Побросав вещи, носильщики с криками разбежались. А носорог начал методично топтать и уничтожать наши вещи. Тут я вспомнил про свой карабин. Это ведь я уговорил Хайрила свернуть в эту сторону, и, значит, я должен был отвечать за всё, что здесь произошло. Носорог был в бешенстве, возможно, он действительно приходился близким родственником кому-то из погибших. Я иногда вспоминаю его бешенство и понимаю, что это мог быть отец, брат, сын или дядя погибших носорогов. Только не нужно смеяться. У животных бывают свои привязанности, своя любовь. И, возможно, мы чего-то не поняли или не предусмотрели. Но этот носорог словно взбесился.
И тогда я показал себя настоящим охотником. Я пошел на это существо, беспрерывно стреляя. Носорог повернулся ко мне, не понимая, откуда взялся новый враг. Но он был на расстоянии тридцати-сорока метров, и я не мог промахнуться. Просто не имел права. Каждый мой выстрел вырывал у него куски мяса, оставляя ужасные кровавые следы на его теле. Но он упрямо стоял на ногах, даже не желая нападать. Может, это был отец той парочки, я даже не знаю, что подумать. После четвертого выстрела он покачнулся, после пятого наконец упал. Я буквально расстреливал его из своего карабина в упор. Двигаться он уже не мог. Шестой, седьмой, восьмой выстрел. Я уже был в состоянии, близким к помешательству, когда охотник чувствует кровь и понимает, что не может остановиться. Я выпустил в него всю обойму. И продолжал нажимать на спусковой крючок, пока Ибрагим не остановил меня, буквально вырвав карабин из рук.
Только затем мы подошли ближе. Итоги были неутешительными. Почти все наши вещи были растерзаны этим животным. На земле рядом с ним весь в крови тяжело умирал Хайрил. Он уже задыхался, на губах появились кровавые пузыри. Кореец подошел к нему и вложил ему в руки оружие. Хайрил улыбнулся и умер.
Очевидно, они умирали, как викинги, с оружием в руках. Возможно, это был какой-то ритуал, я точно не знаю. Но даяк умер как настоящий мужчина. Иногда я думаю, что старик Хемингуэй был прав. Для любого мужчины умереть в бою – это самая лучшая смерть.
– Что теперь? – строго спросил Дебольский, глядя на меня. – Надеюсь, теперь мы закончим нашу охоту на носорогов.
– Нужно его хоронить, – показал на погибшего проводника кореец. Он повернулся, чтобы позвать наших носильщиков.
Дебольский подошел к одному из рюкзаков, который бросили носильщики. Там находился его спутниковый телефон. Но аппарат был просто раздавлен. Леонтий Яковлевич покачал головой. Взглянул на Феликса.
– Твой аппарат в порядке?
Феликс подошел к своему рюкзаку, который он использовал в качестве метательного снаряда. Достал свой аппарат.
– Нужно вызвать вертолет, – твердо решил Дебольский. Он не смотрел в сторону женщин. Алле стало плохо, и даже Юлия выглядела не лучшим образом.
– Его хоронить здесь, – твердо повторил кореец, показывая на погибшего Хайрила.
– Найди носильщиков, пусть роют ему яму, – разрешил Дебольский. – Что у тебя, Феликс, достал телефон?
– Он не работает, – виновато сказал Феликс, – кажется, тоже сломался.
– Не может быть, – нахмурился Леонтий Яковлевич, – только этого нам не хватало.
Феликс протянул ему телефон. Аппарат не работал. Дебольский был сильным человеком. Он посмотрел на телефон, вернул его Феликсу. Затем обернулся к нашему второму проводнику.
– Как быстро мы сможем выйти к людям? Чтобы связаться с нашей первой группой или с вертолетом. Ты понимаешь, что я говорю?
– Понимаю, – кивнул кореец, – завтра вечером мы будем на месте. Осталась одна ночь. Нам все равно нужно идти к морю.
– Хорошо, – согласился Дебольский, – собери носильщиков и похороните даяка. Потом даешь нам его адрес. Мы заплатим его семье компенсацию за его смерть.
– Я не понимаю, – пожал плечами кореец – очевидно, слово «компенсация» было ему незнакомо.
Потом мы долго искали разбежавшихся трусов. Долго копали землю. Могила должна быть очень глубокой, чтобы её не разрыли животные. Потом так же долго её засыпали, закрывая тело какими-то листьями. Я понял, что эти листья должны были гнить, отбивая запах человеческого гниения, чтобы сюда не добрались животные. Могилу долго засыпали землей. Затем кореец сел и начал петь какую-то тихую песню. Учитывая, что почти весь наш груз был уничтожен, а спутниковые телефоны разбиты, нам было совсем не до песен. Но мы понимали, что это своеобразный ритуал даяков и нам нужно подождать.
