Мефодий где-то читал, что штурмы в подобных ситуациях проводят ближе к утру – террорист вымотан, глаза у него слипаются и внимание рассредоточивается. И хоть ежедневный сон теперь Мефодию не требовался, к концу ночи он все равно постарался собраться и ни на секунду не терять бдительности.
Подполковник Мотыльков возложенные на него надежды оправдал на все сто. Ровно в пять-ноль-ноль суета за дверью возобновилась, а когда мимо балкона пролетели вниз, распутываясь на ходу, два альпинистских фала, сомнений в штурме больше не оставалось…
Штурмовая группа СОБРа номер один разворотила (уже без шансов на восстановление) входную дверь ударной гранатой, но уперлась в стальную диванную сетку и намертво удерживающий диван мольберт.
Синхронно с первой группой с крыши по спусковым устройствам заскользили вниз еще два собровца. Они собирались вломиться внутрь Мефодиевой квартиры через окна.
Подполковник Мотыльков сделал ставку на синхронность атаки, зная, что воевать на два фронта не имеющему специальной подготовки Мефодию будет наверняка не под силу. И хоть подполковник не ведал, кто на самом деле ему противостоит, тактику он выбрал верную – хоть реакция Мефодия и позволяла уклониться от одной пули, очередь из автомата, а тем более несколько очередей одновременно, могли стать для Исполнителя фатальными. У новобранца в это утро появились все предпосылки не дожить до присвоения ему категории «проверенный»…
Но синхронности атаки не получилось. Штурмующие из подъезда все пытались прорваться через хитросплетения диванных пружин и слоев скомканной ваты, а съехавшая по фалам парочка верхолазов уже уперлась ботинками в подоконник кухни и перила балкона.
Первый из них выбил ногами стекло и сбросил на пол стоящие на подоконнике кухонные шкафчики. Однако не успел он отцепиться от фала, как из полумрака кухни его грубо схватили за автомат и рванули внутрь. Голова собровца с силой треснулась каской о стену дома. Дезориентированный собровец отчаянно замахал руками, но потерял-таки опору из-под ног. Незастопоренный фал распутался, и верхолаз, лишенный возможности затормозить, с ускорением заскользил по нему к земле. В довершение всего, где-то на уровне четвертого этажа бедолагу развернуло головой вниз, что добавило его падению еще больше драматизма. Вниз головой и приземлился он в объятья страхующих его напарников.
Мефодий уже выбегал из кухни, когда в кафель над раковиной впилась снайперская пуля. Мефодий спешил – на балконе у него уже отстегивался от фала второй верхолаз, а диван перед входной дверью начинал предательски трещать от наносимых по нему с обратной стороны ударов.
Второй верхолаз оказался довольно крепким малым. Одним ударом ноги он вынес балконную дверь и уронил стоящий за ней холодильник внутрь комнаты, затем кувырком перелетел через него и, встав на колено, принялся рыскать стволом автомата по углам. Завидев его, прикованные к батарее Седыченко и Бесчестный радостно закричали, чем, на беду собровца, и отвлекли на секунду его внимание.
Как раз секунду и летел из прихожей брошенный Мефодием табурет. Табурет съездил собровца по бронежилету и опрокинул его на спину. Впрочем, собровец не растерялся и тут же перекатился на живот, собираясь одной очередью поразить ворвавшегося в комнату врага. Но вышло что-то непонятное – враг этот уже сидел у него на спине и упирал ему в затылок ствол его же автомата.
– Кричи: отставить штурм! – проговорил Мефодий и сильнее прижал ствол к затылку поверженного противника.
Хоть собровец и находился в проигрышном положении, у него хватило духу героически послать террориста туда, куда обычно посылают таких негодяев, как он. Мефодий не стал опускаться до ответных оскорблений, а просто дал из автомата длинную очередь, которая по контуру обрисовала стоящий возле стены газовый баллон. Демонстрация намерений получилась более чем убедительной.
– Отбой! Отбой! – срывая голос, заорал собровец, стараясь докричаться до рвущихся через заграждение соратников. – Прекратить штурм! Прекратить штурм! Я захвачен! Ангел готов убить заложников!..
Это подействовало. Диван тут же оставили в покое, а суета и пыхтение на лестничной клетке разом утихли.
– Ангел? – переспросил Мефодий собровца, обыскивая и пристегивая его к остальным заложникам. – Чья это, интересно, была идея обозвать меня Ангелом?
В ответ собровец лишь презрительно сплюнул и отвернулся к стене.
