– Все это лишь потому, что мы о вас беспокоимся, Эбби. Как и о многих пациентах, которые…
– Которые что?
– Которые могут причинить себе вред.
– Ну, я не стану причинять себе вред! Жизнь поганая, но делать глупостей я не собираюсь.
Немного помолчав, Бет медленно кивает головой и произносит:
– Ладно… Опишите, пожалуйста, подробнее, что вы сейчас испытываете?
Эбби хмурится. Ее уже давно никто не спрашивал об эмоциях.
– Напряжение. – Она пожимает плечами. С чего, черт возьми, ей начать? – В последнее время все идет кувырком – у меня совсем разладились отношения с мужем.
– Мне жаль это слышать.
– Мы разводимся, скоро будем разъезжаться. Вроде бы уже нашли покупателей на дом, но Гленн ни в какую не хочет уступить в цене, и, судя по всему, мы их потеряли. – Эбби замолкает. Говорить тоже трудно, сразу кружится голова. Ноги опять начинают дергаться. – Ах да. Еще у меня есть сын. У него аутизм.
– Должно быть, это тяжкое бремя.
– Да уж.
– Вам кто-нибудь помогает со всем этим справиться?
– Есть две няни, они присматривают за Каллумом…
– Это ваш сын?
– Угу.
– Подозреваю, что большую часть хлопот они с вас не снимают, так?
После этих слов Эбби вдруг осознает, насколько она одинока.
– Нет. Не снимают.
– Кто-то еще? Друзья, родственники?
– М-м-м…
У меня нет времени на друзей, думает Эбби. Особенно сейчас. Затем вспоминает о матери и отце.
– Родители живут на западе, мы уже давно не виделись. В любом случае, у нас не очень близкие отношения. Они у меня необщительные.
– Итак, я полагаю, ваша тревога возникла давно и со временем только усиливалась. – Бет ставит локти на колени и наклоняется вперед.
Мысли в голове Эбби скачут чуть медленнее, теперь она способна воспринимать реальность немного яснее.
– Да. После Нового года все стало гораздо хуже. – Может, нужно рассказать, что такое со мной уже было, когда мы разбежались с Джейком, думает она и добавляет: – Кажется, я склонна к тревожности.
– Почему вы так считаете?
– Я оказалась в трудной ситуации некоторое время тому назад… – Эбби старается припомнить точно, когда. – С тех пор прошло больше десяти лет. Я рассталась с парнем как раз, когда готовилась к защите.
– Наверное, было тяжело справиться одновременно с двумя проблемами.
Она вспоминает Джейка. Как же он морочил ей голову.
– Я очень тряслась на экзаменах, хорошо это помню. Так накрутила себя, что в первые полчаса мозг будто оцепенел. – Бет смеется и качает головой. – Вот что происходит, когда мы впадаем в панику. Теряешь способность ясно мыслить.
И вновь Эбби удивляется, насколько открыто ведет себя Бет. Психотерапевт, к которому она недолго ходила в Манчестере, держался сухо и разговаривал как робот – будто вслух читал учебник.
– Некоторое время я принимала прозак, – признается Эбби.
– Помогло?
– О, да.
По крайней мере, больше, чем терапия.
– С тех пор были еще периоды тревоги?
– Нет, ничего серьезного.
– Это хорошо.
В последние годы я настолько была занята Каллумом, что почти ни о чем другом не думала.
Немного помолчав, Бет смотрит прямо в глаза Эбби.
– Я хочу кое о чем вас спросить, Эбби, и надеюсь, что вы простите мою прямоту. Когда я начинаю работать с новым пациентом, как сейчас с вами, я обязательно заранее изучаю кое-какие сведения о нем. Самые минимальные – те, что нам передают из больницы. Как я понимаю, вы поступили сюда в выходные. И все-таки я прочитала в истории болезни, что около вашей кровати нашли пустую упаковку темазепама. Муж решил, что вы приняли довольно много таблеток.
Сквозь легкий туман последних нескольких дней начинают проступать воспоминания. Гленн вернулся домой как обычно поздно – вроде бы это был вечер пятницы? – и зашел к ней в комнату, потому что плакал Каллум… Или еще по какой-то причине? Она была такая вялая, что Гленн перепугался и настоял, чтобы ее забрали в реанимацию, где у нее, сонной, вызвали рвоту…
Эбби наконец начинает что-то понимать.
– Из-за этого меня сюда и отправили?
Бет кивает.
– Из-за этого тоже. Муж очень за вас волновался. Упаковка была почти полная.
– Но я ведь ему сказала, что всего лишь хотела уснуть.
– А вы не боялись, что слишком большая доза причинит вред?
– Не такая уж и большая.
– Значит, вы не собирались принимать много таблеток?
– Нет!
