— Нет. Это по-французски! — с гордо поднятой головой Наденька вышла из тамбура.
— Дима, — обратилась к Павлову Мелисса, — я на вас не просто обижена, а обижена так, что готова вас просто растерзать!
— А в чем дело?! — Павлов, одновременно удивился и испугался.
— Дело в том, что вы, ровно час тому назад, изволили схватить меня за титьки. Облапили меня, как деревенскую дуреху! А я таких шуток не люблю и требую сатисфакции! — с напускной серьезностью заявила она.
— Прикалывается! — догадался Павлов, у которого после ее слов, словно камень с души свалился. И тогда он, расшаркавшись и отвесив поклон, тоже решил приколоться, вспомнив, как нельзя, кстати, стихи В.С. Высоцкого из пьесы про Алису в стране чудес, немного их перефразировав:
— Перестану, если ты меня поцелуешь. Сто раз, не меньше! — потребовала Мелисса. «Да я тебя не только поцеловать могу. Только намекни», — разогревался Павлов, сжимая племянницу Фишмана в своих объятиях и покрывая ее лицо бессчетным количеством поцелуев. И, точно подтвердив намерения обоюдной близости, Мелиса просунула руку в его широкие спортивные штаны и зашептала, горячо-горячо: «Пойдем к Алине. В ее купе. Я уже с ней договорилась». На свои спальные места, освещенные тусклым желтым светом фонариков у изголовья двух свободных нижних полок № 15 и № 17, они вернулись за полночь. Увертюра их греховной симфонии была хоть и весьма продолжительной, но не слишком уверенной, как будто два музыканта, пытаясь сыграться, выбрали слишком сложное произведение, но полного слияния чувств не достигли, и с сожалением расстались до следующей репетиции. Наденька и Фишман уже спали. Во всяком случае, Фишман точно не притворялся, поскольку храпел так, что стука колес было не слышно.
Мелисса потрясла его за плечо и даже подергала за нос. Фишман повернулся на правый бок. Храп прекратился, но от этого Мелиссе стало не легче, так как ее дядюшка, спросонья, негромко, но внятно, заговорил:
— «… Идут из отдаленной страны, от края неба, Господь и орудия гнева Его, чтобы сокрушить всю землю!» … Попа, обыкновенная, женская — орган, расположенный стационарно ниже спины, выполняющий амортизационную функцию и предназначен для рассматривания, щупанья и поглаживания особями мужского пола. Это — бинарная структура, состоящая из двух половинок, так называемых, полужопий, которые разделены продольным разрезом. Но полужопия — это обывательское название. По-научному, их следует называть ягодицы…
— Совсем у Аркаши нервы сдали. Эта каторжная работа! Эти интриги и хамство! — шептала Мелисса, прижимаясь к Павлову.
— Давай немного отдохнем — предложил он, едва сдерживая себя, чтобы не расхохотаться.
— Чего улыбишься? — обиделась Мелисса. — Знаешь, как по-итальянски называется корма у судна?
— Нет — сознался он.
— Poppa — сказала она, и они уже оба засмеялись. Беззаботная молодость, куда деваться… Мелисса перешла на свое спальное место, стащила через голову сарафан, который у нее во время всей этой поездки выполнял функции верхней одежды и нижнего белья, укрылась простыней, шерстяным пледом и пожелала Павлову спокойной ночи и приятных сновидений. Павлов пожелал ей аналогичного счастья. Однако, то ли в силу муж-ского эгоизма, то ли по причине крайней усталости, заснул почти мгновенно. Тогда как Мелисса еще долго ворочалась, обдумывая открывшиеся перед ней перспективы выгодного замужества и полноценной сексуальной жизни. Более умного и привлекательного мужчину, чем Павлов, она до сих пор не встречала. Если, конечно, не считать Аркадия Моисеевича, к которому она испытывала настолько беспокойные чувства, что, если бы он о них узнал, то, будь его воля, безо всякого сожаления постриг в монахини и сослал бы в самый дальний, какой есть, монастырь. Отправил бы и в тюрьму, но там, как известно, уставы строже. Несмотря на дикую влюбленность в дядю Аркадия, не запрещенную старозаветным «Талмудом», Мелисса сознавала, что, во-первых, — дядя Аркадий женат, а во-вторых, приходится ей близким родственником.