Алла сняла свою обувь, и мы увидели, в каком состоянии её ноги. Особенно правая нога. Дальше идти она просто бы не смогла. Мы собрали носильщиков и объяснили этим придуркам, что теперь они будут нести женщину. Начали проверять, что именно осталось из нашего багажа. Самое обидное, что носорог растоптал мою левитру. И зачем я не разделил этот пузырек на две части? Мы бываем такими самоуверенными. Неужели я думал, что в палатке мне может понадобиться этот препарат?
Когда я увидел, как разворочен наш багаж, то не придал этому особого значения. И только потом понял, что там лежала моя левитра. Я не знал, что мне делать в этой ситуации. Смеяться или плакать. Ведь с этим чудодейственным препаратом я был настоящим «мачо», а без него мои проблемы становились более очевидными. Было обидно. В отличие от женщин, у мужчин не бывает запретных дней, но я понял, что после гибели багажа для меня могут наступить «запретные дни».
Еда была уничтожена, но это не было большой проблемой. Перед нами лежали три убитых носорога, и с едой до завтрашнего вечера у нас не будет особых проблем. Мы сделали своеобразные носилки из веток, чтобы Алле было удобно. Мы были готовы придушить эту неприспособленную дуру. Юлия держалась гораздо лучше, хотя черты лица у неё несколько заострились. А кореец исполнял свою песню часа два, словно испытывая наше терпение.
– Когда он наконец закончит? – зло спросил Феликс, показывая на нашего проводника.
– Потерпите, – мрачно посоветовал Леонтий Яковлевич, – очевидно, у них такой ритуал. Не забывайте, что этот человек погиб из-за нас.
– Он был плохим охотником, – отмахнулся Феликс, – нам подсунули какое-то животное. И мы сделали крюк, чтобы Роман мог продемонстрировать нам своё умение охотника. Или вы опять будете делать вид, что ничего не поняли? Я смотрел по карте. И видел, как вчера Роман договаривался с Хайрилом. Ему хотелось показать себя в полном блеске. Ему мало спать с женщиной, ему нужно покорить её своими охотничьими успехами.
Я оглянулся на Юлию. Она сделала вид, что ничего не услышала. Вот сволочь Феликс. Как он может так говорить. В такой ситуации.
– Это обычный несчастный случай, который иногда бывает на охоте, – разозлился я, – и не нужно говорить глупости. Я, во всяком случае, стреляю, а не бросаю трусливо свою винтовку в сторону носорога. Нужно было ещё бросить в него своими солнцезащитными очками, может, они попали бы ему на глаза и он перестал бы видеть.
При напоминании о трусости Феликс побледнел.
– Я не умею убивать животных в отличие от тебя, – отчеканил он, – и вообще, вы превратили нашу поездку в балаган. Взяли с собой своих женщин. Устроили себе гарем.
– Это не твоё дело, – отрезал Ибрагим, – я честно заплатил за Аллу.
– Подожди, Ибрагим, – вмешался Дебольский, – Феликс прав в том смысле, что наши спутницы служат нам дополнительной обузой. И нам предстоит трудный переход. Не говоря уже о том, что вы оба больше думали о том, как произвести впечатление на ваших прекрасных дам, чем о безопасности нашего перехода.
Тут мы заговорили все разом, даже женщины. Кореец перестал петь и удивленно взглянул в нашу сторону. Затем снова запел. Притихшие носильщики не понимали, о чем мы спорим. Они вполголоса переговаривались. После того, как мы высказали друг другу все свои претензии, наступило долгое и неловкое молчание.
– Поговорили, – сказал Леонтий Яковлевич. – Я теперь понимаю, почему на морское судно не пускают женщин. Чтобы не было подобных ссор. Давайте закончим наши споры. У нас впереди трудный переход.
Он даже не мог предположить, что впереди самая долгая и самая трудная ночь в нашей жизни. А потом будет самый страшный день, который нам не удастся пережить в прежнем составе.
Глава 13
Мы двинулись дальше в пятом часу вечера. Уже начинало смеркаться. Нам пришлось сначала объяснять корейцу, что именно сказать носильщикам, а затем он долго переводил наши слова, показывая всем четверым, как им нужно нести нашу спутницу.
Двигались мы медленно, носильщики несли Аллу, оглядываясь по сторонам. Судя по их испуганным лицам, они решили, что третий носорог, появившийся неизвестно откуда, был носорожьим божьим бичом, который захотел нас покарать. И поэтому они двигались очень осторожно, опасаясь повторного нападения. Но носорогов мы больше не встречали. Иногда слышали крики и рычание различных животных. Вечером мы с Ибрагимом подбили сразу несколько фазанов. Это было очень кстати, учитывая, что мясо носорогов достаточно жесткое, а наши припасы были растоптаны животным. И ещё печально, что почти все оставшееся снаряжение нужно было нести мужчинам, так как все четверо носильщиков были заняты нашей Аллой. Представляете, как это нас нервировало.