Неужели они решили, что я пыталась покончить с собой? Хуже того, неужели и Гленн так подумал?
– К счастью, темазепамом относительно трудно отравиться. Я не специалист, но для этого нужно принять действительно высокую дозу. Обычно от него просто очень хочется спать.
– Я не пыталась отравиться. – Эбби снова заводится. – Я бы ни за что не оставила сына. И не приняла бы всю пачку, как бы плохо мне ни было. Я же объясняла, что выпила всего пару таблеток, чтобы хоть немного поспать.
Бет снова молчит.
– Я говорила это Гленну и людям в реанимации, но меня никто не слушал.
Она пытается восстановить в памяти подробности той ночи… Безуспешно. Возможно, так действуют лекарства. Или стресс. А может, и то и другое разом, но вспомнить, как она попала в Мореленд-плейс, не удается.
Бет все еще не сводит глаз с Эбби. По взгляду понятно: она в растерянности. Она пытается собрать меня по кусочкам, как разбитую посудину, думает Эбби. Я ее не виню. Мне и самой это не по силам.
И вдруг ее осеняет: меня поместили – как это называется? – под надзор с целью предотвращения самоубийства! Вот почему все время кто-то ходит за мной по пятам. Нужно рассказать обо всем подробнее, объяснить.
– Наверное, вышло недоразумение… Я не принимала все таблетки разом. Честное слово.
Бет вопросительно смотрит на нее.
– Ну, хорошо. Я принимала не по одной таблетке за раз, но только по две или три, не больше.
– Понятно. – Бет трет ладонью лоб, словно это поможет выяснить правду. – Ничего, если я спрошу, как долго вы их принимали? Просто эти таблетки могут вызывать привыкание.
– Несколько недель. Хотя я принимала их не каждую ночь.
– Та-ак.
– Я же говорила, мне трудно заснуть, а если не выспишься, то как справиться со всеми делами?
Эбби в отчаянии. Почему Бет ей не верит? В груди вновь растет беспокойство.
– Муж замечал, что вы их принимаете?
– Нет. – Эбби краснеет. Это были его таблетки. Внезапно ею овладевает злость. – В последнее время его почти не бывает дома. Где уж тут заметить.
Бет задумчиво кивает.
– Кажется, теперь картина ясна. Спасибо за откровенность. – Она опять кивает, на этот раз решительнее. – Простите меня за недопонимание.
– И вы меня тоже…
Услышав просьбу о прощении, Эбби смягчается. Наверное, люди стараются сделать для меня все, что в их силах. Все, кроме Гленна. Вместо того чтобы предложить помощь, он отделался от меня.
Пока Эбби размышляет, в дверь опять стучат.
– Да? – откликается Бет.
Это Сангита.
– Вот, принесла, – говорит она, протягивая Эбби маленькую белую пилюлю и стаканчик с водой. – Доктор Касдан говорит, лучше принимать по одной, но сегодня он разрешит еще одну дозу, если вам не станет легче. – Сангита неуверенно улыбается.
Психиатр, наверное, убежден, что у меня будет передозировка, если дать больше, думает Эбби. А Сангита вовсе не такая ужасная – она всего лишь делает свою работу.
18
В холл, запыхавшись, вбегает женщина средних лет с бейджиком на груди.
– Прошу простить за опоздание, – говорит она, сбрасывая длинный кардиган и поправляя платье. – Меня задержали.
Наверное, что-то с Эбби, думает Майкл. Выглядела она плохо и после обеда так и не вернулась в группу.
Женщина оглядывает присутствующих.
– Кажется, все на месте.
– А что с Эбби? – спрашивает Лилли.
– Сегодня ее не будет.
– С ней все в порядке?
– Об этом нужно спрашивать у нее, Лилли. Меня зовут Бет. Это занятие буду вести я. С большинством из вас мы уже знакомы… А вы, должно быть, Майкл? – Она улыбается ему. – И Карен?
Карен кивает.
– Итак, на послеобеденных занятиях мы пробуем применить теории, о которых мы беседовали утром, к своей собственной жизни. Эти занятия в большей степени прикладные… – Бет замечает озадаченный взгляд Майкла. – Практические, если вам так понятнее.
Майкл чувствует себя восьмилетним ребенком.
– Джонни сказал, что вы обсуждали, как в депрессии нас одолевают одни и те же пессимистичные мысли. Мы постоянно размышляем о своих проблемах, пытаясь найти решение. Психологи называют это «руминациями». Кто-нибудь из вас может сказать, что подолгу укорял себя за неспособность справиться с ситуацией? Я, например, могу.
Она вновь окидывает взглядом группу. Майкл опускает глаза.
– Да, я тоже, – откликается Колин. – Я боялся, что моя девушка уйдет, потому что я все еще здесь. И так себя накрутил, что когда она мне вчера звонила, раза три, наверное, спросил, не собирается ли она меня бросить. Вот вам и паранойя.
