Владислав умчал в Новочеркасск, в зверинец Боканова, хозяином которого он себя наивно считал. Андрей тоже уехал по своим делам. Я опять остался в гордом одиночестве, окруженный новым коллективом, в котором только Валя более–менее понимала что–то в деятельности зверинца. Работа навалилась, тем более что установилась, наконец, погода. Почти не оставалось времени на ветеринарную халтуру. Только поздними вечерами я мог принимать наиболее настойчивых собаководов.
Утром, пока я в темпе мылся, брился, одевался, пишущая машинка смотрела на меня укоризненно. Мы сделали уже два переезда, каждый раз в бешеном темпе — за сутки. Часть хозяйства я вывез вперед, по ходу маршрута, соскладировал и поставил там сторожа ми двух милиционеров, оплачивая каждому по сто рублей в сутки. Уменьшенное количество оборудования позволяло передвигаться оперативно.
В это время пришла телеграмма, вызывающая на переговоры с Москвой. В течение 15 минут Петр Викторович пересказывал мне, в деталях, о своей борьбе, потом попросил выдать всем сотрудникам по полторы тысячи единовременного пособия, так как на днях в Волгоград выезжает комиссия по реорганизации. Надо было задобрить коллектив, убедить людей заступаться за директора, которого все они, кроме Оли и Вали, совершенно не знали, видели пару раз, мельком. Я вернулся после переговоров с полной уверенностью, что через некоторое время мне отсюда придется уезжать. Потом я, переговорил с людьми, объяснил им, что собираюсь произвести выдачу пособий старым сотрудникам, но, пока директора нет, могу на свой страх и риск включить в ведомость и их. Естественно, не безвозмездно. Мальчишкам же я сказал, что выдача предназначена только хорошим работникам, они же к этому числу не относятся. Но я могу закрыть глаза на их недостатки…
На другой день у Наташи началось столпотворение. У меня в вагончике тоже было оживленно. Каждый приносил по пятьсот рублей и благодарил. Все это они делали тайком друг от друга, заговорщически подмигивая.
Я сложил деньги по купюрам, отложил в карман пиджака полторы тысячи, остальные спрятал. У меня на стене висел какой–то нелепый плакат на кнопках. За него я и запихивал деньги, твердо зная, что этот старенький плакат на самом видном месте внимания потенциального вора не привлечет. Потом я надел жилет, черный костюм, галстук и отбыл в город, где отлично провел время в китайском ресторанчике, одной из достопримечательностей Волгограда.
Вскоре пришла телеграмма: «Бофимов — это фамилия Петра Викторовича — с должности уволен, приказываю Хитровскому принять хозяйство, оказать содействие комиссии реорганизации двух зооцирков в один». И подпись начальника главка. Верней, начальницы, некой дамы, взращенной в партократической верхушке и отчаянно пытающейся сохранить власть над огромной сетью цирков и зверинцев.
Вскоре она перекрестит свое учреждение во Всероссийское цирковое общество, назначит себя генеральным директором и будет всячески препятствовать цирковым коллективам в их безудержных попытках обрести самостоятельность.
Появился Хитровский, изображающий свою непричастность к происходящему. Прибыла комиссия: ревизор — милая дама, которая незаметно передала мне письмо от жены Бофимова, специалист по технике — сухощавый мужичок по внешности и духу — стукач образца 1937 года, главный зоотехник Бобко с кокетливым именем Алекс — я сталкивался с ним около Кинги, когда от него было больше суеты, чем помощи, и некто из команды начальницы главка — высокий, вкрадчивый «дипломат», выполняющий в комиссии роль или соглядатая, или комиссара.
Они всей гурьбой ввалились в бухгалтерию и в первую очередь забрали печать зверинца. Я тем временем просмотрел письмо. Бофимовы сообщали, что «связная», передавшая весточку, это их хорошая знакомая, что она на нашей стороне.
В дальнейшем эта «милая» ревизорша выкопала в бумагах кучу нарушений, выпросила со склада три банки сгущенного молока, предназначенного для обезьян, извинилась, что не могла оказать нужной помощи, и спокойно отбыла, убедив меня в том, что Москва слезам не верит.
Потом главковские представители вспомнили о демократии и попросили собрать людей. Они вкратце объяснили, что главк решил сократить ряд зооцирков, так как из–за отделения республик, имеющимся зооциркам не хватает маршрутов для гастролей. В том числе должно произойти слияние нашего с тем, который работает в Краснодарском крае. Ввиду того, что Бофимов уволен, а Боканов болен, директором объединения зооцирка назначен Хитровский.
Наученные мной уголовнички начали задавать вопросы.
