Лорд Хейворд поднялся на ноги, продолжая удерживать ее ладонь в своих руках.
— Вы мне нравитесь, — сказал он, — и я не сомневаюсь, что привязанность между нами будет со временем возрастать. Надеюсь, я не вызвал у вас впечатления, что я пришел сюда сегодня только потому, что поцеловал вас вчера вечером. Я…
Похоже, слов у него не осталось.
— Я самая выгодная из всех возможных невест, — сказала Анджелина. — А вам нужна невеста. Мне тоже нужен муж, а вы самый выгодный из всех возможных женихов. Здорово похоже на то, что этот брак совершится на небесах, правда?
Он нахмурился:
— Все не совсем так. Я… я хочу на вас жениться. Проклятие, леди Анджелина, это первое в моей жизни брачное предложение! И надеюсь, что последнее. Но я все испортил, да? Прошу вас, простите меня. Что мне сказать, чтобы все исправить?
А ничего. Она прямо спросила его, любит ли он ее, и услышала в ответ: «Вы мне нравитесь, и я не сомневаюсь, что привязанность между нами будет со временем возрастать».
Уж лучше бы он сказал «нет», что вовсе ее не любит, что на самом деле просто ненавидит.
В ненависти есть страсть.
А то совершенно никакое «Вы мне нравитесь, и… привязанность между нами будет со временем возрастать».
Анджелина высвободила свою руку и посмотрела на нее, такую несчастную, холодную и снова одинокую.
— Благодарю вас за ваше лестное предложение, лорд Хейворд, — произнесла она, — и за ваше стремление исправить все, что случилось вчера вечером. Но, видите ли, нет никакой нужды беспокоиться. Никто не знает и никто никогда не узнает. Ну, то есть если вы не расскажете. Я позволила вам поцеловать меня и ответила на поцелуй, потому что хотела этого, потому что еще никогда не целовалась, а мне уже девятнадцать лет, и это немного нелепо и смешно. Теперь меня поцеловали, и я благодарю вас за этот опыт. Мне было очень приятно, и в следующий раз я буду знать, чего ждать и как себя вести. И я не ожидаю, что каждый, кому я позволю меня поцеловать, на следующий день примчится сюда и предложит респектабельный брак. Я, конечно, не собираюсь позволять каждому мужчине или просто многим из них меня целовать. Собственно, я, вероятно, позволю это очень немногим. Разумеется, вы джентльмен, чем не многие могут похвастаться, несмотря на свое рождение и воспитание. Я уверена, что у вас нет привычки затаскивать в кусты каждую нецелованную девушку и показывать ей, как это делается. Это вовсе не достойно, а вы всегда вели себя безупречно. Кроме того, вам бы пришлось вечно мчаться на следующий день и предлагать руку и сердце, и одна из них могла бы сказать «да», и вы бы потом были несчастны всю свою жизнь. Если, конечно, не полюбили бы именно ее, когда…
«Я опять болтаю чушь!»
Анджелина замолчала, перевернула руку ладонью вверх и стала изучать ее так же внимательно, как до того тыльную сторону.
Наступило короткое молчание.
— Прошу прощения, — произнес он негромко и подавленно.
На этом все кончилось. Снова наступило молчание, на этот раз оно продлилось заметно дольше, и Анджелина почувствовала, что он коротко кланяется. Лорд Хейворд ушел, не сказав больше ни слова. Она услышала, как дверь тихо открылась и так же тихо закрылась. Даже в его уходе никакой страсти.
Длинная линия, протянувшаяся от указательного пальца и исчезающая у начала запястья, — это же линия жизни, так? Похоже, она проживет по меньшей мере сто лет, а это значит, что впереди еще восемьдесят один год.
Восемьдесят один год с разбитым сердцем. Утихнет ли боль к концу семидесятого? Или семьдесят пятого?
Дверь снова отворилась, на этот раз с силой.
