Я отказалась от любезного предложения папули разогреть мне китовьи гамбургеры по-чукотски, сжевала одну холодную котлетку прямо у холодильника, а потом села, обхватила голову лапами и задумалась, как Винни-Пух.
– Как дела, Индюшечка? – посмотрев на меня поверх очков, спросил проницательный папуля.
Вместо ответа я вздохнула, взлохматила волосы и спросила:
– Пап, как ты считаешь, я сумасшедшая?
– Конечно! – убежденно кивнул любящий отец. – Ты сумасшедше красивая и сумасшедше талантливая!
– В чем это я талантливая? – невольно заинтересовалась я.
Комплимент своей ненормальной красоте я приняла как должное.
– Да во всем! – папуля взмахнул томиком сказок. – Ты пишешь чудесные стихи, вяжешь замечательные кофточки, составляешь великолепные букеты… А какую вкусную кашу ты варишь!
Я с признательностью посмотрела на отца и не стала напоминать, что стихосложением занималась в ранней юности, кофточку за всю свою жизнь связала только одну, да и то бабушке, которая весьма невзыскательна в одежде, а вкусную кашу получаю путем разведения кипятком содержимого готового пакетика. Великолепными букетами добрый папуля, вероятно, назвал те березовые веники, которые я в пасторальном настроении иногда вяжу для нашей дачной баньки.
– Спасибо! – благодарно сказала я, поднимаясь из-за стола. – Ты меня очень утешил!
Я вернулась к себе, задернула шторы, чтобы не видеть никаких привидений, снующих мимо моих окон чартерным рейсом с того света на наш балкон и обратно, включила лампу и устроилась за столом с блокнотом и ручкой. Ну, сумасшедшая я, так что с того? Говорят, сумасшедшие отличаются особенной хитростью и способностью к планированию побегов и диверсий. С учетом угроз свирепых пантюхинцев мне бы, пожалуй, стоило убежать куда подальше, да нельзя, у меня в тылу контуженный Зяма. Поэтому займусь-ка я нашим детективным расследованием. Буду надеяться, что я и в этом окажусь сумасшедше талантливой.
Вскоре стало очевидно, что надежда эта вполне обоснованна! Во-первых, поэкспериментировав со светом настольной лампы, я выяснила, что смогу более или менее точно восстановить список бывших работников фабрики музыкальных инструментов, получивших в свое доисторическое время ордера на покупку дефицитных немецких шкафов. Карандаш, которым я писала в своем блокноте этот важный список, был остро заточен, давила я на него изрядно, так что на следующей страничке блокнота отпечатались четкие следы. Повертев блокнот под лампой так и сяк, я благополучно разобрала вытисненные письмена и написала новый список.
– Уже хорошо! – резюмировала я, с удовлетворением оглядев дело своих рук. – Не придется повторно допрашивать фабричных тетушек!
У меня возникло желание немедленно поделиться своей радостью с Зямой, но я своевременно вспомнила, что его мобильник остался у меня в сумке. Ладно, порадую братца завтра. Может, к тому времени поводов для радости еще прибавится.
Я придвинула к себе телефон и позвонила по одному из имеющихся в списке телефонов – В.К. Сидоркиной.
– Алле-у-о? – пропел кокетливый девичий голос.
– Здравствуйте, могу я услышать Валентину Кирилловну? – отчество я назвала наугад, по имеющейся у меня первой букве, и промахнулась.
– Валентину Константиновну, наверное? Вы услышите бабулю только в том случае, если посетите ее в новом доме! – весело ответила девушка. – Бабушка уже с полгода как переехала в пригород, подальше от городской суеты, и телефона у нее там нет.
– Вы ее внучка? – уточнила я.
– Почти. Я жена ее младшего внука Вадима, Даша, – засмеялась девушка. – А вы кто?
– Я с фабрики музыкальных инструментов, по поручению профкома.
– Скажите, что нужно, и я попрошу Вадика передать бабушке, – предложила добрая девушка Даша. – Вадя как раз завтра повезет бабуле лекарства и свежие газеты.
Я спешно соображала, как бы мне с позиций самозваного представителя профкома вырулить на тему «Хельги».
– Видите ли, мы на фабрике решили создать музей нашего предприятия, – я начала размеренно, на ходу придумывая продолжение. – Это будет обширная экспозиция, представляющая историю фабрики за пятьдесят лет.
– Наверное, вам нужна бабушкина фотография? – понимающе спросила Даша.
– Нам нужен ее шкаф! – брякнула я.
– Какой шкаф? – Даша опешила.