Стараясь миновать просматриваемые снайперами участки комнаты, Мефодий возвратился в прихожую и восстановил слегка сдвинутую баррикаду, а затем снова водрузил перед балконной дверью лежащий на боку холодильник. На кухню он уже не пошел – с утратой прикрывающих окно заграждений она стала простреливаться, как настоящий тир. Осаждающие потеряли одного бойца пленным, но отвоевали у террориста треть его цитадели.
– Эй, подполковник! – прокричал Мефодий. – Я смотрю, вы не оставили мне выбора! Трое заложников занимают слишком много места; думаю, мне хватит и одного! И вообще: где мои деньги и самолет? Только не говорите, что посольство Пакистана отказало мне во въездной визе!
Ответил Мефодию, как ни странно, вовсе не Мотыльков и не психологи-переговорщики.
– Мефодий, братишка, послушай! – забубнил до неузнаваемости искаженный мегафоном голос Кирилла. – Я был не прав, извини! Мы все были не правы! Пока ты еще никого не убил – выходи! Не будем больше ссориться! Выходи, подумай о нас, мы же тебя любим… Ну хочешь, мы подарим тебе эту квартиру? Забирай, она твоя!..
Мефодий готов был заткнуть уши, лишь бы только не слышать этот вдруг исполнившийся вселенской доброты голос, но от него, как от назойливого комара, избавиться было невозможно.
Затем мегафон перехватила Раиса. За пять минут ее страстного монолога Мефодий услышал в свой адрес столько хорошего, сколько Раиса не сказала ему за все время совместной жизни. Оказывается, она всегда знала, что Ятаганов-младший – кристально честный и глубоко порядочный человек, а ушла Раиса от него лишь из уважения, поскольку посчитала себя, ничтожную и ветреную, недостойной парой такому прекрасному во всех отношениях мужчине.
Мефодий непроизвольно поглядел вверх – не засверкал ли случайно над его головой нимб? Но нет, между изрешеченным пулями потолком и макушкой ничего похожего не возникло.
Заложники из угла выжидающе смотрели на Мефодия, надеясь, что мольбы родственников сломают их сурового пленителя. Даже молча переживавший постыдное поражение собровец и тот сел полубоком, также косясь в его сторону.
Единственное, чего не хватало в Раисиной речи, так это финальных слез, что в итоге и испортило впечатление от ее усердных стараний. Зато едва успокоившиеся после падения верхолаза-собровца и неудачного штурма журналисты восприняли речь Раисы весьма бурно.
– Каким же надо быть бессердечным человеком, – словно подводя итог Раисиному монологу, вещал радиоприемник, – чтобы оставаться глухим к просьбам искренне любящих тебя людей! В какой момент жизни очерствело сердце Мефодия Ятаганова? Что подвигло его на захват заложников: ссора с братом или уход любимой женщины? Мы не знаем. Но продолжаем надеяться на остатки здравого смысла, что, возможно, у него еще сохранились. Это были все новости на этот час, а мы напоминаем, что вы слушаете…
В том, что будет предпринят повторный штурм, Мефодий ничуть не сомневался, как не сомневался он и в том, что несогласованности в действиях подчиненных Мотыльков больше не допустит. При всех своих угрозах террорист все же показал себя человеком слабохарактерным – никому не отрезал ни ушей, ни носов и, даже имея на руках оружие, не стал стрелять в нападавших.
Ну а раз так, думал Мотыльков, значит, мерзавец не станет делать этого и впредь. И чтобы сохранить честь мундира, ему, Мотылькову, надо непременно взять террориста, а иначе провал пустяковой операции подпортит его, Мотылькова, послужной список и твердую как кремень подполковничью репутацию.
Мотыльков заручился поддержкой переговорщиков, дабы они убедили Мефодия в том, что прошедший штурм был лишь досадным недоразумением и больше не повторится. Сам же подполковник с назойливостью капающего сталактита взялся уговаривать руководителей операции на отдачу приказа о дезактивации террориста. Угрюмые штабисты понимали, что за раздувание мехов этой волынки их тоже не приласкают, и в конце концов такое разрешение дали.
Собравшаяся на лестничной площадке ударная группа состояла из десятерых лучших бойцов СОБРа; еще пятеро высотников пристегивались к фалам на крыше – то есть всего собровцев насчитывалось ровно в пятнадцать раз больше, чем реально требовалось для захвата среднестатистического выпускника университета искусств. Предстоящая операция была просто обречена на славную, увенчанную лаврами победу.