– Вряд ли она собирается вас бросить, Колин, – говорит Бет.
– А по-моему, вполне может. – Колин нервно накручивает на палец собранные в хвостик волосы. – Я здесь уже давно. Вчера она так разозлилась, что велела мне отсюда выписываться. Будто это так просто.
Несколько членов группы согласно кивают.
– О чем я и говорю. – Бет обращается ко всем. – Мы так долго пребываем в таком самокритичном настроении, что привыкаем к нему.
С дивана напротив слышно тихое покашливание Карен.
– В последнее время я злюсь на себя за то, что постоянно хожу в расстроенных чувствах. Пару месяцев назад умер мой отец…
Майкл смущенно ерзает, и Карен замолкает.
– Продолжайте, Карен, – просит Бет.
Карен краснеет.
– Мне стыдно за то, что я так много плачу. Не понимаю, почему я чувствую себя такой несчастной.
– Огорчаться из-за смерти отца вполне нормально, – подает голос Рита. – Это лишь показывает меру вашей любви к нему.
– Спасибо. Все немного сложнее… – Подняв глаза, Карен замечает, что пожилая женщина искренне ей сочувствует. – А вообще, думаю, вы правы.
– Хорошие примеры, – говорит Бет. – Беда в том, что когда мы пытаемся избавиться от наших тревог и печалей, постоянно думая о них, то как будто погружаемся в трясину – чем больше мы прикладываем усилий, тем глубже нас засасывает. Вы согласны, Карен?
– Полагаю, да. После смерти папы я совершенно перестала верить в свои силы. Время идет, но я чувствую себя не лучше, а только хуже.
– Так, по-вашему, печалиться – хорошо или плохо? – обращается Трой к Бет.
– Я не говорю, что в печали есть что-то плохое. Понимаю, что все это кажется немного запутанным, поэтому позвольте мне описать по-другому. Как вы можете догадаться, – Бет усмехается и хлопает себя по бедрам, – я не отношусь к спортивному типу людей. Лично я лучше съем шоколадку, чем пойду в спортзал.
Заметно, думает Майкл.
– И все же весьма полезно рассматривать разум как мышцу. К примеру, если вы спортсмен, то должны упорно тренироваться, чтобы добиться определенных результатов. Так вот, с разумом то же самое – я называю это «синдром правой руки Роджера Федерера». Несколько лет назад, когда я смотрела теннисный матч – потому что хоть я и не спортсменка, я все равно люблю смотреть теннис… гм… по очевидным причинам, – она вновь смеется, – я заметила, что его правая рука намного больше левой. На это мой муж довольно язвительно ответил: «Еще бы! Он же правша». Другими словами, он так долго работал правой рукой…
– Ну вы даете, – скалится Колин.
Бет ухмыляется. С подначками она справляется лучше Джонни, замечает Майкл.
– Возможно, я неправильно выразилась. В любом случае, руки у него теперь разного размера. Несимметричные, если хотите. Разумеется, я ни в коей мере не критикую физические данные Федерера, но надеюсь, вы поняли, что я имею в виду. Это касается и нашего настроения: если мы тренируем мозг мыслить негативно, он привыкает это делать и в конце концов чрезмерно развивается в этом направлении. – Она отступает на шаг назад. – Логично?
– Вроде того, – бормочет Трой.
– Но как переобучить мозг? – спрашивает Рита, на секунду отрываясь от записей. – Если я много лет думала только так и не иначе.
– Дело в том, что наше настроение всегда соотносится с мыслительными процессами, – отвечает Бет. – Депрессия связана с мыслями, а мысли можно изменить.
– По-моему, вы говорили, что занятие будет практическим, – замечает Трой. – А мы пока только и делаем, что слушаем вас.
Лучше бы он заткнулся, думает Майкл. Мне все это нравится не больше, чем ему, но я же не лезу со своими замечаниями.
Однако Бет сохраняет спокойствие.
– Все верно, Трой. Времени остается мало, и я надеюсь, следующее упражнение поможет ответить на ваш вопрос, Рита. Итак, дождь уже кончился, и мы идем в сад.
Ну надо же, совсем как в школе с училкой, думает Майкл.
* * *Карен надевает куртку и застегивает молнию.
У Бет красивая одежда, думает она, разглядывая кардиган и платье. И туфли тоже замечательные. Интересно, где она их купила?
– Этим упражнением я хочу научить вас наблюдать за происходящим вокруг, – говорит Бет. Пока Рита поправляет сари, затем пытается одновременно взять ручку с блокнотом и трость, она добавляет: – Можете ничего не записывать, просто внимательно наблюдайте за всем, когда мы выйдем отсюда.