Последнее обстоятельство само по себе отравляло романтический образ ее первой любви и превращало ее, как утверждают в подобном случае студентки МХТИ имени Менделеева, в неэквивалентное чувство.[7] «Мы же евреи, а не какие-нибудь Медичи», — часто рассуждала она, давая зарок больше к дяде Аркадию не приставать, но длительное отсутствие полноценной замены все больше и больше порождало в ней тревогу и неуверенность. И, вот, наконец, появился Он, то есть Павлов, и это дало ей обильную пищу для размышлений: «Мы признались друг другу в нежных чувствах и перепихнулись. Это — валентно. Он сказал, что у него в Москве есть другие женщины, и это — не способствует активной химической реакции. Но я — не дура. И это — два атома водорода в запасе. Теперь Наденька. Ну, пожила я с ней месяц. Не век же мне ей нос утирать. А вдруг, она в отместку захочет переспать с Павловым? Понятно, что за деньги. А деньги у него, разумеется, есть. Но согласится ли он на такую сделку? Дядя Аркадий точно бы согласился, но его можно понять. Как можно, например, понять Ленина, запавшего на Инессу Арманд. Для этого достаточно хотя бы раз взглянуть на фотографию Н.К. Крупской. Софья Соломоновна скоро будет выглядеть не лучше Надежды Константиновны, или не хуже. Нет, не лучше. Нет, не хуже». Окончательно запутав себя определениями валентности, а также нелепыми сравнениями тети Сони с вдовой вождя мирового пролетариата, Мелисса заснула. Под утро Мелиссе приснился странный сон — смешной и страшный, путаный и длинный, связанный с вождением. В прошлом году она неудачно попыталась учиться водить автомобиль. Закончилось всё тем, что несколько недель подряд на нее кричал инструктор-антисемит — мужчина с красной физиономией и железными зубами. С тех пор прошло немало времени, но на сердце так и осталась открытая рана. И сегодня во сне это все вылилось в кошмар. Будто опять она едет на машине с инструктором. Только на этот раз мужчина с железными зубами на нее не кричал. Просто завёз ее в лес, схватил за подол юбки и поволок в самую чащу. Там он привязал ее к дереву и стал домогаться. Она громко кричала, но это не могло остановить маньяка.
Мелисса почти свыклась с тем, что никогда уже не вернется к своей дорогой мамочке, как рядом появился огромный бурый медведь.
Инструктор забрался на дерево, коварно бросив ее на произвол судьбы. Она освободила левую руку и схватила инструктора за ногу.
Нога оторвалась, потому что была искусственной. Этим-то протезом она и ударила медведя по голове, которая разлетелась на мелкие кусочки. Горе-инструктор слез с дерева, вырвал у нее из рук протез, зажал его под мышкой и поскакал на одной ноге к машине, да так быстро, что она едва за ним поспевала. Инструктор просочился в шикарный автомобиль типа «Мерседес» и поехал. Она побежала за машиной, на ходу заскочила в открытую заднюю дверь и с удивлением увидела за рулем Менахема Бегина[8], который заявил, что выдаст ей права только в том случае, если она согласится выйти за него замуж. Она согласилась… Открыв глаза, Мелисса приподнялась, отодвинула плотную занавеску и выглянула в окно. Их поезд стоял на каком-то маленьком полустанке в ожидании, когда пройдет встречный или догоняющий состав.