— Ну? — осведомился Трешем.
— О, — Анджелина подняла глаза, — я сказала «нет» и отправила его восвояси.
— Молодец, — отрывисто сказал он. — Кто сегодня будет сопровождать тебя на бал к Хиксам — я или Розали?
«Да», — хотела сказать Анджелина. Но сомневалась, что сумеет произнести еще хотя бы слово без того, чтобы окончательно утратить самообладание и выставить себя полной идиоткой.
Она рывком распахнула дверь, выскочила в коридор и опрометью кинулась бежать вверх по лестнице, оставив дверь нараспашку. Пусть закрывает кто-нибудь другой.
Герцог Трешем уставился ей вслед, изумленно сведя брови.
— Что за чертовщина? — спросил он у пустой комнаты. — Я всего лишь поинтересовался, должен ли я сегодня сопровождать ее на этот чертов бал.
Он поскреб подбородок и глубоко задумался.
Глава 12
Эдвард подумывал пройти мимо гостиной и подняться прямо в свою комнату. Это сделать просто — дверь в гостиную закрыта. Но он знал, что они сидят там, все до одной. Ему сообщил дворецкий. Бабушка именно сегодня здорово задержалась, домой не торопится, и Джулиана тоже.
Эдвард остановился у двери, вздохнул и вошел. Нет никакого смысла откладывать неизбежное.
— Эдвард.
Мать ему улыбнулась.
— Я налью тебе чаю, — сказала невестка. — Только он уже остыл. Я позвоню, чтобы принесли свежего.
— Не беспокойся, — отозвался он. — Я не хочу пить.
Вообще-то он хотел, только не чаю.
— Никакого беспокойства, — заверила его Лоррейн.
— Ну? — Бабушка подняла лорнет, но к глазам не поднесла. Для своего возраста она обладала исключительно хорошим зрением. — Ты сделал брачное предложение, Эдвард? Что она ответила?
— Сделал, — сказал он. — В ответ прозвучало «нет». И пока на этом все.
— Леди Анджелине Дадли? — воскликнула мать с потрясенным видом. — Ты сделал ей предложение, Эдвард, и она ответила «нет»?
— О, но, Эдвард, — произнесла Лоррейн, дергая шнурок звонка, — судя по тому, как она смотрела на тебя вчера вечером, я думала, она очень увлечена тобой!
— Как оказалось, ничего подобного, — сказал Эдвард, сцепив за спиной руки и вымучивая улыбку.
— Девушка играет в недотрогу, — заявила бабушка, указывая лорнетом прямо на сердце Эдварда. — Она не может сделать лучшей партии, чем ты, и знает это, и твердо намерена заполучить тебя, Эдвард, попомни мои слова. Но она хочет, чтобы ее обхаживали. Девушки это любят, знаешь ли, особенно выгодные невесты. Им не хочется чувствовать себя товаром, и кто может их за это винить? Каждая девушка хочет, чтобы за ней ухаживали. И я хотела, и добивалась этого. О, твой дед это умел, мальчик мой. Я могла бы понарассказывать тебе таких историй, что волосы дыбом встанут.
— Эдвард, — спросила Джулиана после того, как им принесли свежий чай, — ты сказал Анджелине, что любишь ее?
Будь оно все проклято, нет. А ведь, наверное, следовало. Совершенно очевидно, что она хотела это услышать. Собственно, она прямо спросила его, любит ли он ее, а он не уловил намека. Предпочел повести себя честно.
— А что это означает? — осведомился Эдвард, усаживаясь; похоже, его будут поить чаем, хочет он этого или нет. — Я твердо намерен заботливо относиться к любой леди, на которой женюсь, дружить с ней, уважать ее, оберегать и защищать, отдавать ей столько времени и внимания, сколько позволят дела, быть верным данным ей обетам. Это что, не любовь?
— О, Эдвард, — всхлипнула мать, — ты станешь лучшим мужем на свете!
