Так что на мостовой, охраняя детей, остался Нейл.
Вооруженной пистолетом калибра 9 мм, Молли предстояло войти в таверну, уговорить всех, кто находился внутри, эвакуироваться и попытаться увести Касси.
Ничто и никто не двигался вдоль Главной улицы в этом лунном полусвете, разве что лениво шевелился лиловый туман.
Над Черным Озером повисло молчание, подобное молчанию мухи в янтаре или ископаемого в камне.
А потом, где-то далеко, заплакал мужчина. Ему ответила плачущая женщина. К ней присоединилась вторая.
У всех троих сердца вроде бы разрывались от горя, плач звучал убедительно, пока слушатель не понимал, что все трое плачут в одном ритме.
Утро становилось все теплее. Молли сняла плащ.
Красные драконы на деревьях могли наблюдать за ними издалека. Возможно, охотились только на деревьях. Может, спускались для охоты на улицу. В действительности, решила она, значения это не имело. Потому что наверняка хватало и других хищников.
В пятнадцати футах над головой густой туман выполнял роль занавеса, натянутого между умирающим человечеством, которое было и трагической жертвой, и аудиторией, и последним действием Армагеддона. Рабочие сцены устанавливали декорации, чтобы перейти к завершающей сцене Судного дня.
Сверкающий корабль тем не менее продолжал висеть над ними. Молли, однако, не могла привыкнуть к продолжающемуся «просвечиванию». Чувствовала себя униженной, пристыженной, испуганной и злой.
Злость она приветствовала. Как и надежда, злость отгоняла отчаяние.
Вергилий ткнулся носом в ее левую руку, потом вернулся к прежнему делу, охране детей от тех тварей, что поселились в мертвом городе.
У Молли не было необходимости говорить Нейлу, что она его любит. Он знал. И она знала, кто она для него. Все, что могли, они сказали взглядами, прикосновениями.
С пистолетом в одной руке и фонарем в другой Молли вошла в таверну.
Глава 45
Свечи, как и прежде, горели в стеклянных вазочках-подсвечниках цвета янтаря. На стенах и потолке таверны Рассела Тьюкса плясали тени, нарисованные светом свечей.
Казалось, сам воздух светился, словно атмосфера во сне про ангелов, и на мгновение Молли с облегчением подумала, что те, кто остался в таверне после их с Нейлом ухода, чуть позже тоже ушли. Потому что никто не сидел ни за столиками, ни в кабинках. Никто не стоял у стойки бара, да и самого Тьюкса за ней не было.
Дерек и пьяницы ушли. Как и миролюбцы. Как и колеблющиеся, вместе с Касси.
Если бы она не задержала взгляд еще на секунду, то повернулась бы и вышла из таверны, подумав, что в большинстве своем люди все-таки направились в банк, чтобы помогать в его защите. Но, задержавшись, Молли поняла, что здесь реализовался совсем другой сценарий.
Во-первых, оружие. Винтовки, ружья, пистолеты и револьверы остались.
Ни у пьяниц, ни у миролюбцев оружия не было, но многие из колеблющихся готовились защищаться, если сочли бы необходимым или желательным воспользоваться своим правом на защиту. Не могли все они выйти в этот изменившийся или менявшийся мир без оружия.
Во-вторых, одежда. Пальто и куртки остались висеть на стульях. Потом она увидела свитера и рубашки внутри некоторых пальто, даже одну пару джинсов.
Продвинувшись от входной двери в глубь таверны, обнаружила одежду и на полу. Слаксы, брюки, в большом количестве джинсы, мужские рубашки, женские блузки, мужское и женское нижнее белье. Ботинки, сапоги, пояса, шляпы, кепки, бейсболки.
Свидетельства насилия: пуговицы всех форм и цветов усыпали пол. Одежду срывали с людей с такой яростью, что пуговицы отрывались. Многие предметы одежды были распороты по швам.
И тем не менее произошло все без единого выстрела.
В таверне царила тишина. Задержав дыхание, Молли прислушалась, но ничего не смогла услышать в этой оглушающей тишине.
Она мягко ткнула ногой несколько пуговиц. Отлетев, они со стуком запрыгали по половицам, доказывая, что она не оглохла.
Везде валялись часы. На столах и на полу блестело золото и серебро: ожерелья, медальоны, браслеты, кольца, сережки.
Не понимая, что тут произошло, Молли могла только предположить, что тридцать или сорок исчезнувших человек заставили раздеться против их воли. Поскольку она знала нескольких из этих людей и поскольку тех, кого она знала, отличала благопристойность, она не могла представить себе ситуацию, в которой эти люди разделись бы без принуждения.