«Морадыковский, Морадыковский», — монотонно-усталым голосом повторяла по громкой связи дежурная станционного поста. Мелисса перевела свой взгляд на спящего Павлова, и невольно залюбовалась прекрасным и одухотворенным выражением его лица. Кряхтя и чертыхаясь, спустилась с верхней полки Наденька и села рядом с Мелиссой. Одежды на ней не было никакой, если не считать полупрозрачный бюстгальтер с аппликацией в виде бабочек и супермодные трусики thong, которые, если что-то и прикрывали, то чисто символически. Ах, если бы подобные предметы дамского туалета существовали во времена А.С.Пушкина, то великая русская поэзия, вероятно, обогатилась бы такими перлами, что читать их ныне пришлось бы, держа в левой руке валидол, а в правой что-нибудь от давления! Наденька была крайне недовольна. Мало того, что эта влюбленная парочка (Мелисса и Павлов) оставили ее наедине с храпящим Фишманом, так, вернувшись, даже не поинтересовались ее самочувствием. Не пожалели. И конечно она ревновала Павлова к Мелиссе, а Мелиссу к Павлову. Вот, такое в ее чувствах, совершенно внезапно, возникло странное бисексуальное раздвоение. Попробуем объяснить, почему это произошло. Когда-то, на заре становления регулярных половых отношений, у Наденьки был молодой человек, которого она безумно любила. Проводила в армию и два года терпеливо его ждала, не давая никому из мужчин даже до себя дотронуться. А когда ее любимый, наконец, вернулся, она его не узнала: он стал грубым, черствым и отвратительно похотливым, причем, не чуждым садистских наклонностей. И она с ним рассталась. Он угрожал убить ее и себя, порвать на флаг британский всех ее, реальных и мнимых, поклонников, которых он и за людей-то не считал, поскольку они не служили в воздушно-десантных войсках. В конечном итоге его осудили за развратные действия в отношении несовершеннолетней соседки и отправили на 7 лет в колонию строгого режима, где он повесился. После этого она перестала влюбляться в мужчин, рассматривая интимные отношения с ними исключительно с точки зрения материальной выгоды.
— Как голова болит! — пожаловалась Наденька, раздирая рот зевком, и предложила чем-нибудь опохмелиться.
— От минералки я бы тоже не отказался— с верхней полки раздался басовитый голос проснувшегося Фишмана. Свесив голову, Аркадий Моисеевич увидел Наденьку в negligee и, посмеиваясь, произнес сакраментальную фразу из феерической комедии В. Маяковского «Клоп»:
— «Какие аристократические чепчики!»
— Это не чепчики. Это…, — повелась Мелисса, но, догадавшись, что дядя Аркадий шутит, шепотом одернула: «Тише, еще не все проснулись», — а Наденька поспешно прикрылась ее шерстяным пледом. Подруги оделись. Наденька сразу отправилась занимать в туалет очередь, а Мелисса, порывшись в «закромах родины», обнаружила четыре бутылки «Боржоми», одну из которых открыла и подала Фишману. Хлебнув прямо из горлышка, Фишман почувствовал, что ему тоже пора вставать и одеваться. Вскоре в купе остался только один Павлов, который продолжал витать во сне, постепенно возвращаясь в реальность. Вначале он ничего не мог понять. Вроде бы он дома. На своей кровати. Дабы убедиться в том, что это не сон, он плюнул на ковёр и долго смотрел, как слюна загадочно пузыриться и тонет в щетине ворса. На прикроватной тумбочке зазвенел будильник. Время: 7.30.
Пора вставать и собираться на работу. Не нашарив у кровати домашние тапочки, он полез под кресло. Ну, почему они всегда не на месте?
Хотя нет, иногда их не находишь совсем. Или находишь, но один. Так, с тапочкой на одной ноге, он и заглянул на кухню. Отец был дома и готовил на газовой плите традиционный утренний кофе и хлебные тосты.
— Ну, что, котяра блудливый, выспался? — спросил его отец вместо положенного «доброго утра». Послышался легкий шелест закипающей воды, и белесая кофейная пенка весело перекатилась через край бронзовой кофейной турки.