— Каждой леди хочется слышать, что она любима, когда мужчина предлагает ей выйти за него замуж. — Лоррейн протянула ему чашку горячего чаю. — Ей необходимо почувствовать себя особенной, той самой. Единственной.
«Морис сумел дать тебе это почувствовать?»
К счастью, Эдвард вовремя прикусил язык и не задал этот вопрос вслух. Он не сомневался, что Морис сумел. И сделал. Он был как раз таким человеком. Он точно знал, чего женщина хочет и ожидает. Впрочем, возможно, и в этой старой пословице что-то есть. «Поступки говорят красноречивее слов».
Да только кажется, что для женщины, которой делают предложение, слова особенно важны.
— От нас ждут множества банальностей, лицемерия и откровенной лжи, — пробурчал он. — Так светское общество и живет. Мне думается, иногда людям следует говорить правду, в особенности о самых важных в жизни вещах. Почему я должен притворяться, что испытываю эту романтическую чушь под названием любовь, если я ее не испытываю? Разве это порядочно по отношению к леди?
Она была готова сказать «да», думал он. Глаза сияли, губы приоткрылись, она слегка подалась к нему, когда он опустился перед ней на колено, чувствуя себя последним идиотом. Она выглядела в точности так, как вчера вечером перед тем, как он ее поцеловал, и сразу после, когда сказала ему, что это самый дивный вечер в ее жизни.
Боже милостивый, она вела себя так, будто влюблена в него! Но разве кто-нибудь может его любить? В романтическом смысле, конечно. Эдвард почти услышал, как Морис недоверчиво посмеивается.
Она не может испытывать к нему никаких романтических чувств. Должно быть, причина в том, что она стремится поскорее выгодно выйти замуж; как она сама сказала, он один из самых подходящих женихов этого года. И раз уж она остановила свой выбор на нем, ей пришлось убедить себя, что она его любит. Это так типично для женщин. Они мыслят эмоциями или воображаемыми эмоциями. Если бы она согласилась принять его предложение, то очень скоро обнаружила бы, что замужем за весьма скучным и обыкновенным человеком.
Она не может испытывать к нему никаких романтических чувств. Должно быть, причина в том, что она стремится поскорее выгодно выйти замуж; как она сама сказала, он один из самых подходящих женихов этого года. И раз уж она остановила свой выбор на нем, ей пришлось убедить себя, что она его любит. Это так типично для женщин. Они мыслят эмоциями или воображаемыми эмоциями. Если бы она согласилась принять его предложение, то очень скоро обнаружила бы, что замужем за весьма скучным и обыкновенным человеком.
— Почему ты должен притворяться, Эдвард? — спросила между тем его мать. — Я не думаю, что встречала в своей жизни более любящего мужчину, чем ты. У тебя есть манера сначала думать о других и только потом о себе. Но ты тоже имеешь право на свое собственное счастье. Ты имеешь право любить всей душой и сердцем. Всем своим существом! Ты не обязан отдавать нам все, ничего не оставив себе.
Эдвард уставился на нее, рука с чашкой замерла на полпути ко рту. Она никогда ничего подобного не говорила. «Я не думаю, что встречала в своей жизни более любящего мужчину, чем ты». Но ведь она обожала его отца, относившегося к ней с беспечной симпатией. И Мориса обожала.
«Ты тоже имеешь право на свое собственное счастье».
А он счастлив. Точнее, будет счастлив, когда вернется на лето в Уимсбери-Эбби. И когда закончится вся эта суета с выбором жены и обустройством детской, когда он остепенится и будет вести жизнь женатого мужчины и отца своих детей.
Он будет счастлив, если его женой станет Юнис.
Пожалуй, сейчас самое подходящее время упомянуть о ней. Время высказать свое мнение и добиться своего счастья.
Но всего три дня назад она ему отказала — твердо, решительно и непреклонно. И велела больше об этом даже не заикаться.