Мы прошли мангровые заросли и вышли к очередной горной гряде. Кореец показал нам на восток, куда мы должны были двигаться. Он объявил, что поведет нас самой короткой дорогой, но нужно быть осторожнее, здесь встречаются плотоядные летучие мыши – крыланы, которые могут нападать даже на людей. Он шел впереди, Ибрагим был в центре колонны, а я замыкал шествие, подстраховывая остальных. На Феликса мы уже не рассчитывали, видя его «храбрость» во время нападения носорогов, а Дебольский с его зрением мог увидеть только слона. Юлия чуть отстала, чтобы оказаться рядом со мной.
– Ты хороший охотник, – кивнула она мне, – здорово стреляешь. Будем считать, что я оценила. Между прочим, я успела сделать несколько прекрасных снимков. Будешь героем, когда мы вернемся в Москву.
– Посмотрим, – пробормотал я. Меньше всего я думал в этот момент о её журнале.
Несколько раз мы видели змей, которые уползали при нашем появлении. Здесь водились и кобры, и удавы. На соседней Суматре можно было увидеть даже варанов, которые остались со времен динозавров. Этим крупным ящерицам удалось выжить, пройдя такой длительный путь эволюции. Но на Калимантане их, к счастью, не было. Правда, наш проводник предупредил нас, чтобы мы осторожно обходили заболоченные места. Здесь водились гребнистые крокодилы, которые достигали семи метров в длину. Я не оговорился. Семь метров. Это четыре человека, сложенных в одну линию. Представили? Тогда вы можете представить, как страшен такой крокодил. Но, к счастью, мы их нигде не видели. Было уже совсем темно, когда наш проводник наконец вывел нас в небольшую долину и предложил сделать привал. Он показал нам несколько больших деревьев и сухую площадку, где мы могли бы отдохнуть. Обе палатки мы бросили там, где похоронили Хайрила. Нести их на своих плечах не было никакой возможности, в конце концов, мы никогда не работали носильщиками. А наши спальные мешки были разорваны носорогом. Поэтому мы стали устраиваться прямо на земле. Носильщики разожгли несколько костров вокруг нас, чтобы уберечь от змей, но мы решили, что каждый из нас будет по очереди не спать. Хотя спать никому не хотелось, сказывались волнения этого дня. Даже женщины не могли уснуть.
На северо-западе был лес, на юго-востоке заросли крупного кустарника. Но в этой небольшой долине нам было уютно и как-то удивительно спокойно. Ким До Су отдал мясо носорогов нашим носильщикам, которые его сварили и с большим удовольствием съели. Он приготовил нам убитых фазанов, запекая их в золе. Фазаны оказались удивительно вкусными. Кроме того, он сделал какую-то густую похлебку из листьев травы аланг-аланга и дал каждому из нас. Самое интересное, что он сам тоже выпил этот напиток. И нужно сказать, что мы действительно почувствовали себя гораздо лучше, как будто у нас прибавилось сил.
Мы лежали на земле, и над нами было ясное звездное небо. Мы чувствовали себя частью природы, свежий ветер и ночная прохлада были так приятны после тяжелого перехода. Воздух был просто чудесным. В этой долине было так прекрасно. Не знаю, кто начал разговор первым, но мы чувствовали некое умиротворение. Ким До Су прислонился к дереву, закрыв глаза, но я понимал, что он не спит. Кореец все время смотрел в сторону костров, которые должны были отпугивать змей и мелких грызунов.
– Как здесь красиво, – сказала Юлия. – Спасибо вам всем за это путешествие. Просто прелесть. Если бы не смерть нашего проводника.
– Для них это нормальная жизнь и нормальная смерть, – быстро вставил Феликс, – это для нас такая смерть нечто необычное. У каждого своя жизнь и своя судьба. Он допустил ошибку и поэтому погиб.
– Мы тоже допускаем ошибки, – напомнила Юлия, – но они у нас иного рода. Мы защищены некими цивилизационными формами, хотя на самом деле мы лишь немногим отличаемся и от погибшего проводника, и от этого корейца, который провел здесь всю свою жизнь, и от наших носильщиков.
Все четверо парней, находившихся справа от дерева, уже спали. Им нужны были силы, чтобы нести Аллу к морю. У меня было такое ощущение, словно меня напоили сладким вином. Чувство легкости и какой-то большой любви к окружающим. В эти мгновения я любил даже Феликса.
– У каждого свои ошибки и свои просчеты, – согласился Леонтий Яковлевич, – но мы стараемся о них не говорить. Стараемся никогда их не вспоминать. Только на исповеди.
