Во второй половине 70-х годов XX века наступил благодатный период разрядки международной напряженности. Как-то незаметно рухнул «железный занавес», и СССР начал открываться внешнему миру для плодотворного экономического и гуманитарного сотрудничества.
Исконные принципы царского и советского самодержавия: «Тащить и не пущать!»— перестали отвечать духу времени, и тов. Афанасьева довольно часто, иногда по два-три раза в неделю, стали вызывать на рабочие совещания в различные министерства и ведомства по вопросам «рассекречивания» конкретной экономической, военной и научно-технической информации. В соответствии с вверенной партией и правительством должностью ему приходилось не только высказывать свое мнение по существу дискутируемого вопроса, но также выслушивать и подробно конспектировать поступающие в адрес Главлита претензии и предложения. Иногда ему требовалось срочно, «на колене», составить какой-нибудь документ, быстро получить нужную справку или дельный совет. Айподов, айфонов и прочих гаджетов в то время еще не существовало, поэтому приходилось полагаться на «человеческий фактор». Обыкновенные большие начальники для работы с входящей информацией обзаводились штатными секретарями-референтами с приятной внешностью, хорошей памятью и разборчивым почерком. А необыкновенные, вроде тов. Афанасьева, старались приобщать к совещательной работе максимальное количество подчиненных из числа ведущих специалистов, чтобы те расширяли свой кругозор и заряжались чувством самоуважения и ответственности. Вот и сегодня незадолго до обеденного перерыва референта III управления Главлита тов. Павлова срочно вызвали в приемную тов.
Афанасьева, предупредив о возможной поездке вместе с шефом на совещание: то ли в ТАСС, то ли на Старую площадь. В просторной начальственной приемной вышеупомянутый Павлов застал двух посетителей, на одного из которых сразу обратил внимание, так как он был в военной форме и имел звание полковника ВВС. В руках у товарища полковника была газета «Красная звезда», которую он с волнением переминал в руках и весь вид его свидетельствовал о том, что он явно чем-то расстроен. Второй посетитель в элегантном светлом костюме с красивой папкой в руках, напротив, был невозмутим, так как по всей очевидности, откинувшись на спинку удобного кожаного кресла, дремал. С чувством радостного изумления Павлов узнал популярного кино-режиссера Эльдара Рязанова и вопросительно посмотрел на секретаря приемной Ольгу Ивановну Кныш — аккуратную и приятную женщину, немного за сорок. Улыбнувшись, она развела руками, и Павлов приготовился к неопределенно долгому ожиданию. Вообще-то в Советском Союзе проверку художественных фильмов осуществлял не Главлит, а художественный совет при Госкино, через который проходил весь сценарный портфель. Но дело в том, что тов.
Афанасьев в соответствии с партийным поручением входил в состав художественного совета Госкино в качестве представителя общественности, и от его авторитетного мнения во многом зависело одобрение и последующее утверждение той или иной киноработы. Не прошло и двух минут, как из кабинета шефа вышел худощавый седоватый мужчина за пятьдесят в сером английском твидовом костюме и быстро окинул посетителей приемной острым сканирующим взглядом, ждать доброты от которого — было бы глупо. Вслед за ним вышел сам шеф и проводил гостя даже не до дверей приемной, а до самого лифта, что по правилам чиновничьего этикета свидетельствовало об очень высоком градусе уважения. Вернувшись в приемную, тов. Афанасьев объявил посетителям, что принять их сегодня уже не сможет и попросил прийти во вторник на следующей неделе. Увидел страдающего Павлова, тов. Афанасьев схватил его за локоть, завел в начальственный кабинет, и попросил ровно через 15 минут быть на выходе возле его служебной машины. В интерьере кабинета, оформленного по правилам Фен-Шуя, по сравнению с тем, что Павлов видел ровно неделю тому назад, произошли некоторые изменения. Прежде перед большим совещательным столом висела копия картины И. Бродского «В. И. Ленин в Смольном», а теперь — копия портрета патрона всея КПСС Л.И. Брежнева кисти модного художника Ильи Глазунова. Довольно моложавый генсек был изображен с выражением тревоги и печали на суровом, потянутом томной поволокой, лице. А на книжном шкафу из настоящей карельской березы, вместившем все три издания «Большой Советской Энциклопедии» в количестве 144 томов, появилась бронзовая статуэтка совы, во все эпохи считавшаяся атрибутом красивой и обеспеченной жизни. «…Поедешь со мной в ТАСС на совещание. Никаких документов с собой брать не надобно. Только блокнот и перо. По дороге ненадолго остановимся и погуляем на свежем воздухе. Расскажу кое-что интересное», — завершил шеф свой монолог, показав при этом указательным пальцем на потолок. Данный жест означал, что у тов. Афанасьева к Павлову, кроме всего прочего, есть строго конфиденциальный разговор, исключающий возможность потусторонней прослушки.