И тем не менее обошлось без выстрелов.
Следовательно… может, их охватило общее безумие, вызванное распылением вызывающего психоз токсина?
Конечно же, некоторые из экзотических видов плесени, включая те, что появлялись и на зерне, могли вызвать визуальные и слуховые галлюцинации, и всех собравшихся в таверне людей могла охватить массовая истерия. Некоторые верили, что не только религиозный фанатизм был причиной процессов над ведьмами Салема, потому что проходили эти процессы именно в тот период, когда на собранном с полей зерне появлялась та самая плесень.
Плесень принадлежала к тому же классу, что и грибы, а грибы, похоже, занимали в спектре растительности чужого мира более важное место, чем на Земле.
Токсины, выработанные инопланетными грибами, могли вызвать помутнение сознания, галлюцинации и массовую истерию, каких еще не испытывали люди. Временный психоз. Безумие. Возможно, даже желание убивать.
На столах и на полу валялись осколки пивных бутылок. «Корона», «Хейнекен», «Дос эквис».
Некоторые вроде бы разбились не случайно, их разбивали, чтобы превратить в оружие. Длинное горлышко «Короны» могло послужить идеальной рукояткой, тогда как разбитая бутылка становилась «розочкой», едва ли не самым опасным оружием в драке.
На одной из таких «розочек» Молли нашла кровь. На второй. На третьей. Еще влажную.
Пятна крови она увидела и на некоторых предметах одежды, но встречались они не так уж и часто, чтобы предполагать массовую резню или даже драку.
Однако человек сорок пропали. Судя по всему, обнаженные. Но… живые? Мертвые? И куда они все подевались?
Вновь Молли затаила дыхание, прислушалась, стараясь заглушить удары молота-сердца, но опять ничего не услышала.
В глубине общего зала, за столиками, находился короткий коридор, который вел к туалетам, мужскому и женскому. Справа от коридора, в дальней стене, ждала дверь с табличкой «ТОЛЬКО ДЛЯ СОТРУДНИКОВ».
Свечи освещали лишь ту часть таверны, где сидели и стояли горожане, то есть стойку бара и столики, и не разгоняли сумрак в глубине таверны. Однако Молли увидела, что дверь с табличкой приоткрыта. Прежде всего потому, что за ней мерцал свет.
Молли не хотелось продолжать осмотр таверны, она подозревала, что, кроме ужасного, найти ничего не удастся.
Понимая, что остаток дней ей предстояло прожить среди загадок и необъяснимых тайн, она могла бы обойтись без ответа на вопрос, а что собственно, находится за дверью, в которую разрешалось входить только сотрудникам. И пусть по натуре Молли была человеком любопытным, не оставалось сомнений, что в данном конкретном случае любопытство могло обойтись очень дорого.
Только одно удержало ее от отступления. Касси.
Если девочка жива, ей наверняка угрожает опасность. Молли не могла бросить ее.
Возможно, только совпадением объяснялся тот факт, что волосы Касси были светлыми, как волосы Ребекки Роуз, а глаза — синими, как глаза Ребекки Роуз.
Однако всю жизнь Молли верила, что совпадений не бывает. И не собиралась менять устоявшуюся точку зрения.
Во всем она видела некий замысел. Пусть зачастую было трудно понять его значение. А иногда и невозможно. Как вот сейчас.
Когда она, работая над романом, начинала верить в реальность созданных ею персонажей, они обретали собственную волю, совершая поступки, которые очаровывали, заинтриговывали, ужасали. Предоставляя им свободу выбора, она радовалась их правильным решениям и победам, ее огорчали их глупые или продиктованные злобой поступки, она скорбела, если они страдали или умирали. Ради их самостоятельности она скорее фиксировала, чем сочиняла события их жизни, редко дергала за ниточки, словно марионетку, обычно только предлагала избрать тот или иной путь посредством знаков и предостережений, которые они или правильно истолковывали и поступали соответственно, или, на их беду, отказывались понимать.
Здесь же, в одиночестве, под крышей таверны «Волчий хвост», она тоже надеялась, что ей подскажут, как вести себя дальше, а если она не поймет намека или неправильно его истолкует, что ж, может, кто-нибудь энергично дернет за нужную ниточку и все-таки направит ее на путь истинный.
У нее не было необходимости выбирать между отступлением и продвижением вперед. Отступить она не могла. Знала свое предназначение. Она спасала детей; не оставляла их одних.