— А кто будет постоянным директором? — спросил электрик.
— Боканов.
— А кто он такой, что из себя представляет?
— Обыкновенный директор. Давно работает.
— А мы вот знаем, что он недавно работает, что его чуть под суд не отдали за девочек.
— Ну, мы этого не знаем, вернее, деталей про девочек. Но главк кого попало не назначит.
— А все же
— А вам–то какое дело? Кого назначат — с тем и работать будете! — это специалист по технике. Никак не может забыть тридцать седьмой.
Уголовнички радостно загудели, Им только дай возможность побузить. И демонстративно покинули собрание. За ними — остальные.
Потом к бедолаге из когорты сексотов тридцать седьмого все они подходили по одному, объясняли, что нынче не старые времена, что ему лучше тут вечерами не бывать, если попка дорога, потому что таких фраеров они на параше кушать заставляют. K вечеру специалист стал робким и вежливым.
Я на собрании не выступал. Я написал служебную записку и попросил передать ее начальнице главка.
«Считаю слияние зооцирков преждевременным, — писал я, старательно придерживаясь канцелярского стиля. — В результате подобного слияния будут растранжирены деньги одного зооцирка, что мало поможет другому. Кроме того, после слияния не будет возможности на маршрутах Волгограда прокормить увеличенное количество хищников, с мясом и так постоянные трудности. Это приведет к неизбежному отстрелу животных, о чем я тотчас доведу до сведения представите лей иностранной прессы, с которыми общался в период болезни слонихи Кинги. Наиболее целесообразным является передача зверинца трудовому коллективу в аренду (просьбу о передаче в аренду я утром послал от имени коллектива Ельцину). В любом случае и при любом решении главка слияние возможно только перманентное, чтобы сохранить животных и коллектив. По поводу же компетентности директоров ничего высказать не могу, так как недостаточно знаю обоих. Увольнение же Бофимова из–за гибели слонихи считаю неправомерным, по поводу этого происшествия прикладываю свою объяснительную (вторично) с подробным изложением фактов».
Москва, квартира Верта, 7–15 утра, 31 декабря 2000 года
Странный сон мне снился. Я запомнил какие–то отрывки. Говорят новогодние сны пророческие. Но это, наверное, с 31‑го на 1‑е. Так что этот — не в счет. А жаль, там симпатичный зверь был, на сказочного Горыныча похож.
Ладно, сон уже не восстановишь. Сварю кофе и приведу себя в порядок. До новогоднего момента осталось немного, а я должен ликвидировать последнюю занозу своей биографии. Метод, разработанный мной, пока не давал сбоев. (Справедливости ради, надо отметить, что пользовался я им пока один единственный раз). Действительно, на роль профессионального киллера я ни по каким параментам не подхожу. Стреляю как любитель, в рукопашной выше уличного хулигана не поднялся, физическим развитием похвастаться не могу, хотя для своего возраста выгляжу не слишком дряхлым, лазить по крышам и стенам не умею, вообще боюсь высоты, замок могу открыть только простейший, да и то, если без спешки… И заказы мне никто, похоже, давать больше не собирается. Единственные заказчики при посредничестве Гения оставили меня в покое (интересно, что он им про меня наговорил), а новых не предвидеться.
Тем ни менее, я пока сам себе заказчик. И с уверенностью могу оценить свою работу на четверку. А если оценивать ее в денежном эквиваленте, то на пять с плюсом. Действительно, я, конечно, не знаю тарифной сетки настоящих убийц, но мне за одного мертвяка выпало 74 тысячи зеленых. Думаю, такими гонорарами не каждый киллер может похвастаться. Те, про которых я читал в детективах, получают немного. Разве что «Слепой», который «стреляет без промаха»? Но тот у некоторых фигурантов экспроприировал крупные суммы, так что в государственном обеспечении не слишком нуждался.
Среди БОМЖей ходили разговоры о киллерах попроще. Те в среднем брали за голову 10–15 тысяч. Недорого стоит человеческая жизнь в России. Хотя, западных расценков я также не знаю. Надо расширять информацию. Компьютер что ли купить, да в интернете покопаться?
Это просто напасть какая–то: нет учебников по практической подготовке заказных убийц. И мне негде пополнить хотя бы теоретическую базу. Приходится довольствоваться небольшой (но емкой и конкретной) книжечкой Терри Пратчетта с описанием уроков в «Гильдии Убийц». (Эта легальная школа киллеров находится в Анк — Морпорке, куда из России попасть чрезвычайно трудно: то проблемы с визами, то нет прямых авиарейсов). Конечно, жизнеописание «Слепого» полезно, но его методы для меня малоприменимы — не та подготовка и не те физические возможности.