* * *Попав в тень зеленеющих лип, тов. Афанасьев демократично предложил Павлову «промочить горло», и повлек к недавно открывшемуся после обеденного перерыва киоску «Пиво и Воды». Они заняли очередь. Перед ними стояли, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, явно, в предвкушении освобождения от похмельного синдрома два типичных представителя московского ЖКХ в угрунтованной свинцовыми белилами и заляпанной разноцветной краской рабочей одежде. Маляры-штукатуры заказали по две бутылки «Жигулевского», рассчитались и, озираясь по сторонам, быстро удалились в неизвестном направлении.
— Рабочий класс! — иронически произнес Павлов, когда работяги отодвинулись от прилавка.
— Гегемон! — коротко отрезал тов. Афанасьев и обратился к полнотелой продавщице с подведенными бровями и ярко накрашенными губами:
— Нарзан есть?
— Нарзан, к сожалению, закончился — ответила продавщица и почему-то обиделась.
— Абрикосовая есть? — с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, осведомился Павлов.
— Немае абрикосовой, и никогда ее не завозили — днепропетровскими нотами пропела продавщица, невольно, раскрывая местность, где ее взрастили.
— А что, красуня, есть из минеральных вод? — вежливо и даже как-то участливо, перед этим зыркнув глазами и, показав Павлову кулак, обратился к продавщице тов. Афанасьев.
— Есть «Боржоми», но только не студеная — встрепенувшись, извиняющим тоном отозвалась продавщица, разглядев, наконец, солидного мужчину начальственного вида.
— Ну, как говорят в Украине, «захочеш пити — підійдеш до струмка». Подай дві пляшки. Здачі не треба. Тільки, будь ласка, відкрий їх і організуй нам справжні склянки, а не одноразові,— попросил продавщицу на ее родном языке тов. Афанасьев.
— Стаканы верните — совсем дружелюбно, получив бумажный рубль, заговорила продавщица, — и с громким хлопком открыла сначала одну, а потом вторую бутылку. Из-под крышек обильно хлынула белая пена. Дождавшись, когда вода успокоится, коллеги взяли с прилавка бутылки и стаканы и направились к свободной садовой скамейке. Отходя от киоска, они слышали, как продавщица недовольно проворчала: «Воно як трапиться: коли середа, а коли й п'ятниця! То и дело вадзічку абрикосовую спрашивают. А где я возьму ее, коли ее не завозят?» Ответственные сотрудники Главлита понимающе переглянулись, улыбнулись и уселись на скамейке, лицом к пруду и спиной к Бронной, предварительно подстелив под себя, чтобы не запачкать одежду коварной акриловой краской, имеющиеся в их распоряжении газеты: тов. Афанасьев — «Правду», Павлов — «Известия». Тотчас на асфальтовую дорожку перед ними спланировала стайка голубей и, перебирая красными лапками, приблизилась прямо к их ногам, явно, выпрашивая угощение. Тов. Афанасьев, забыв о номенклатурном статусе, резко наклонился и громко хлопнул в ладоши.
Голуби, испугавшись, отлетели, но недалеко, и продолжали с безопасного расстояния выжидать незнамо что: то ли приглашения к обеду, то ли еще более неприятного огорчения. Павлов, которому частенько приходилось стоять в очередях, не выдержал и рассказал свежий анекдот:
«Улица. Длиннющая очередь. В хвост очереди на всякий случай пристраивается еще один гражданин, и вступает в беседу с крайним:
— Чего дают?
— Говорят, Конан Дойля завезли.
— А это лучше, чем кримплен?
— Не знаю. Думаю, не взять ли на пробу две бутылки?»