Подполковник Мотыльков, ветеран специальных сил, участник обеих чеченских войн, немало повидал в своей жизни. На последней войне за его голову враг платил наличными двадцать тысяч долларов. Все свои ордена и медали подполковник заработал потом и кровью, причем кровью как собственной, так и уничтоженных им самых отъявленных преступников и убийц. По его личной десятибалльной шкале риска эта операция с трудом тянула на троечку, но то, что случилось дальше, вообще не поддавалось никаким разумным объяснениям.
Подполковник Мотыльков вел переговоры по рации с командирами штурмовых групп, когда к нему приблизился невзрачный человечек в сереньком костюмчике и, чтобы привлечь к себе подполковничье внимание, деликатно покашлял. Мотыльков обернулся, смерил человечка презрительным взглядом и недовольно бросил своему заместителю:
– Капитан Шелепень! Почему гражданские за линией оцепления? Кто пропустил?
– Выясним! – с готовностью отчеканил капитан и указал человечку в противоположную от театра военных действий сторону. – Будьте добры, покиньте территорию! Здесь проводится спецоперация, потому…
– Погодите, капитан, – перебил его подошедший и обратился к Мотылькову: – Товарищ подполковник, я полковник Гаврилов, Федеральная служба безопасности. Теперь мы руководим этой операцией.
– Не понял?! – Мотыльков обернулся и так резко вскинул брови, что едва не сбил ими на затылок берет. – Какое такое ФСБ? Э-э-э, постойте-ка, уважаемые, с каких это пор ФСБ начала встревать не в свое дело и ловить обычных наркоманов? Мои люди уже на позициях и полностью контролируют ситуацию. Так что еще две минуты – и… Как-как, вы сказали, вас зовут? Я знаю всех в региональном штабе Службы, а вас что-то не припоминаю! И где, черт побери, ваши документы?
– Ну как же не припоминаете! – Гаврилов приветливо улыбнулся, однако «корочек» так и не извлек. – Очень даже припоминаете! Я лично присутствовал на последнем семинаре силовых ведомств в Левоподунске.
– Да не помню я… – Мотыльков открыл было рот для очередного отрицания знакомства с незнакомцем, но тут на него словно волной накатило: а-а-а, да ведь это же тот самый Гаврилов, что сидел тогда в президиуме и затем вел курс аналитической обработки разведданных! Нет, ну надо же было так запамятовать!..
– Неудивительно, Сергей Васильевич, – как бы отвечая на мысли подполковника, проговорил Гаврилов, продолжая улыбаться. – Все мы стареем. Я вот тоже готов иногда лбом о стену биться, лишь бы припомнить, с кем это я только что по телефону говорил…
– Виноват, товарищ полковник, – смутился Мотыльков, – но я уже получил приказ командования и потому обязан его выполнить.
– Уточните у них еще раз, – хмыкнул фээсбэшник.
Командование посмотрело на подполковника какими-то осоловевшими глазами и подтвердило, что товарищ Гаврилов сменяет товарища Мотылькова, но, пока не прибыла группа захвата из ФСБ, всем бойцам СОБРа приказано оставаться на своих позициях.
Чувство досады переполняло Мотылькова, однако, что было довольно странно, не выводило его из себя, а просто висело внутри его тяжелым грузом.
– Не расстраивайтесь, Сергей Васильевич. – Гаврилов примирительно похлопал подполковника по плечу, до которого едва дотянулся. – Этот Ятаганов известная у нас личность! Есть информация, что во время учебы в университете он проходил секретную спецподготовку в одной террористической организации, потому-то вы его до сих пор и не взяли. Не по вашим зубам орешек…
– Да идите вы!.. – буркнул Мотыльков. – Я и не таких своими руками в капусту шинковал…
– Знаю-знаю, – подтвердил Гаврилов. – Вы человек весьма известный. Но время проходит, и враг тоже не стоит на месте. Высокие технологии, передовые знания – все это теперь доступно и ему. А нам с вами учиться, учиться и учиться, как один небезызвестный товарищ любил говорить… Ладно, дайте-ка мегафон, я побеседую с этим Ятагановым. Вот увидите, меня он точно послушается.
Едва лишь полковник Гаврилов появился возле дома и его голос долетел до ушей Мефодия, новобранец сразу понял: ну вот и финал! За ним пришли, теперь уже окончательно и бесповоротно. И когда через собровский мегафон раздалось очередное требование – на этот раз из уст представителя ФСБ, – Мефодий был спокоен, сконцентрирован и полностью готов к дальнейшим действиям.
По мнению Мотылькова, речь Гаврилова была немного странновата, но он поначалу объяснял это тем, что полковник знает о террористе что-то такое, чего не знает сам Мотыльков.