— Доброе утро, батя! — Павлов поприветствовал отца и сразу поспешил озаботиться:
— Мне никто не звонил?
— Как же не звонили! Поздно ночью, когда ты уже спал, тебя спрашивала какая-то баба из Смоленска. Но разговаривать со мной не стала и бросила трубку.
— Я душ сначала приму, а потом все объясню… — попытался он оправдаться непонятно за что.
— Да не интересуют меня твои мокрощёлки! Тебе минут десять тому назад с работы звонил какой-то мужик и просил передать тебе, чтобы ты не суетился. Вопрос удалось уладить, и твоя командировка на периферию переносится на неопределенный срок — отец завершил отчет об отклоненных и принятых вызовах.
— Тогда я отбываю в термы Каракаллы — с облегчением сказал он.
— А я в универсам за можайским молоком и сметаной, пока гости столицы не разобрали — улыбаясь, предупредил отец. Перед тем, как принять душ, Павлов осмотрел то место на животе, которое, приехав рано утром домой, заклеил пластырем, чтобы унять боль от ожога, образовавшегося у него после встречи с НЛО. Никакого пластыря и ожога не было и в помине. В этот миг он понял, что, наверное, сошел с ума или произошло что-то невероятное. Он включил воду. Смеситель фыркнул, дёрнулся, и вода нервной струёй полилась на дно ванны. Горячая вода почему-то не появлялась. Наверное, отключили.
Пришлось обливаться холодной, что, кстати, помогло собраться с мыслями:
— Неужели путешествие в поезде «Москва-Новосибирск», знакомство с Фишманом, Мелиссой и Наденькой, это — только сон? Тогда что считать реальностью? Бред какой-то! А может быть кто-то решил вернуть его на целые сутки назад, чтобы он не ехал ни в какой Новосибирск? Тем более что этот Фишман, несмотря на «пятый пункт» — очень милый и порядочный человек. А его племянница Мелисса — такая секс-бомба, что впору голову потерять! Хлопнула входная дверь, оставив лёгкий звон в ушах. Звон пустоты. Приняв душ и одевшись в махровый халат, он зашел на кухню и со словами: «Нетушки, живым не сдамся», — пододвинул к себе стоявший на холодильнике «Бирюса» телефонный аппарат с дисковым набором номера и позвонил другу Терехову. Трубку взял сам именинник, который, оказывается, не сном ни духом, не ведал ни о каком семинаре для студентов-вечерни-ков. Выслушав его поздравления по поводу Дня рождения, Терехов напомнил ему о том, что в 18.30 он ждет его в Софрино возле вокзала, чтобы отвести к себе на дачу. А потом он передал трубку своей младшей сестре Анюте, которая, томно вздыхая и хихикая, поведала ему о том, как сдавала экзамен по сопромату. «Какой сопромат? Она же еще школьница…», — никак он не мог понять происходящее. И еще его поразило, что Анюта говорит с ним, хоть и непонятно о чем, но как с очень близким человеком. Даже звук поцелуя изобразила, шепотом сказав перед этим по-английски: «I love you, my macho!» Разговор с Тереховыми вначале навел его на дичайшую мысль о том, что он не просто переместился во вчерашний день, а, возможно, нечаянно, попал в параллельную Вселенную. Существование таковой, как утверждал его старший брат Сергей, теоретически возможно, если признать правомерность постулата американского ученого Хью Эверетта о том, что все математические структуры реализуются физически. При этом сон, возможно, является естественным мостом между двумя или несколькими мирами с различными вариантами развития событий.