– Немецкий, называется «Хельга», – с готовностью объяснила я. – Дело в том, что в истории нашего предприятия был яркий эпизод, связанный именно с этим предметом. Подробности вам, если захотите, расскажет Валентина Константиновна, а я хотела только узнать, сохранилась ли у нее эта самая «Хельга»?
– Как она выглядит? – деловито уточнила девушка.
Я порадовалась тому, что моя собеседница не стала выспрашивать у меня подробности того яркого эпизода фабричной истории, который был связан с «Хельгой». Не знаю, что я могла бы придумать! С ходу в голову приходили только анекдотические истории о шкафах, в которых оптом и в розницу прячутся любовники. Вплести эту игривую тему в героическую хронику трудовых подвигов работников фабрики было бы сложновато!
– Большой шкаф, почти квадратный, с золотыми решеточками на стеклах, – я старательно вспоминала наружность Зяминой «Хельги». – Особая примета: на дверце есть инкрустация, изображение вставшего на дыбы единорога…
– А, рогатый лошарик! – обрадовалась Даша. – Вадик, когда был маленьким, так его называл!
– Значит, есть «Хельга»? – возликовала я.
Рано радовалась!
– Была «Хельга»! – вздохнула Даша. – Разобрали мы ее в позапрошлом году, вместе с длинномерной румынской стенкой и столом-тумбой от старой швейной машинки.
– Зачем разобрали?! – застонала я.
– Делали в бабулиной комнате вместо кладовки большой встроенный шкаф, использовали полированные доски, – ответила Даша. – Между прочим, очень красиво получилось! Единорог наверху, словно герб!
Мысленно я уже видела наш с Зямой родовой герб над гостеприимно распахнутой дверью фамильного склепа. Одной «Хельгой» меньше – и мы с братом на шаг ближе к могиле!
– Скажите, а нельзя ли теперь разобрать этот встроенный шкаф и собрать обратно «Хельгу»? – упавшим голосом спросила я. – Разумеется, мы бы вам компенсировали все затраты и хлопоты. Мы бы вам новый встроенный шкаф оплатили!
– Нет, никак не получится, – с сожалением ответила Даша, которая, видимо, не прочь была бы получить новый шкаф вместо собранного с бору по сосенке. – Мы разные мелкие деревяшки, полочки, крепеж, всякие ручки-ножки сразу же выбросили на помойку.
С учетом прошедших с тех пор полутора лет спрашивать адрес помойки было бессмысленно. Я печально поблагодарила Дашу, положила трубку и вычеркнула В.К. Сидоркину из списка. Радостные надежды, вспыхнувшие у меня после удачного восстановления списка, потухли. Продолжать расследование в таком настроении мне не хотелось. К тому же час был уже довольно поздний – десятый, в такое время беспокоить телефонными звонками старых людей просто неприлично.
Я решительно отодвинула блокнот, и тут отставленный телефон ожил по собственной инициативе.
– Слушаю, – угрюмо сказала я.
– Слушай, куда ты пропала? – спросила моя коллега Зоя Липовецкая. – Бронич ждет от тебя статью о квартете.
– Каком еще квартете? – с досадой спросила я.
Единственный квартет, который интересовал меня в данный момент, составляли четыре старейших работника фабрики музыкальных инструментов, чьи фамилии еще фигурировали в моем списке.
– Ты склеротичка! – вскричала Зоя.
– А также маразматичка, истеричка и психопатка, – уныло согласилась я.
– Ты что, забыла, зачем вчера ходила на телевидение? – Зоя по инерции проскочила мою самокритичную реплику, но потом притормозила и вернулась на шаг назад:
– Инка, у тебя что-то случилось? Какая-то драма? Неприятности на личном фронте?
– Я бы сказала, на лично-семейном, – уточнила я. – Ладно, оставим эту тему. Говоришь, шефу срочно нужен материал про звездных вонючек из группы «Смывки»?
– Это их название? – весело ужаснулась коллега.
– Это квинтэссенция их творчества, – сказала я. – Зойка, будь другом, передай с утра Броничу, что статью я привезу завтра к вечеру! Скажи шефу, что материал я собрала богатый, вполне скандальный, ему понравится, но над статьей еще нужно вдумчиво поработать.
– В таком контексте Бронич, пожалуй, простит тебе проволочку, – согласилась Зоя. И легко сменила тему, сказав: – Инка, а зря ты сегодня в конторе не появилась! Тебе тут утром передачу оставили!
– Ржаные сухари и пару шерстяных носочков? – мрачно съязвила я.
Собственное будущее в данный момент представлялось мне в самых мрачных красках.
– Почему сухари? – растерялась коллега. – Вовсе не сухари! Какой-то милый молодой человек просил передать тебе красивую красную розу!