У нее не было необходимости выбирать между отступлением и продвижением вперед. Отступить она не могла. Знала свое предназначение. Она спасала детей; не оставляла их одних.
Даже если бы Касси была брюнеткой и не имела ничего общего с Ребеккой Роуз, Молли все равно не ушла бы из таверны. Вопрос, спасать девочку или нет, не стоял. Следовало лишь понять, как ее найти и увести из этого места.
В дальней стене дверь с табличкой «ТОЛЬКО ДЛЯ СОТРУДНИКОВ» оставалась приоткрытой. Мерцающий за дверью свет, казалось, манил ее.
Возможно, это был тот самый знак, которого она ждала. Возможно, ловушка.
Глава 46
Размышляя над тем, что может ждать ее за приоткрытой дверью, не сводя с нее глаз, Молли прошла к концу стойки бара. Открыла калитку, заглянула в узкий проход, где обычно работал Рассел Тьюкс, наливая из кранов пиво и смешивая коктейли.
Посветила фонариком. Никто не спрятался среди осколков разбитого длинного зеркала, которое ранее тянулось вдоль всей стойки.
Темнота царила и в коридоре, ведущем к туалетам. Луч ее фонарика разогнал темноту, но никого не обнаружил.
Она подумала о том, что неплохо бы осмотреть туалеты. Такая перспектива ее не вдохновила.
Ее тревожил черный гриб с желтыми точками. До какого он мог вырасти размера? Какими мог обладать способностями?
В женском туалете она так и не закрыла окно, через которое удрал Рендер. И не могла знать, кто мог проникнуть в него из ночи за прошедшее время. Любые сюрпризы могли ожидать ее за закрытыми дверьми трех кабинок. Сюрпризы, сработанные в аду.
А кроме того, оба туалета никак не могли вместить сорок человек. Молли полагала, что найдет их не в разных местах, а в одном, живыми или мертвыми.
И в этот момент ей пришлось признать, что она находится в некой неподвижной точке вращающегося мира, где прошлое неразрывно с будущим.
В своей прежней жизни она не хотела этого знать, всегда жила в будущем, сосредоточивалась только на нем, но теперь наконец-то поняла реальные условия существования человечества: танец жизни исполнялся не вчера и не завтра, а только здесь и сейчас, в неподвижной точке, которая именовалась настоящим. Истина эта была простой, самоочевидной, но трудной для осознания, потому что мы идеализируем прошлое и наслаждаемся им, а настоящее только терпим и, бодрствуя, грезим о будущем.
Прожитые Молли годы были историей ее души, не поддающейся изменениям. А то, что она собиралась сделать в будущем, теряло всякий смысл и значимость, если бы ей не удалось правильно распорядиться текущим моментом, если бы она допустила ошибку здесь и сейчас, не поступила мудро в этой неподвижной точке, где исполнялся танец жизни.
Касси. Найти Касси. Искать, искать, искать и найти Касси, чтобы зафиксировать прошлое и определить будущее.
С пистолетом, с фонарем, с опаской, Молли осторожно приблизилась к двери.
Через щель между дверью и косяком увидела шесть или восемь свечей в стеклянных подсвечниках, которые стояли на полу. Саламандры абрикосового света ползали по стенам.
Молли толкнула дверь ногой, и та повернулась на хорошо смазанных петлях.
Свет свечей, а потом и луч фонаря (с порога Молли направила его в углы комнаты) показали, что за дверью никого нет.
А вела дверь в небольшую комнату, площадью примерно двенадцать на пятнадцать футов, без единого окна, с серыми бетонными стенами. По центру комнаты в полу располагалось сливное отверстие.
Широкая стальная дверь в противоположной стене выходила, скорее всего, в проулок за таверной. Вероятно, через нее заносили ящики с пивом, вином, другими напитками, продукты и все необходимое для нормальной работы таверны, а комната служила для разгрузки доставленных товаров.
В стене по правую руку Молли увидела дверцы грузового лифта.
Второго этажа в таверне не было. На лифте доставленные товары спускали в подвал.
В стене по левую руку находилась еще одна дверь. Полуоткрытая. Логика подсказывала, что за этой дверью она нашла бы лестницу в подвал.
Между дверным проемом, в котором она стояла, и дверью в подвал луч фонаря высветил кровавый след на сером бетоне. Не реку крови, но капли, как оставшиеся в неприкосновенности, так и размазанные.
При отключенном электричестве люди не могли спуститься на лифте к тому безумию, которое ждало их внизу. То ли по принуждению, то ли по своей воле, но наверняка в ужасе, им пришлось идти в подвал по узкой лестнице, колонной по одному, голыми и окровавленными.