Тов. Афанасьев в очередях стоял редко, — разве что в кремлевском буфете. Все заботы о домашнем хозяйстве лежали на его супруге Арише. Детей у них не было, внуков тоже. Соотечественников, впавших в состояния потребительского маразма, они оба не любили, и презрительно называли «куркулями» и «мещанами». В кандидатской диссертации на тему: «Образ мелкобуржуазного хама в творчестве А.П. Чехова», — тов. Афанасьев еще в те «застойные» годы очень своевременно отметил, что: «…Стремление некоторых несознательных граждан овладеть престижными вещами и услугами вопреки основному закону социализма: „От каждого по способности, каждому — по труду“, — равносильно тому, что они становятся не хозяевами, а рабами вещей, приобретаемых ими любыми средствами». Свежий анекдот тов. Афанасьев оценил, рассмеялся, но и в долгу не остался. Чтобы продемонстрировать знание аутентичного материала, он так опасно пошутил, что Павлов от смеха ужом чуть не сполз со скамейки:
В клубе железнодорожников проходит лекция «О любви». Лектор читает доклад о видах любви: — Любовь бывает разных видов. Бывает любовь между мужчиной и женщиной. Из зала выкрик: — Товарищ лектор, а слайды будут? Лектор:
— Слайды, товарищи, будут, как и обещано, но в конце лекции. Ну, так я продолжаю. Ещё бывает любовь между мужчиной и мужчиной. Снова возбужденный выкрик из зала: — Товарищ лектор, а слайды будут? — Я же говорю, слайды в конце лекции. Также бывает любовь между женщиной и женщиной. Снова тот же голос: — Ну, товарищ лектор, когда же слайды? Лектор невозмутимо продолжает: — Но высшей формой любви является любовь советского гражданина к родной Коммунистической партии. А теперь, товарищи, слайды.
Когда боржоми было выпито, Павлов на правах подчиненного забрал стаканы и пустые бутылки, и, не спеша, отправился к киоску, возле которого уже галдело и толкалось разнокалиберное по росту и комплекции подрастающее поколение в парадной школьной форме и красных пионерских галстуках. Освобождать для него, как старшего по возрасту, проход к прилавку никто не собирался, поэтому ему пришлось пустить в работу локти.
«Откуда они набежали?», — рассержено подумал Павлов, не разобравшись в причине появления в столь неурочное время совершенно нелюбимой им очереди. Но, если бы он в этот самый момент повернул голову чуть-чуть левее, то заметил бы остановившийся неподалеку на обочине проезжей части Бронной улицы пустой автобус с желтым кузовом, белыми створками пассажирских дверей и включенными аварийными фарами.
Неисправное транспортное средство марки ПАЗ-672 принадлежало Дому пионеров города Смоленска. На нем в сопровождении растерявшегося в непредвиденной ситуации инструктора обкома комсомола возвращались домой с Всесоюзного слета, посвященного какому-то очередному юбилею, юные корреспонденты «Пионерской правды». Пробравшись к продавщице, Павлов не стал просить законно причитающиеся ему за сданную тару 24 копейки, а просто поставил стаканы и пустые бутылки на прилавок. На обратном пути от прилавка с ним произошел досадный инцидент. Его локоть нечаянно соприкоснулся с упругим бюстом школьницы — акселератки, на котором нелепо топорщился символ принадлежности к Всесоюзной пионерской организации имени В.И. Ленина. Девица с лицом, похожим на фотографию юной Анастасии Вертинской, смутилась и покраснела. Только Павлов собрался произнести слова извинения, как тут же наткнулся на ловко подставленную кем-то из школяров подножку, и чуть было не растянулся на грязном асфальте.
«Отрок имбицильный!», — выругался он, но, не имея времени и желания для выяснения отношений с несовершеннолетними обидчиками, поспешил к своему шефу.
— Ну-с, Дима, надеюсь, ты догадался, зачем я дал тебе на ознакомление материал с уфологическими экзерсисами? — возвратил его из рассеянного состояния строгий голос тов. Афанасьева. Павлов, встрепенувшись, понял, что шеф имеет в виду подборку материалов центральной и региональной прессы за период 1975–1978 гг., которую он не далее как позавчера получил в работу с резолюцией: «Ознакомиться и составить профессиональное мнение». Вышеуказанные документы были собраны в одной пухлой папке в виде аккуратно подшитых и пронумерованных вырезок из газет и журналов, а также листов машинописного текста на тему о всякого рода загадочных явлениях: от шаровой молнии и НЛО до гипноза, пирокинеза, телекинеза и гипотетической машины времени. Все листы формата А-4 с машинописным текстом были помечены штампом «Не утверждено», под которым стояли дата и подпись курирующего цензора. Последнее означало, что статья или заметка «залитована», — проще говоря, не разрешена к печати. На вырезках из газет и журналов сверху текста были приклеены полоски бумаги, которые сейчас называют «стикеры», а раньше — «закладки». На них разборчивым почерком были указаны: название печатного органа, год и номер выпуска, фамилия цензора и фамилия дежурного редактора. Потратив несколько часов на изучение содержимого папки, Павлов так и не понял, кто и с какой целью ее сформировал. Вряд ли шеф сам, ради любопытства, собирал эти статьи и заметки, и затем решил показать молодому сотруднику, так сказать, для расширения кругозора. Решил проверить его профессиональные навыки? Однако никакой смысловой разницы между прошедшими и не прошедшими предварительную цензуру материалами Павлов не нашел. Ни в тех, ни и других не было ничего такого крамольного, что подпадало бы под параграфы официального «Перечня сведений, запрещенных к опубликованию в открытой печати». «Может, — подумал он, — авторы запрещенных к опубликованию материалов пожаловались в ЦК КПСС на некомпетентность цензоров, — в провинции всякое бывает, — и по предложению какого-нибудь Малина-Фалина провели скрупулезное расследование, и в качестве примера подшили к неопубликованным материалам опубликованные?» Такое было возможно, но маловероятно. Оставалась последняя версия — авторы. Их было четверо: доктор физико-математических наук Мерцалов, кандидат биологических наук Фишман, кандидат философских наук Огурцов и доктор исторических наук Шмидт. Все из Новосибирска. Он позвонил знакомому коллеге-цензору из новосибирского областного управления Главлита и поинтересовался: «Известны ли ему такие-то товарищи-граждане?» На данный вопрос он получил уклончивый ответ, сопровождавшийся характерным покашливанием, которое ему следовало расценивать, как многозначительный намек: они — диссиденты.