Два предложения и два отказа за три дня. Он сказал леди Анджелине неправду. Его предложение к ней было не первым. Правда, первым официальным.
Он не был девственником. У него было несколько женщин, хотя любовницу он никогда не содержал. И все они ему нравились. Эдвард находил секс бодрящим, удовлетворяющим — и необходимым, хотя после смерти Мориса женщины у него не было.
Но он не хотел ни одну из них так, как хотел вчера вечером леди Анджелину Дадли. Почему он ее хотел? Одним вожделением этого не объяснить. В свое время он встречал немало красивых женщин, и нескольких — прямо в этом году. Некоторые были необыкновенно прелестны. Он смотрел на них с огромным удовольствием, но не испытывал этого всепоглощающего стремления уложить их в постель.
Только леди Анджелину Дадли.
Которая ему даже не нравится.
Вообще-то это не совсем правда. Ему нравится ее чувство юмора. Нравится, что она не высмеивает других, а смеется только над собой. Нравится ее живость, ее нескрываемое стремление наслаждаться жизнью. Кроме того, Эдвард подозревал, что в ней кроется то, что нельзя увидеть обычным взглядом. Несколько раз он мельком замечал в Анджелине некоторую неуверенность, и это его озадачивало. Почему она чувствует себя уязвимой? Она красива, у нее есть все, чего только может пожелать юная леди, едва дебютировавшая в светском обществе. Если верить Трешему, ей уже сделали несколько брачных предложений, а с чего бы тот стал врать?
Он никогда не хотел переспать с Юнис. Он хотел жениться на ней — когда-нибудь в будущем. И до сих пор хочет. Она идеально подойдет ему, и порыв оказался вдруг таким сильным, что Эдвард едва не выбежал из дома, чтобы кинуться в дом к леди Сэнфорд и умолять Юнис (на этот раз по-настоящему, на коленях) избавить его от страданий и обручиться с ним.
Но это будет для нее не очень лестно, верно?
Эдвард не мог представить себя в постели с Юнис. Эта мысль его сильно смущала.
А вот с леди Анджелиной Дадли…
Она сказала «нет». Они обе сказали «нет», так что тут и говорить больше не о чем.
— Я счастлив, мама, — произнес он со смешком, показавшимся фальшивым даже ему самому. — Мы не будет устраивать из этого трагедию. Если я правильно помню, в вашем списке имелись и другие имена, а не только леди Анджелина Дадли. Да я и сам не настолько беспомощен и вполне способен подыскать себе невесту самостоятельно. Вроде бы сегодня вечером состоится бал у леди Хикс, так?
Последнее, чем бы ему хотелось заняться этим вечером, — это пойти на бал и танцевать. Но долг вновь заявил о себе, и нет смысла сворачиваться в клубок под одеялом, зажмурившись и желая, чтобы мир исчез, как он делал в пять лет.
— В самом деле, — вздохнула мать. — О, Эдвард, я так хочу, чтобы ты был счастлив!
Он поставил чашку, отметив, что она по-прежнему полная, встал и сказал:
— Бабушка, ты готова ехать домой? Я прикажу заложить карету и отвезу тебя, если хочешь. И тебя тоже, Джулиана.
— Это мило с твоей стороны, Эдвард, — ответила бабушка. — Твой дед собирался забрать нас по дороге из клуба, но он, вероятно, слишком увлекся разговором, наводя в мире порядок, и забыл про время и про то, что мы с Джулианой сидим тут и прислушиваемся, не застучат ли колеса.
Эдвард вышел из комнаты, радуясь, что может сделать хоть что-то.
«Леди Анджелина, вы окажете мне великую честь, выйдя за меня замуж?»
Боже милостивый, и он еще говорит о банальностях! Эдвард поморщился. Да он просто ходячее — нет, стоявшее на одном колене — клише!