Холодок пробежал по ступенькам позвоночника Молли, когда она попыталась представить себе эту странную процессию и задалась вопросом, а какая варварская церемония ждала этих людей в подвале.
Обернулась, оглядела пустую таверну. В зале ничего не изменилось.
Стараясь не наступать на кровь, она миновала порог и последовала за лучом фонаря вдоль кровавого следа, совсем недавно оставленного горожанами, многие из которых были ее знакомыми.
Бронзовая ручка, когда-то блестящая, теперь потускнела от крови бесчисленных дрожащих рук, которые касались ее. Мыском Молли полностью открыла дверь.
За порогом увидела маленькую лестничную площадку, светлое дерево покрывали красные разводы. Она не решилась поставить ногу на кровь, наклонилась вперед, заглянула за дверной косяк.
Снизу тянуло холодным ветерком. Запах, который нес с собой ветерок, Молли ощутила впервые и даже не смогла его описать. Запах не мерзкий, скорее даже приятный, но какой-то будоражащий.
Короткий пролет вел еще к одной лестничной площадке, второй, поворачивающий налево, — в подвал.
Похоже, что свечи эти люди оставили в комнате для разгрузки. Потому что лестницу освещал только луч фонаря.
От мысли о том, что всем этим людям пришлось спускаться в подвал в темноте, у Молли так защемило сердце, что подогнулись колени.
«О, тьма, тьма, тьма. Все они уходят во тьму».
Последних ступенек второго пролета она видеть не могла. И подвал находился вне поля зрения, она не могла направить луч так, чтобы осветить его.
«Хотя я шагаю по долине, накрытой тенью смерти, я не убоюсь зла».
Легче сказать, чем сделать. Страх уже наполовину задушил Молли, а ведь она еще не ступила в уходящую вниз, лежащую между стенами долину.
Чтобы узнать судьбу тех, кто оставил кровавый след, чтобы узнать, где Касси (и что случилось с тремя собаками-телохранителями), Молли предстояло спуститься вниз, хотя бы на вторую лестничную площадку. А уж оттуда она могла разогнать лучом фонаря темноту подвала.
Она не знала, будет ли это проверкой ее смелости или ее мудрости. В сложившихся обстоятельствах она, возможно, поступила бы правильно, поступила бы мудро, проявив осторожность, но как трудно было, учитывая те самые обстоятельства, отличить осторожность от трусости.
Поднимающийся из подвала ветерок со странным запахом не приносил с собой ни единого звука. Ни шепота. Ни вздоха. Ни кашля. Ни слова молитвы.
Если в холодном помещении находились как минимум сорок человек, там просто не могла стоять мертвая тишина. Кто-то бы кашлял, кто-то пытался бы усесться или встать поудобнее.
И хотя грохот биения сорока сердец не мог покинуть пределов грудных клеток, конечно же, она не могла не услышать испуганного дыхания такого количества людей. Не могли они все одновременно задержать дыхание, дожидаясь, пока Молли перестанет задерживать свое.
И тем не менее в подвале царила мертвая тишина, оттуда не доносилось ни звука.
Во рту у Молли совершенно пересохло, но ей все-таки удалось вымолвить одно слово:
— Касси?
Подвал заглотнул имя, но не ответил.
Струйка ледяного пота стекла по правому виску, обогнула ухо.
Она возвысила голос, потому что прежде произнесла имя девочки почти что шепотом:
— Касси?
На этот раз ответ пришел, но не от девочки и не из подвала, а из комнаты для разгрузки, сзади.
— Я могу кусать, но не могу резать.
Глава 47
Присесть, развернуться, прицелиться, выстрелить, и все в едином движении. Первые три этапа Молли проделала, но, уже надавливая пальцем на спусковой крючок, сдержалась и не застрелила женщину.
Играющая на кларнете, большая поклонница свинга, официантка из ресторана Бенсона «Хорошая еда», двадцати с чем-то лет, темноволосая, сероглазая, Энджи Ботин стояла посреди комнаты для разгрузки, держа за горлышко разбитую бутылку из-под пива «Корона».
— Всегда меня от этого мутило, особенно от ножей, опасных бритв… осколков стекла, — продолжила Энджи.
Вроде бы ее голос и не ее. Вроде бы она — и не она. Тревога в голосе казалась истинной, но в то же время создавалось впечатление, что женщина в трансе, грезит наяву.
— Мне нужно было порезаться, я хотела порезаться, я хотела повиноваться, действительно хотела, но я всегда больше всего на свете боялась острого.