— В таком случае, — подумал он, — было бы очень интересно узнать, где, а главное с кем я провел эту ночь? В этот момент он услышал, как открылась входная дверь. Немного погодя на кухню вошел отец и стал выгружать из хозяйственной сумки продовольственные товары. Собравшись с мыслями, он спросил: «Папа, ты не помнишь, когда в последний раз провожал меня в командировку в Новосибирск?» Отец пристально на него посмотрел, изобразив на лице удивление, потом испуг, побледнел и схватился за сердце. Павлов вначале опешил, а потом вскочил из-за стола, чтобы ему помочь. Но вместо отца его руки обхватили пустоту, а свет в квартире и за окном внезапно стал меркнуть, как в зале кинотеатра перед началом демонстрации кинофильма.
IVПочувствовав размеренное покачивание, убаюкивающее поскрипывание и прочие ощущения движения, Павлов понял, что его пребывание в родном доме и встреча с отцом — всего лишь сон. Промелькнула тревожная мысль: «Не случилось ли что с батей?» Разлепив ресницы, первым делом он взглянул на «командирские» часы.
— Семь сорок! — пробасил успевший уже помыться-побриться Аркадий Моисеевич и почему то рассмеялся.
— Доброе утро, Димочка! — радостно приветствовала его пробуждение Мелисса.
— Сидим, не шелохнувшись, как мыши, ждем, когда проснешься, — сообщила Наденька, свесив голову с верхней полки.
— «Это что за война? Я вам покажу, как будить Колдуна!» — поприветствовал своих попутчиков Павлов, пародируя популярного поэта Эдуарда Асадова. Несмотря на большое количество употребленного накануне алкоголя, Павлов чувствовал себя в норме. Но и от заботливо предложенной Мелиссой бутылки «Боржоми» не отказался. Его незапланированная, но от этого не менее желанная случайная любовница перебралась к нему поближе, а Наденька слезла с верхней полки и присела рядом с Фишманом. Павлов обратил внимание на то, что подруга Мелиссы сменила имидж.
Вместо шикарного халата в восточном стиле на ней был плотно облегающий фигуру спортивный костюм темно-синего цвета с эмблемой на правой груди, изображающей государственный герб, и красной надписью — СССР — на спине. Не дать, ни взять — член женской сборной команды страны Советов по олимпийским видам спорта. Боржоми оказалось хоть и теплым, но очень шипучим. Отпив из бутылки несколько глотков, он поинтересовался у Наденьки, когда она собирается обмывать свою золотую медаль, и нет ли в их команде вакансии массажиста? Не успела Наденька объяснить, как посредством сложной цепочки бартерного обмена с элементами факторинга, стала счастливым обладателем спортивного костюма члена сборной команды СССР по легкой атлетике, как в купе постучали. Фишман открыл дверь. Вошла проводница Алина и предложила чай с печеньем и свежие сливки.
— В Кирове сливки купила во время остановки. Аркадий Моисеевич, не желаете ли откушать? — широко улыбаясь, вопрошала она.
— А почему только мне? У нас еще есть один котяра, — приглаживая редеющие волосы на голове, ответствовал Фишман, поглядывая при этом на Павлова.
— Так они, наверное, только от бешеной коровки сливки потребляют! — рассмеялась Алина, намекая на то, что место возле Павлова, к сожалению, уже занято Мелиссой.
— Нетушки, нетушки! — возразил Павлов. — Вначале физиологические процедуры.
— Только, пожалуйста, не со мной! Мне еще чай по вагону разносить — продолжала острить Алина, чтобы поднять настроение так понравившихся ей пассажиров и довести до сведения одного из них, что ее сердце свободно, а двери ее купе — всегда открыты. Посетив туалет, Павлов отправился в тамбур, чтобы перекурить.
Курение натощак — признак тяжелой формы табачной зависимости, от которой он прежде не страдал, и это свидетельствовало о том, что у него появилась новая привычка. В тамбуре он встретил знакомого ему пассажира из III купе — любителя самодельных папиросок и голландского табака. Отец Илларион был хмур и задумчив. Ответив на приветствие Павлова, он неожиданно извинился за не совсем точную интерпретацию «вчерашнего явления».