– Ржаные сухари и пару шерстяных носочков? – мрачно съязвила я.
Собственное будущее в данный момент представлялось мне в самых мрачных красках.
– Почему сухари? – растерялась коллега. – Вовсе не сухари! Какой-то милый молодой человек просил передать тебе красивую красную розу!
– Одну? – машинально уточнила я, точно помня, что усопшим цветы дарят в четном количестве. Потом смысл сказанного Зойкой дошел до моего затуманенного сознания, и я оживилась:
– Что ты говоришь, симпатичный мужчина принес мне красную розу? Кто этот романтик?
– Понятия не имею, совершенно незнакомый парень, – как мне показалось, с сожалением ответила Зоя. – Он не представился, но на карточке, привязанной к цветочку, записан телефонный номер. Продиктовать?
– Обязательно! – вскричала я. – Давай, я записываю!
Листок со священным списком хельговладельцев украсился посторонним семизначным номером. В моем темном царстве забрезжил слабый лучик света: если у девушки есть поклонники, ее молодая жизнь еще не окончательно погублена!
– Спасибо, порадовала! – с признательностью сказала я Зое.
Положила трубку и с интересом уставилась на вереницу цифр. Хм, а ведь номерок-то незнакомый! Выходит, у меня завелся совершенно новый поклонник? Кто такой, почему не знаю? Это упущение!
– Будем наверстывать! – постановила я.
Снова сняла трубку, сверяясь с бумажкой, набрала телефонный номер незнакомого галантного кавалера и затаила дыханье.
Долгожданный телефонный звонок застал Дениса Кулебякина в ванной, над корытом, в котором он неумело, но старательно стирал пододеяльник военно-маскировочной расцветки. Стряхнув в раковину клочья пены, Денис перепрыгнул через лежащего на дороге Барклая, побежал в прихожую и схватил телефонную трубку. Она выскользнула из мокрых рук, как живая, и запрыгала по линолеуму.
Барклай, с интересом наблюдавший за Денисовой постирушкой с порога ванной комнаты, ловко прихлопнул скачущую трубку лапой и, сообщая о своем успехе хозяину, басовито сказал:
– Гау!
Я отклеила трубку от уха и посмотрела на нее с недоумением и опаской. Я еще ни слова не сказала, а меня уже облаяли!
– Алло? – неуверенно произнесла я, уже почти раскаиваясь в том, что позвонила.
– Гау! Ты, вражья морда!
Я поспешно шлепнула трубку на рычаг и в смущении похлопала себя по разгоревшимся щекам. Какой-то очень необычный поклонник, прежде кавалеры никогда не называли мое лицо мордой, да еще вражьей! Может, Зоя напутала, когда диктовала мне номер? Ладно, оставлю выяснение личности загадочного молодого человека с розой на завтра: приду вечером на работу и сама посмотрю номерок на открыточке.
– Ты, вражья морда! – прикрикнул Денис на Барклая. – Довольно вредительствовать, дай сюда телефон!
Он поспешно отнял трубку у собаки и совсем другим, глубоким бархатным голосом произнес в трубку:
– Алло, говорите, пожалуйста!
К сожалению, говорить с ним никто не стал, в трубке загудел сигнал обрыва связи.
– Какая же ты все-таки свинья, Барклаха! – в сердцах объявил Денис четвероногому другу.
Судя по заинтересованной морде и поощрительному стуку хвоста об пол, Барклай был не прочь послушать, какая именно он свинья, но расстроенный Денис не стал развивать свинскую тему и проследовал к корыту. Минут через пять, когда он с садистской жестокостью отжимал пододеяльник, вкладывая в это энергичное действие все свое накопившееся раздражение, телефон снова зазвенел.
– Не трогай, я сам! – дико заорал Денис.
Барклай вежливо посторонился, пропуская бегущего хозяина, и, показывая, что телефон его нисколько не интересует, высокомерно повернулся к нему спиной. При этом пес все-таки косил выпуклым глазом на трезвонящий аппарат через плечо.
– Алло, говорите! – призвал Денис бархатным голосом, которому спешка добавила эротическое придыхание.
– Ненавижу идиота! – с чувством сказала трубка незабываемым голосом красавицы Инны. – Сил моих нет это терпеть! Убила бы придурка! – и трубка сердито загудела.
– Та-ак! – ошалело сказал Денис, осторожно пристраивая бесноватую трубку на рычаг. – Чудненько!
– Гау? – спросил Барклай, чутким собачьим ухом уловивший в голосе хозяина нотки отчаяния.
– Ты это слышал, Барклаха? – Денис кивнул на телефон. – И что ты на это скажешь?