Это просто напасть какая–то: нет учебников по практической подготовке заказных убийц. И мне негде пополнить хотя бы теоретическую базу. Приходится довольствоваться небольшой (но емкой и конкретной) книжечкой Терри Пратчетта с описанием уроков в «Гильдии Убийц». (Эта легальная школа киллеров находится в Анк — Морпорке, куда из России попасть чрезвычайно трудно: то проблемы с визами, то нет прямых авиарейсов). Конечно, жизнеописание «Слепого» полезно, но его методы для меня малоприменимы — не та подготовка и не те физические возможности.
Есть еще маленькая книжечка, скорей — брошюра, написанная генералом абвера Геленом. В ней даны четкие и азбучно простые рекомендации армейским разведчикам, действующим на территории СССР. Если советы по внешнему виду или по использованию разных легенд несколько устарели (Хорош бы я был, если «одевшись в поношенную армейскую форму с нашивкой за ранение», пытался «зайти в небогатый частный дом на краю города, выбирая тех жителей, где нет взрослых людей мужского пола», и вешать хозяйке на уши следующую лапшу: «Я отстал от своей части, лежал в госпитале. Прошу недолгого убежища, могу помогать по хозяйству и хорош в мужском смысле. Соблаговолите принять небольшой презент в форме куска хозяйственного мыла, отреза ситца и кулька соли». Интересно, какой идиот переводил это учебное пособие на русский?), то практические приемы обмана, нанесения физических увечий, проноса оружия, использования вместо оружия бытовых предметов были полезны. Особенно могли пригодиться мне главы по самодельным взрывным устройствам и по использованию простых ядов.
Чтобы расширить фармацевтические знания я купил кучу медицинской литературы. И, как ни странно, извлек оттуда несколько рецептов, могущих доступные лекарства, травы и химикаты превратить в грозные яды, действующие и быстро, и медленно.
Яды мне ужасно понравились. При моем невежестве в современной методике убийств именно они могли обеспечить успех.
Когда я попытался набросать некоторые сценарии будущих операций, эдакие шаблоны убийств в разных климатических условиях, мне пришло в голову, что не важно что, а важно как. («Не важно что, а важно как,” — сказала ведьма, выпила раствор и посинела…). В смысле, как подобраться к потенциальной жертве? Насколько я разбираюсь в апельсинах, те, кого заказывают, обычно предпринимают некоторые меры к защите своей жизни и здоровья. И для этого они редко едут в страховое агентство за полюсом.
Даже опытные киллеры не всегда могут к своим жертвам подобраться. И чем дороже стоит заказ, тем труднее подобраться к жертве. Ладно, «Слепой», он бронированные двери вскрывал ногтем, по канализации скользил почище БОМЖа. Я‑то всего этого не умею. Разве что, подойти к начальнику охраны этой самой жертвы и сказать, что «Я отстал от своей части, лежал в госпитале. Прошу недолгого убежища, могу помогать по хозяйству и хорош в мужском смысле. Соблаговолите принять небольшой презент в форме куска хозяйственного мыла, отреза ситца и кулька соли»…
Вот тут я и начал чесать в затылке. И чесал долго, пока не вспомнил свою журналистскую юность. Действительно, лучшая маскировочная форма — форма нахального представителя солидного издания с фотоаппаратом и диктофоном!
Я был так доволен своей идеей, тем, что роль эта мне знакома до винтиков, что я смогу ее не просто играть, а и в самом деле работать под этой маской, писать настоящие репортажи, брать интервью, так был обрадован собственной идеей, что тут же съездил на Старый Арбат и купил журналистское удостоверение, куда вклеили мою цветную фотографию и заверили печать.
Чудесное место, этот Старый Арбат — если вам лень туда ездить, то представители стоят во всех оживленных переходах метрополитена, — там можно без хлопот, без долгого хождения по инстанциям и начальству, без нудной учебы или работы получить любой документ. Многие документы изготавливаются в присутствии заказчика, (на манер джинсов в уличных миниателье в Турции), образцы выставлены для всеобщего обозрения. Особенно мне понравились дипломы МИМО (Московский институт для отпрысков ОЧЕНЬ влиятельных родителей) и корочки ГИБДД, они по–моему, красивей настоящих.
Оставалось найти издательство, которое захочет со мной сотрудничать, как с внештатником. Я позвонил в одну газету, другую. Везде ответили одинаково: напишите что–нибудь и принесите. Эх, изменились времена! То ли дело раньше, приходишь в райком (горком, обком, крайком, ЦК) и сообщаешь, что ты — журналист. И просишь направить в какую–нибудь газету. И тебе направляют. (Особенно, если у тебя партбилет с собой).