– Доброе утро, Просвещенный непонятно какими знаниями Исполнитель непонятно чьей воли, новобранец на террористическом фронте Мефодий! – вещал Гаврилов, пока корреспонденты за его спиной суетились в панике – необъяснимая аномалия разрядила все до единого аккумуляторы в округе, но по странной случайности миновала батарею гавриловского мегафона. – Извините за задержку в исполнении ваших требований – не наша вина! Вижу, вы неплохо повеселились, и думаю, что этого достаточно! Поэтому приказываю вам покинуть помещение и сдаться нашим – подчеркиваю: нашим! – бойцам! И не вздумайте выходить с оружием! Даю на размышление три минуты!
– Аминь! – громко выкрикнул в ответ Мефодий и этим совершенно неуместным словом насторожил заложников, а затем поднялся с пола и бросил им ключи от наручников. – Держите, ребята. И не поминайте лихом, хотя я вас понимаю: девять часов без туалета – волей-неволей озвереешь…
Мефодий окинул прощальным взглядом свое последнее пристанище, бегло оглядел разбросанные в беспорядке вещи – одежду, художественные аксессуары, разные бытовые мелочи. Улыбнулся, взглянув последний раз на «Содом: день высшего гнева» и прикрепленные к стене карандашные наброски. Все это была уже абсолютно иная жизнь, хотя где-то в глубине души, сквозь фильтры подавления эмоций, Мефодий чувствовал отголоски прощальной грусти…
Но!.. Теперь у него был новый Приказ: покинуть убежище и сдаться «нашим людям»; «нашим», а не тем, что засели за дверью, и тем, что вновь были готовы посыпаться на голову, как перезрелые яблоки с веток.
Мефодий отодвинул в сторону холодильник и сразу же уловил с крыши противоположного дома доклады снайперов о том, что они наблюдают цель отчетливо и готовы стрелять на поражение.
Приказа стрелять от Мотылькова не поступало.
Вид с балкона восьмого этажа открывался живописный: внизу сновали люди в униформе; чуть поодаль, за чертой оцепления, сгрудились зеваки и журналисты; во дворе было припарковано столько автотранспорта, сколько не парковалось здесь на Мефодиевой памяти еще ни разу. Мефодий ощутил себя Майклом Джексоном, выходящим на сцену перед безумствующим стадионом поклонников – добрые полторы сотни пар глаз неотрывно следили за его появлением на балконе.
В голове Мефодия вовсю прокручивались сценарии дальнейших действий, просчитывались маршруты отхода, анализировались природные и погодные факторы… Жизнь его вырвалась на свободу из четырех опостылевших стен, и запереть ее обратно мог разве что новый смотрительский Приказ.
Не говоря ни слова, Мефодий оттолкнулся от порога балконной двери и, перепрыгнув через перила, бросился вниз.
Единый вздох изумления пронесся по толпе. Три десятка указательных пальцев вытянулись по направлению к дому. Журналисты перестали трясти свои севшие аккумуляторы и зачищать их и без того зачищенные до блеска контакты. Мотыльков от неожиданности едва не выронил рацию, а его заместитель капитан Шелепень поперхнулся сигаретным дымом. Колени Кирилла подкосились, и он плюхнулся задом на капот стоявшего позади него автомобиля. Раиса, похоже, вообще впервые в жизни упала в обморок и, если бы не парочка психологов, успевшая подхватить ее на лету, так и растянулась бы на забросанном окурками асфальте. Женские крики и мужские ругательства раздались со всех сторон.
Древнегреческие мифы умалчивают, сколько времени падал до поверхности Ионического моря легендарный Икар. Свободный же полет тоже ставшего за эту ночь легендарным Мефодия Ятаганова продлился порядка пяти-шести секунд.
Мефодий пикировал молча, прижав друг к другу полусогнутые в коленях ноги и втянув голову в плечи. Руки при этом он держал по-боксерски – кулаками возле подбородка. Это положение новобранец принял не задумываясь, на подсознательном уровне.
По многолетней традиции Земля встречает своих сыновей не слишком ласково, если те падают в ее объятья без парашюта над головой. Мефодий исключением из правил не был и потому входить в непосредственный контакт с асфальтом не стал. Местом посадки он выбрал крышу старенького автобуса «ПАЗ», на котором прибыл сюда личный состав староболотинского СОБРа.
Грохот вминаемой крыши и треск вылетающих автобусных стекол перекрыл истеричный визг преимущественно женской части публики. Едва ли не громче женщин кричали только журналисты, ибо столь драматичный финал с самоубийством террориста ни одной камерой зафиксирован не был. Как водится, История подобных оплошностей не прощает…