Вокруг шарканье ног и невнятный гомон.
– Единственное правило: пока мы не вернемся, вам запрещается говорить.
Как только все притихли, Бет открывает дверь и ведет их по коридору, как священник паству.
Хорошо, что мы идем на улицу, хочется глотнуть свежего воздуха, думает Карен. Она изо всех сил старается не упустить ни одного слова Бет, однако после разговора с Джонни ее внимание то и дело отключается.
Бет останавливается и набирает код у двери в регистратуру.
Ого, а я и не знала, что мы взаперти, думает Карен.
Они идут за Бет в другой коридор; слышно, как сзади шелестит Ритино сари. Карен обращает внимание на копировальный аппарат и двух женщин, беседующих рядом с ним. Затем все входят в столовую.
Это не та столовая, где мы обедали, думает Карен. Здесь вместо стульев лавки, а на стенах постеры с надписями: «Мне не нужно стыдиться», «Каким бы ни был мой вес, я – достойная личность» и «Я красив таким, какой я есть».
– Расстройства пищевого поведения. Они едят отдельно, – шепчет ей на ухо Лилли.
– А…
Колин громко цыкает на них, и Лилли прыскает со смеху.
– Смотри осторожнее, а то попрошу, чтобы тебя перевели к ним в группу, – шипит она.
– У, злючка, – говорит Колин, похлопывая себя по внушительных размеров животу.
В саду нет ничего особенного. Зачем нужно было вести нас сюда? – недоумевает Карен.
И все же она заставляет себя сосредоточиться. В центре сада на клочке потоптанной травы стоят деревянная скамья и ржавеющий металлический стол. У восточной стены тянется клумба, на которой видна гортензия с оставшимися с прошлого лета засохшими соцветиями, скопления нарциссов и ранних тюльпанов. В дальнем конце – лавровая изгородь, похожее на вишню дерево, вот-вот готовое зацвести, с висящей на нижней ветви кормушкой для птиц, и одинокая клещевина. С запада от соседнего участка сад отделяет высокий дощатый забор.
После того как все члены группы – включая опирающуюся на клюку Риту – обходят площадку, Бет делает знак рукой, что пора возвращаться в здание.
Наверху они снимают пальто и куртки, пожимая плечами: непонятно, что за смысл в этом упражнении.
– Держу пари, это какой-то тест на запоминание, – тихо говорит Колин, приглаживая волосы и поправляя хвостик.
Карен подозревает, что все это окажется похожим на одну игру, в которую она играла в детстве у кого-то на дне рождения: нужно запомнить предметы в корзине и сказать, какие из них отсутствуют после того, как их выносили из комнаты. У меня ужасная память, думает она. Я обязательно все перепутаю.
Бет берет маркер, подходит к доске и говорит:
– Сейчас я набросаю план тех мест, где мы только что были.
Торопливыми штрихами, совсем не соблюдая масштаб и не заботясь об аккуратности, она рисует лестницу, коридор, столовую и сад.
– Теперь я хочу, чтобы вы называли то, что увидели, и если все члены группы тоже обратили внимание на этот предмет, я его рисую. Те вещи, которые заметил только один или двое, на плане не отражаются. Всем понятно?
– Скамейка! – сразу кричит Колин.
– Кто еще видел скамейку? – спрашивает Бет.
Вся группа поднимает руки, и она рисует скамейку.
– Стол, – говорит Трой, и стол тоже появляется на рисунке.
– Огнетушитель, – говорит Колин, однако Карен и Лилли качают головами. – Он точно был у запасного выхода, – упрашивает Колин, и Бет отказывается его включить.
– Гортензия, – говорит Карен. Она начинает понимать суть.
– А что это? – спрашивает Лилли.
– Как можно не знать, что такое гортензия? – удивляется Майкл.
Тон его скорее шутливый, не злой. Похоже, он немного успокоился, отмечает Карен.
– Кто-нибудь еще видел гортензию? – спрашивает Бет.
– Я. Гортензия была на клумбе, ее нужно подрезать, – откликается Майкл.
– Больше никто не видел?
Остальные члены группы качают головами.
– Сожалею, Карен, – говорит Бет.
Упражнение продолжается. На плане появляются болтающие у копировального аппарата женщины, а постеры из столовой – нет. В саду Карен, похоже, заметила все деревья, зато прозевала ящик с инструментами, на который просто не могли не обратить внимания мужчины. Однако ускользнуло от нее гораздо, гораздо больше: камера наблюдения внизу у лестницы, табличка «Управляющий» на двери, комнаты с номерами от 1 до 6, недоеденный сандвич в столовой, урны у садовых ворот и даже большой деревянный сарай.
Почему я такая невнимательная? – удивляется Карен. Впрочем, остальные участники группы тоже многое упустили.