«Лорд Хейворд, это потому что вы поцеловали меня вчера вечером?»
«Я вас скомпрометировал. И пришел, чтобы все исправить».
Черт побери, неужели он и вправду это сказал? Неужели не мог все отрицать, сказать, что именно вчерашний поцелуй убедил его в том, что он больше не хочет ждать, что нужно предложить руку и сердце? Наверняка в подобных обстоятельствах можно извинить небольшую ложь. Ради всего святого, ей всего-то и надо было, чтобы ее подбодрили.
«Вы меня не любите?»
Она задала вопрос шепотом и сразу в отрицательной форме. Проклятие, но ведь здесь сразу видна уязвимость! Ему действительно следовало солгать. В конце концов, он же в самом деле собирался всю жизнь относиться к ней так, словно любит ее. Собственно, он бы любил ее так, как умеет. Разве можно не любить собственную жену?
А вместо этого он произнес неумные, бессердечные слова. Сказал чистую правду, и она прозвучала сухо, как пыль. Даже суше: «Вы мне нравитесь, и я не сомневаюсь, что привязанность между нами будет со временем возрастать». А затем, совершенно не к месту и слишком, слишком поздно: «Надеюсь, я не вызвал у вас впечатления, что я пришел сюда сегодня только потому, что поцеловал вас вчера вечером».
Он явился с брачным предложением, потому что скомпрометировал ее, пусть даже никто об этом не знал, кроме них двоих, а закончилось все тем, что он ее ужасно оскорбил. Возможно, даже ранил.
Он кошмарный человек. Мать очень сильно в нем ошибается. Неужели он ее в самом деле ранил?
Возможно ли теперь это исправить? Нет, невозможно. Она сказала «нет», и он должен уважать ее решение. Если не…
Боже правый, она и в самом деле выглядела глубоко уязвленной!
Несмотря на всю ее болтовню о том, что этот поцелуй был всего лишь новым жизненным опытом, с намеками на то, что его поцелуй ничего другого для нее не значил… да, несмотря на все это, Эдвард сильно подозревал, что жестоко ее обидел.
И болтала она, чтобы скрыть свою неуверенность.
И если это правда, то насколько тревожащая!
Леди Анджелина Дадли болтает постоянно.
Черт побери.
Он быстро пошел дальше, чтобы велеть заложить карету, и в холле столкнулся с дедом.
— А, мальчик мой. — Он хлопнул Эдварда по плечу. — Ты все еще здесь? Я боялся, что ты уже повез бабушку домой, и тогда попрекам конца краю не будет. Женщины, мальчик мой. И с ними житья нет, и без них тоже.
Он подмигнул и широко улыбнулся, словно сказал что-то исключительно оригинальное.
Анджелина неистово веселилась на балу у Хиксов. Она в жизни своей так не веселилась.
Еще до начала танцев они с Мартой и Марией взялись за руки — Анджелина, разумеется, оказалась в середине, потому что она намного выше их обеих, намного смуглее и скроена по значительно более крупной мерке. Подруги рядом с ней выглядят как изящные ленты, развевающиеся вокруг майского шеста. Они втроем, болтая и смеясь, обошли по периметру весь бальный зал, раза два даже откровенно хихикая.
Затем она танцевала три раза подряд, ослепительно улыбаясь своим кавалерам и болтая, не закрывая рта, даже когда фигура танца разводила их так далеко, что им бы потребовались слуховые трубки, чтобы расслышать ее. Она улыбалась и всем остальным танцующим, дамам и джентльменам без разбора, но совершенно случайно (получилось очень удачно) не заметила графа Хейворда, когда он проковылял в десяти футах от нее со своей партнершей, так что ему она не улыбнулась. Впрочем, как раз в эту минуту она едва не споткнулась о собственную туфлю, но очень быстро оправилась, так что никто не заметил, кроме Фердинанда — тот ухмыльнулся.