Решив ковать железо прямо в горниле событий, я зашел в компьютерный зал, включил программу WORD, написал заметку, тут же мне ее распечатали красивым шрифтом, и поперся в молодежную, ЖУТКО популярную газету: «Московский беспредельщик». Но прежде я зашел в модный и дорогой салон мужской одежды и попросил одеть меня с головы до пят в староанглийском духе. Стоило мне это удовольствие очень дорого, но «Слепой» тратил на внешний вид немалые деньги, а «застиранная гимнастерка» как–то к моему визите не вполне подходила.
Со мной провозились часа два (за такие–то деньги) и, спускаясь по магазинному эскалатору, я не мог наглядеться в многочисленные зеркала на элегантного лондонского денди. Что–то, правда, вносило легкую дисгармонию в общий вид. Я догадался заглянуть в парикмахерскую, выбрав салон на Тверской. Там я оставил пятьдесят баксов (50!), но теперь выглядел на все сто. Даже пахло от меня именно так, как должно пахнуть от высокооплачиваемого английского журналиста с массивной золотой булавкой в галстуке и «роллексом» (гонг–конговского производства, 10 тысяч за настоящий я не мог себе позволить) на запястье, — очень выдержанным и очень дорогим мужским одеколоном.
Я лениво взмахнул рукой. Мгновенно к обочине прижалось такси. Шофер не поленился выйти и открыть мне заднюю дверь (редкость для московских таксистов).
Я попросил остановить машину, не доехав до редакции. Мне хотелось пройтись, обвыкнуть немного в новой шкуре. Должен сказать, что я мог прожить всю жизнь и так и не узнать, как прелестно ходить в очень дорогой и очень удобной одежде. Мало того, что на меня все оборачивались (а женщины чуть ли не ложились передо мной прямо на тротуар), это было просто здорово. Ботинки сидели на ногах, как носки, будто их вообще нет, а ноги ступают по невидимой подушке сжатого воздуха. Рубашка облегала туловище нежно, как любовница. Пиджак вел себя на манер рубашки, хотя был цвета черного с искрой, а не голубого. Галстук обвивал мягкий, но внешне — строгий, воротничок с заботливостью старого висельника. Брюки едва заметно ощущались лишь бедрами, в остальном брюки проявляли свое присутствие только волнами тепла и комфорта. Пальто было невесомым, но такое впечатление, что в него закройщик встроил небольшой электрокамин. И этот запах, густой, серьезный какой–то, основательный, а в то же время — неуловимый, не навязчивый. Те, кто пользуется французскими подделками с запахами вульгарными, приторными, единственное достоинство которых в нестойкости (быстро выдыхаются, слава Богу), никогда не поймут моих восторгов.
«Ей, Бо! — Думал я, всегда буду так ходить. И часы натуральные куплю».
Вот ведь как действует на психику по–настоящему хороший костюм. Поддельные часы буквально жгли запястье. Будто в благородное вино плеснули самогон.
И я поддался магнетизму одежды, снял «роллекс» за двести дубовых рублей и подарил беспризорнику.
Лучше бы я этого не делал. Так на крик воробья слетается неизвестно откуда миллионы пернатых хулиганов. Короче, оставшиеся шаги до входа в редакцию я проделал в очень примечательном и очень шумном (куда вам до наших, итальянские мальчишки!) эскорте.
Волгоград, январь, третий год перестройки
А со слонихой дело было так. Меня вызвали из зверинца Петровны срочной телеграммой, подписан ной Хитровским. Он тогда уже был инженером в этом зверинце и оставался за директора на период его от пуска. Кинга — большая любительница срывать двери слоновоза — пятисоткилограммовые, обитые изнутри шипами. Она их сама открывала и закрывала, ухватившись хоботом за верх створки. Когда же хотела пить или есть, — начинала до тех пор дверью хлопать, пока та не срывалась с петель.
Мне несколько раз приходилось выводить Кингу, пока рабочие, подвесив дверь краном, приваривали но вые петли. Тут же, в новом зверинце, где ее часто оставляли без еды и питья, она сорвала обе двери в первый же месяц. И зиму встречала в настежь распахнутом прицепе. Вдобавок, она разобрала пол, вырвала доски настила и сжевала их (слону необходимо давать грубые ветки, доски — стачивать зубы). Ухаживал за ней какой–то азербайджанец, убежавший якобы от междоусобицы, а скорее, от жены и детей. Люди одной с ним национальности считали его выродком. Он вечно был грязный, занимался в основном куплей–продажей. Кинга голодала. 0 том, что надо давать ей что–нибудь жевать для зубов, он не знал.