— Я навел кое-какие справки, Валентин Георгиевич, и считаю, что этот материал не по нашей кафедре — осторожно намекнул Павлов. Реакция шефа на его слова оказалась совершенно неожиданной.
— Удивляюсь твоей доверчивости Павлов, а также потерей бдительности — с раздражением в голосе заговорил тов. Афанасьев, перейдя в обращении со своим подчиненным с имени на фамилию. — Мало ли откуда к нам пришел этот материал! Со Старой площади или с Лубянки. Я тебе его дал не для расширения кругозора, а для тщательной проработки.
— Но я, правда, не нашел там ничего такого, что… — начал оправдываться Павлов.
— Ты не нашел, а вот, органы, от которых, как ты правильно догадался, этот материал поступил, нашли — продолжал сердиться тов. Афанасьев.
— И что же, например? — робко поинтересовался Павлов. Голос тов. Афанасьева снизился до заговорщического шепота:
— А то, например, что места наблюдений за так называемыми НЛО, указанные в этих статьях и заметках, полностью совпадают с местами дислокации объектов Министерства среднего машиностроения СССР и расположениями шахтных установок МБР.
— Опаньки! Прокололся! — растерялся Павлов, лихорадочно вспоминая, какие материалы, собранные в папке № 1317, относились к теме НЛО.
— Ха-ха-ха-ха! — зашёлся смехом тов. Афанасьев. — А ведь я тебя разыграл! Ничего предосудительного там нет. У тех парней, действительно, есть какие-то проблемы с КГБ. В чем они провинились, честно говорю, не знаю, но сам начальник Следственного отдела обратился в Главлит с просьбой помочь ему с ними разобраться. «Уж не тот ли это импозантный гражданин, которого шеф провожал до лифта?», — мгновенно, сообразил Павлов, но вслух сказал:
— А я тут при-чем?
— Ты ведь у нас член Союза журналистов. Не правда ли? — тов.
Афанасьев задал довольно неожиданный вопрос.
— Да, в этом году приняли — удивившись, Павлов не без чувства гордости удовлетворил начальственный интерес.
— А почему у тебя литературный псевдоним такой странный — «Василевич». Это фамилия или отчество? — сменив гнев на милость, стал интересоваться тов. Афанасьев. И Павлову, волей-неволей, пришлось перелистать некоторые страницы жизненной и трудовой биографии:
— Понимаете ли, Валентин Георгиевич, меня еще в школе, когда в 8-м классе комсоргом избрали, кроме как Василич и не называли. Даже молодые учителя и те, посмеиваясь, конечно, иногда так ко мне обращались. То же самое и в универе. На первом курсе избрали старостой группы, хотя мне еще и 18-ти не исполнилось. Были ребята постарше, отслужившие в армии или с рабочим стажем, но все равно выбрали меня. «Василевич, Василевич… Что-то припоминаю… Образованнейшая, судимая по 58-й статье, женщина-филолог, создавшая в 20-е годы грамматику не то чукотского, не то эвенкийского языка», — напрягал профессионально-натренированную память тов. Афанасьев, но, не будучи уверенным, многозначительно произнес:
— Уважали, значит…
— Может быть — уклончиво ответил Павлов, все еще не понимая, в какую сторону гнет шеф.
— Почему сразу на журфак не поступил, а подался в геологи? — строго спросил тов. Афанасьев, но тут же, смутившись, поправился. — Впрочем, профиль высшего образования для Цензора, это — не самое главное. Тут мозги нужны, как у Штирлица.