– Или где-нибудь в незнакомом месте, – неожиданно сказала Алла. – А давайте сегодня устроим такую ночь. Ночь откровений. Ведь мы вышли в такую чудесную долину. Я даже забыла про смерть нашего проводника. Давайте один раз в жизни будем искренними, откровенными. Ничего не утаивая и не скрывая. Пусть эта долина будет нашей долиной откровений.
– Попробуй, – немного насмешливо произнес Ибрагим, – давай начнем с тебя. Раз ты сама это предложила.
– Давайте, – согласилась Алла, – я расскажу вам свою историю. Тебе тоже будет полезно послушать, Ибрагим, ты ведь никогда не спрашивал меня, как я попала в Москву из своего Ростова.
Она устроилась поудобнее, приподнялась, чтобы сесть, и начала рассказывать.
– Вы полагаете, мне нечего рассказать? Считаете, что в силу своего возраста я ничего не пережила и не имею такого жизненного опыта, как ваш? Конечно, я не зарабатывала миллионы и не обманывала людей в таких количествах, как это делали вы все. Только не перебивайте меня. Я сейчас чувствую, что если не смогу выговориться, то уже никогда и никому не расскажу то, что я ношу в себе. Мне обязательно нужно об этом рассказать.
Ибрагим никогда не расспрашивал меня о моем прошлом. И за это я ему очень благодарна. Он вел себя в отношениях со мной как настоящий мужчина. Благородный и смелый. Я иногда даже забывала, что он меня фактически купил. Только ничего не говори мне сейчас, не возражай, иначе я не смогу продолжать.
Я родилась в Ростове, в семьдесят пятом году. Была старшей дочерью у матери, когда мой отец погиб. Он был путевой обходчик и погиб в какой-то непонятной автомобильной катастрофе. Некоторые потом вспоминали, что они с приятелем возвращались после ночной смены. Может, просто устали. Может, не разобрались ночью и не увидели поворота. И оба так нелепо погибли.
Машина свалилась в овраг и загорелась. Мне было три года, и отца я почти не помню. Маме было немногим больше двадцати. Можете себе представить. Отец был старше неё на шесть лет. Через два года в семье появился новый мужчина. Ему было уже за тридцать, и он был старше мамы почти на десять лет. Мой отчим. Нужно сказать, что он мне сразу не понравился. Он был ниже мамы ростом, какой-то плюгавенький, невзрачный, всегда дурно пахнувший. В мятой одежде, вечно такой неопрятный. По дому он обычно ходил в нижнем белье, такие солдатские длинные темно-синие трусы и голубые майки. С тех пор не могу видеть мужчин в нижнем белье. Меня трясет, когда вспоминаю об этом типе.
Через год мать родила от него близнецов. Ребята были хорошие, красивые, здоровые. Хотя роды были достаточно тяжелыми. Мне было шесть лет, и я помогала маме за ними ухаживать. Наш второй «папа» тогда неплохо зарабатывал, он работал на каком-то складе, а потом даже стал заведующим на крупной плодоовощной базе. Можете себе представить? В эпоху жуткого дефицита восьмидесятых он считался достаточно состоятельным человеком. Мы даже имели свои «Жигули» и по меркам соседей считались почти миллионерами. Даже ездили в соседние города.
В восемьдесят восьмом ребята пошли в первый класс. Я тогда перешла в седьмой класс. И тогда мы узнали, что наша мама тяжело больна. Нужно отдать должное моему отчиму, он очень переживал, показывал её разным врачам, доставал дефицитные лекарства. Но это наверно был тот самый случай, когда уже ничего нельзя было сделать. Она была совсем молодой женщиной, ведь она родила меня в восемнадцать. Она чахла прямо на глазах, и мы все видели, как она угасает. Она почти не жаловалась, ничего не просила. Только с какой-то жалостью смотрела на меня. Ведь она понимала, что после её ухода в этом мире не останется ни одного человека, который будет меня так любить. Через два года она умерла. Мальчики ещё не совсем понимали, что произошло. Им было по девять лет, и они плакали только в первый день. А потом отчим отправил их к своей сестре, чтобы она о них позаботилась. И они остались жить у его сестры.
А я в четырнадцать лет приняла всё хозяйство этого «папочки» и наш большой дом. У нас был достаточно большой дом, оставшийся маме в наследство от родителей. Целых четыре комнаты и свой участок. Первое время отчим вел себя прилично, даже покупал мне какие-то платья, подарки, заботился обо мне. Но это был уже конец восьмидесятых, начало девяностых. Отчим потерял работу на своей базе. Да и на базах уже не было ничего, кроме гнилой капусты и подмерзлой картошки. Он сидел дома, пил и ругался, ругался и пил. Постепенно в доме не стало ни денег, ни еды. Иногда помогала его сестра, которая приносила продукты. Он абсолютно опустился, проклинал всех подряд, кому-то грозил.