Бассет сказал на это своеобычное:
– Гау!
– Не то слово! – согласился Денис.
Он опустился на влажный пол, обнял собачью ушастую голову и с выражением сказал:
– Какая же она все-таки свинья!
Верный Барклай изобразил сочувственное внимание, и на этот раз Денис уделил теме неблагодарной родственницы поросенка Пятачка добрых четверть часа.
Не успела я вернуться к делу, как меня вновь отвлек от дедуктивных размышлений телефонный звонок: завел мафиозный гимн мобильник братишки.
– Да! – строго, хриплым басом, сказала я, предполагая услышать некогда приятный мне голос пантюхинского прихвостня.
– Привет, Бурундучишка! – проворковала трубка женским голосом. – Это твоя Цыпочка!
Я хмыкнула, оценив интимное прозвище братца. Дамы почему-то приходят в бешеный восторг от Зяминого скуластого лица. Действительно, вид у братишки такой, словно он держит за щеками пару грецких орехов.
– Это не Бурундучишка, – сообщила я своим нормальным голосом без всякой мужественной хрипотцы.
– Это еще кто?! – вскинулась Цыпочка.
– В вашей версии – Бурундушечка, – безмятежно ответила я, имея в виду наше с Зямой кровное родство и определенное внешнее сходство.
– Ах, так это ты у меня Зямочку отбила?! – неправильно истолковала мои слова гневливая дамочка.
– Ах, так это вы Татьяна? Теннисистка-ракетконосица? – Мой голос построжал. – Слушайте меня внимательно, Татьяна, милая Татьяна! Если вы вздумаете лупить Зяму своим спортивным инвентарем, клянусь, я разобью на вашей глупой голове собственное орудие труда!
– А какое у вас орудие труда? – не выдержала неизвестности заметно струхнувшая Татьяна.
– Компьютер «Макинтош»!
– Ну, ни фига себе! – озадаченно вымолвила Зямина экс-пассия и отключилась.
Я злорадно поглядела на мобильник и после недолгого раздумья решила его выключить. Телефон – это, увы, не только средство коммуникации, но и эффективное устройство для дистанционного нервомотства! А мне сейчас хватает негативных эмоций и без Зяминых стервозных цыпочек.
Я снова вооружилась ручкой и приготовилась конструктивно мыслить и рисовать логические цепочки, но ничего у меня не вышло. Мысли разбегались, как аквариумные рыбки от сачка.
За моей спиной длинно скрипнула дверь.
– Не помешал? – спросил папуля.
– К сожалению, нет!
Папуля просунул голову в комнату и, заговорщицки понизив голос, с надеждой спросил:
– Индюшечка, ты не хочешь послушать мамулин новый рассказ? Мы собираемся устроить громкую читку.
Я обернулась и позволила папуле хорошенько рассмотреть мое лицо. По нему наверняка было видно, что ознакомление с новым ужастиком – это вовсе не то, чего мне в данный момент не хватает для ощущения гармоничного устройства мироздания.
– Ладно, тогда я позову Микошкиных, – папуля тихо закрыл дверь.
Я кивнула: Микошкины – это самое то, что нужно для громкой читки, особенно если они придут всей семьей. Собственно, вся семья состоит из бабушки, дедушки и десятилетнего внука Петьки, оставленного на попечение стариков беспутной дочкой. Самый благодарный слушатель – это, конечно, Петька. Он внимает нашей мамуле, разинув рот, как голодный кукушонок. Бабуля и дедуля Микошкины по причине старческой тугоухости с большим трудом следуют причудливой линии мистического сюжета, но они наблюдают за Петькой и старательно копируют его мимику. Конечно, старикам мамулины ужастики до лампочки, они бы предпочли посмотреть слезливый бразильский сериал, зато их живо интересуют папулины кондитерские шедевры. Мудрый папочка, приглашая семейство Микошкиных на тест-драйв нового кошмара, не забывает мимоходом сообщить, что в программу вечера входит также чаепитие с чем-нибудь вкусненьким.
В прихожей загремела дверь: безотлагательно прибыли приглашенные Микошкины. Воодушевленный перспективой напугаться до затяжной вибрации поджилок, Петька проскакал мимо моей двери с жеребячьим ржанием. Это вызвало в моем мозгу какое-то движение. Не скажу, что мысли мои встрепенулись и поскакали, как Петька, но какая-то перспективная идея, несомненно, взрыла землю копытом. Я сосредоточилась. Определенно, мысль была навеяна именно парнокопытной системой образов… Думай, Индия Холмс, думай!
– Сивка-Бурка, вещая каурка, встань передо мной, как лист перед травой! – призвала я, продолжая лошадиную тему.