет.