– Привет, – говорит Лилли и протягивает ей руку. – Меня зовут Лилли. А тебя?
– Таш, – отвечает девушка и дергает головой. – Отвали!
– Ой, – говорит Лилли, отпрянув. – Я не хотела тебя обидеть.
– Прости. – Таш снова передергивается. – Болезнь Туретта[6].
– А. Понятно, не извиняйся. Здесь у нас хорошая компания. И все условия.
– Жопа! – выкрикивает Таш и быстро мигает глазами. – Вообще я здесь не из-за Туретта, а из-за перепадов настроения. Надеюсь, тиков станет меньше, когда успокоюсь немного.
– Конечно. – Лилли поворачивается к мужчине.
– Рик, – представляется тот.
Челюсти у него стиснуты, гортань так напряжена, что он с трудом произносит свое имя. Выглядит очень напряженно, думает Майкл. Забавно, насколько проще замечать это в других.
– Всем доброе утро.
Бет снимает кардиган, знакомится с Таш и Риком, берет маркер и идет прямиком к доске.
– Сегодня мы поговорим о связи между душевным и физическим здоровьем. – Она зубами срывает с маркера колпачок, и Майкл откидывается на спинку дивана. – Мы рассмотрим, как забота о своем физическом состоянии помогает нам не падать духом. Если вы хотите быстрее выздороветь, важно понимать, как взаимодействуют дух и тело. – Бет рисует на доске круг. – Кто из вас знает, что такое пасхальные булочки[7]?
– Отвали, – говорит Таш.
– Уже давно мечтаю сказать это Бет. – Колин подмигивает Таш.
«При чем тут пасхальные булочки?» – думает Майкл. Врачи здесь порой несут бред почище нашего.
Бет делит круг на четыре части.
– Может, кто-нибудь скажет, что находится на этих пересечениях? – Она ждет, не опуская руку с маркером.
– Наверху, в положении двенадцати часов, мысли, – говорит Лилли, и Бет записывает. – Справа эмоции, снизу физические ощущения, а слева – поведение.
– Отлично. Для тех, кто не знаком с «пасхальной булочкой», скажу, что это одна из ключевых моделей, которые используются в когнитивно-поведенческой терапии, или КПТ.
Опять аббревиатуры, думает Майкл. Как же трудно упомнить, что они обозначают.
Бет продолжает:
– Слово «когнитивный» относится к мыслям, и этот вид терапии рассматривает, как поведение влияет на мысли, и наоборот. Кто может объяснить остальные связи?
– Дело в том, что наши мысли воздействуют на эмоции или настроение, а те, в свою очередь, – на поведение и физическую реакцию тела, – говорит Колин.
– Верно. Негативное мышление ведет к тому, что мы начинаем плохо чувствовать себя в эмоциональном плане. Так, если мы считаем, что обязательно должно произойти что-то плохое, мозг принимает эти сообщения и переводит их в физическую реакцию. У кого из вас повышенная тревожность?
Несколько человек бормочут в ответ: «У меня».
– А какие физические ощущения вы при этом испытываете?
– Тошноту, – говорит Рита.
– У меня дергаются нервы, вот здесь. – Эбби вытягивает вперед руки и шевелит пальцами.
– Меня начинает трясти, – сообщает Рик. – Меня вообще частенько потряхивает.
– Меня тоже, – кивает Лилли.
– А у меня учащаются тики, – говорит Таш.
Повисает пауза, но Майкл решает, что добавить ему нечего.
– Я очень волновалась в понедельник, когда впервые сюда пришла, – говорит Карен. – Наверное, этим можно объяснить мою плаксивость в тот день. Да?
– Конечно, – подтверждает Бет. – Тревожность и депрессия часто идут рука об руку.
– Потом мне было неловко. – Карен обводит взглядом присутствующих. – Надеюсь, я не расстроила остальных.
– Вовсе нет, – заверяет Рита. – Утешительно знать, что другие испытывают такие же чувства.
Бет записывает симптомы, включая плаксивость, под «пасхальной булочкой» и вновь поворачивается лицом к группе.
– Вот почему важно заботиться о своем теле. Разумеется, я не жду, что вы будете жить как истинные праведники. Глядя на меня, легко предположить, что я тоже неравнодушна к булочкам. Тем не менее не стоит грузить свой организм дополнительными проблемами – негативное мышление и без того их достаточно провоцирует. Некоторая еда и напитки обостряют тревожность. Потребление каких продуктов нам следует попытаться уменьшить или вовсе исключить?
– Алкоголя, – говорит Трой.
– Кофе, – добавляет Колин.
– Да. – Бет берет стул и садится. – При стрессе иногда возникает желание принять что-нибудь, чтобы себя поддержать, или немного выпить вечером и расслабиться, однако увлекаться ни тем, ни другим не стоит.
– А-а. – Рик подается вперед.
Наверное, что-то осознал, думает Майкл, хотя тут и так все ясно.
– Значит, по-вашему, если у меня привычка к коке, это… м-м… повышает мой уровень тревожности, и я плохо себя чувствую?
Майкл ошеломлен. Ничего удивительного, что Рик весь трясется и выглядит так, будто прожил тяжелую жизнь.
Даже Бет выбита из колеи.
– Э-э…
– Ничего себе. Кока, – произносит Трой с сильным американским акцентом. – Ну и дела.
– Что значит «привычка»? – спрашивает Лилли. – Потому что у нас тут люди с душевными расстройствами, депрессией и подобными вещами. Если вы сидите на кокаине, вам, наверное, нужно на программу, где лечат зависимость, а не сюда. Вы согласны, Бет?
– Подождите минутку, Лилли. Дайте Рику сказать.
Бет явно в замешательстве, думает Майкл. Похоже, администрация что-то напутала.
– Я не про ту коку, – говорит Рик. – Я про кока-колу.
– Ой, – взвизгивает Лилли, и группа покатывается со смеху.
Бет облегченно улыбается и ждет, пока все утихнут.
– Понятно, однако поговорить об этом все равно стоит. Вот вы сказали, что у вас привычка. А сколько кока-колы вы потребляете?
– Да я каждый день ее пью.
– Кока-кола вызывает рак, – говорит Рита.
– Не вся, только диетическая, – поправляет Лилли.
– А сколько вы выпиваете в день? – спрашивает Бет.
– О… – Рик поднимает глаза к потолку, прикидывая в уме. – Пару бутылок.
– Маленьких? Хорошо бы немножко уменьшить порцию.
– О, нет. Я имею в виду две вот такого размера. – Рик на полметра разводит руки. – Сколько в них? Кажется, литра полтора.
Бет в изумлении откидывается на спинку стула.
– Боже! Вы хотите сказать, что выпиваете три литра колы?.. В день?!
– Ага.
– Там же полно кофеина, – говорит Трой.
– Может, Рику перейти на колу без кофеина? – предлагает Карен.
– На вашем месте, Рик, я бы завязала, – качает головой Лилли. – Сэкономили бы кучу денег. Вы сами платите за пребывание здесь, в Мореленде?
– Да-а… – Рик смущен. – И гораздо больше, чем трачу на кока-колу.
– Представьте, что тревожность пройдет, если вы просто перестанете пить колу.
– Ах, если бы, – усмехается Рик.
– Тогда не пришлось бы нести непомерные траты за свое пребывание здесь, да и в эмоциональном плане для вас это тоже было бы лучше.
Потому что поведение и чувства переплетаются друг с другом, думает Майкл. Возможно, в пасхальной булочке все же есть смысл.
23
– Отныне мое тело – это храм. – Эбби кивает на тарелку с рыбой и жареным картофелем. – Прямо сейчас и начнем здоровый образ жизни.
– Хорошо для умственных способностей, – говорит Колин, заказавший то же самое.
– Это жирная рыба, не треска в кляре, – замечает Лилли.
Колин запихивает в рот большой кусок и закрывает глаза.
– Ну и что с того, что эта пища не совсем для мозгов? Зато вкусно.
– Большое спасибо, Салли. – Перед Лилли ставят тарелку, полную салата.
– Вы только посмотрите, – говорит Колин.
– Бет была бы довольна, – кивает Эбби.
– Училкина любимица, – говорит Колин.
– А ты завидуешь, потому что она тебе нравится, – парирует Лилли.
– Ничего подобного! – возмущается Колин. – Она слишком старая для меня.
Но щеки у него краснеют.
Эбби вдруг замечает в дальнем конце столовой растерянную Карен. До сегодняшнего дня Эбби видела ее только в понедельник и еще ни разу с ней не разговаривала. На первый взгляд Карен показалась ей слишком чувствительной, готовой чуть что разрыдаться, но тогда Эбби и сама была на грани срыва. Однако женщина, которую она увидела на сегодняшнем утреннем занятии, вряд ли пошатнет ее собственное хрупкое равновесие, поэтому Эбби поднимается со стула и машет Карен рукой.
– Идите к нам, здесь полно свободных мест!
– Спасибо. – Карен, улыбаясь, усаживается между Эбби и Колином.
Лицо у нее доброе, думает Эбби. Красавицей или хорошенькой не назовешь – для этого у нее недостаточно правильные черты, зато взгляд теплый и открытый, а волосы… Эбби вновь становится немножко завидно.
– Ну, и как вам первая неделя? – сразу спрашивает Лилли, не дав Эбби и рта раскрыть.
– Вообще-то, я сегодня только второй день, – отвечает Карен.
– У-у, а ты, Колин, помнишь? – говорит Лилли. – Свой второй день?..
– Как будто лет сто прошло. – Колин трет подбородок, как вспомнивший о детстве пенсионер.
– У-у, а ты, Колин, помнишь? – говорит Лилли. – Свой второй день?..
– Как будто лет сто прошло. – Колин трет подбородок, как вспомнивший о детстве пенсионер.
– Сколько вы уже здесь? – спрашивает Карен.
– С ноября, – отвечает Колин.
– Правда? – изумляется Карен.
Эбби знает, о чем она думает, потому что и сама вчера точно так же отреагировала на ответ Колина. «Неужели столько месяцев лечения так ни к чему и не привели?»
– И он до сих пор ходит в шлепанцах. – Лилли подмигивает.
– А вы… э-э… хоть на улицу-то выходили? – нерешительно спрашивает Карен.
– Да, в понедельник в сад, вместе с вами.
– А вообще покидали клинику?
– Мне лень, – говорит Колин.
Эбби видит, что Карен тоже ему не поверила. Наверное, ему грозит принудительное лечение. Неудивительно, что его девушке уже все надоело.
– Он дышит свежим воздухом на балконе, – говорит Лилли. – Когда курит.
– А вот, к примеру, она, – Колин кивает на Лилли, – то поступает сюда, то выписывается – туда-сюда, как чертик из табакерки. Так что вопрос не в том, как долго, а в том, как часто.
– Вот такая я девчонка. – Лилли ерзает на стуле, поправляя мини-юбку.
– Ее уже в пятый раз сюда загребли, – говорит Колин.
Они как Траляля и Труляля, думает Эбби. Колин и Лилли ей нравятся все больше – оба с юмором воспринимают ситуацию. Однако сейчас она вдруг замечает, как хмурится Карен.
– Не переживайте. Не все так любят Мореленд, как эти двое.
– Значит, по-вашему, здешнее лечение все-таки работает? – спрашивает Карен.
– О, да, – отвечает Лилли. – Врачи тут просто гениальные.
Знаю, знаю, хочется Эбби сказать Карен. Полное противоречие. Но лучше промолчать. Она благодарна этим двоим за то, что взяли ее под свою опеку.
– Ничего, если я спрошу, как вы сюда попали? – обращается к ней Карен.
Эбби сглатывает.
Руки вдруг начинают дрожать так, что с вилки падает кусок. Эбби охватывает паника. Я думала, что с этой ужасной тревогой покончено – последние два дня вроде бы стало легче. Она вынуждена положить вилку и нож на стол.
– Я… м-м-м…
Внезапно подступает тошнота, только что съеденная пища из желудка поднимается к горлу.
– О боже, простите. Не отвечайте, если не хотите.
Глаза Карен полны сочувствия, она протягивает руку и сжимает ладонь Эбби.
Эбби снова сглатывает. Не знаю, с чего я взяла, что у меня иммунитет к людскому любопытству.
– Все нормально, – произносит она, хотя комната еще плывет перед глазами. Нестерпимо хочется скорее убежать к себе в палату и лечь.
Так, говорит она себе. Оставаться здесь на долгие месяцы, как Колин, я не могу – мне нужно домой, к Каллуму. Нужно, чтобы все видели: я справляюсь. У Карен добрые намерения, совершенно точно.
Все трое выжидающе смотрят – Лилли и Колину она тоже ничего не рассказывала. С чего же начать?
– Последние несколько месяцев были жуткими.
Карен вздыхает.
– Да уж…
– Это было ужасно. Как будто вся жизнь летит в тартарары.
Она сама удивляется прямодушию своего признания.
Повисает тишина. Эбби страшно: ей кажется, что она выложила нечто уж слишком ошеломляющее. Но, по крайней мере, комната больше не плывет перед глазами. Если удастся немного разрядить обстановку, она, наверное, сможет все объяснить.
– Мы с мужем разводимся. Нашему сыну Каллуму семь лет, он страдает аутизмом. В тяжелой форме.
– У сына моей сестры, Нино, синдром Аспергера, – говорит Лилли.
– Значит, вы имеете представление, что это такое. Каллум не разговаривает, и за ним требуется постоянный уход, он посещает особую школу… Гленну, моему мужу, все это надоело… На самом деле, он всегда держался в стороне. – Она выдыхает и чувствует, как проходит напряжение. – Поэтому мне, видимо, придется начинать все сначала. Искать жилье для нас с Каллумом. Затем работу. Вспомнить о том, кто я есть. – Она качает головой. – Потому что один бог знает, кто я.
Карен все еще сжимает ее руку.
– Все это мне знакомо, – говорит Карен. – Не в точности, конечно. Но у меня такое чувство, что мне тоже предстоит перестраивать свою жизнь…
Эбби смотрит на нее. Карен закусывает губу. Ее тревожит, что она слишком много сказала. Об этом также говорят ее глаза – на них навернулись слезы.
Именно этого я хотела избежать, думает Эбби. Проблем других людей. Хотя на самом деле огорчение Карен не выводит ее из равновесия. Совсем наоборот.
Эбби кладет свободную руку поверх ладони Карен и легонько сжимает.
Не знаю, кто кого успокаивает, думает она.
* * *– Вы сейчас куда? – спрашивает Эбби.
Колин с Лилли уже убежали смотреть любимый сериал перед вечерним сеансом.
– Хочу прогуляться. Испытать на практике то, о чем говорила Бет. Пойдете со мной?
– Боюсь, не получится. – Эбби качает головой. – Мне не разрешают выходить без сопровождающего.
– Тогда в другой раз? – улыбается Карен.
Эбби отодвигает стул.
– Было бы чудесно.
Это надо же, удивляется Карен, глядя вслед уходящей Эбби, как она поправилась всего за неделю. Ни за что бы ее не узнала.
– Тут неподалеку есть замечательное место для прогулки, – объясняет ей в регистратуре Дэнни. – Заповедник Рейлуэй-Лэнд. Местные жители спасли территорию от застройки. Как выйдете, сразу поверните направо. Мимо не пройдете.
Какая жалость, что я не бывала здесь раньше, думает Карен, добравшись до заповедника. Незастроенная территория совсем близко от суматошного центра Льюиса, а сколько я уже живу всего в нескольких милях отсюда? Больше двадцати пяти лет минуло с тех пор, как она впервые приехала учиться в Брайтон; сначала влюбилась в этот приморский город, а потом и в Саймона, и так здесь и осталась…
Карен ненадолго останавливается вдохнуть свежего воздуха и оглядеться по сторонам, как советовала Бет.
На востоке возвышается гряда Моллинг-даун, на фоне ее меловых скал обшитые вагонкой дома вдоль реки Уз выглядят карликами; на западе видны лесные насаждения; прямо перед Карен – заросли тростника. Эта весна была очень холодной, серой. Солнце появлялось редко, и зиме все никак не наступал конец. Но сегодня такое чувство, что все вот-вот переменится: поют птицы, на деревьях начали проклевываться листочки, люди катаются на велосипедах, гуляют с детьми.
Отсыпанная тропинка позволяет не ступать на болотистую землю, и с высоты Карен хорошо видны витки каналов и заливные луга. Почему одни каналы прямые, а другие изогнутые? Что заставляет их следовать определенному курсу? Над самым широким ручьем – старый кирпичный мост; похоже, раньше по нему проходила железная дорога. Природа прямых линий не проводит, значит, те дренажные рвы сделал человек…
Возможно, течение мыслей похоже на течение рек, размышляет она. Дождевая вода протачивает канал наугад, и чем глубже становится со временем канал, тем меньше вероятность того, что он поменяет направление. Может, потеряв Саймона, я просто привыкла тосковать? И теперь погрязла в тревожных мыслях, в любую минуту готова расплакаться.
Услышав от матери новость об отце, Карен будто вернулась в то утро, когда от сердечного приступа умер Саймон, и с тех пор пребывала во взвинченном состоянии. Они оба ее преследовали; она то слышала крик отца: «Ужин готов!», как когда-то в детстве. То будто видела, как Саймон пилит дерево в саду.
Два самых дорогих мужчины в ее жизни, и оба ушли. Порой Карен до того переполняет тоска, что становится страшно: ей никогда больше не почувствовать себя счастливой.
С тех пор, как умер папа, я стала чаще испытывать тревогу, понимает она. Тревогу о том, что мама одна в Горинге; о Молли и ее новой школе; о Люке – что больше нет мужчины, который был бы для него примером для подражания. Руминация…
Все так и есть на самом деле: чему радоваться, когда со мной больше нет Саймона? Жизнь без него страшнее, ведь некому разделить со мной ответственность за все, что в ней происходит. Нельзя изменить настроение, просто щелкнув пальцами.
Она рисует в воображении остальных пациентов: Лилли, Колина, Троя, Эбби и Майкла. Им, судя по всему, тоже трудно взбодриться. Способен ли кто-либо из нас действительно поменять образ мыслей? Разве не они делают нас теми, кто мы есть? Разве не мои мысли делают меня Карен?
* * *Психотерапевт откашливается.
– Вы размышляли о нашем с вами разговоре? – спрашивает она.
Майкл надеялся пропустить индивидуальное занятие, но Джиллиан пришла за ним в палату.
Он теребит кожу вокруг ногтя.
Джиллиан поднимает бровь.
Он дергает заусенец.
Джиллиан скрещивает ноги, затем распрямляет их. Поправляет платок.
– Немного.
Она явно ждет от него продолжения. Но зачем? Все это болтовня, думает он. Нигде больше я не видел, чтобы люди так много болтали. Групповые сеансы еще ничего. Иногда даже он немного разговаривает на них, если об этом просит психотерапевт или если его спровоцирует чье-то высказывание, но обычно он помалкивает. А многие – да почти все – пациенты болтают друг с другом утром, днем и вечером, и даже, по всей видимости, по ночам. За завтраком, обедом и ужином, за просмотром телепрограмм, за настольными играми… Чешут языками, бла-бла-бла, без остановки. Такой-то делал то, а другой – это, моя мать плохо ко мне относилась, у меня загулял парень, мой сын негодяй, босс хочет меня уволить, лекарства не действуют, обещаю, я не разболеюсь, а можно мне почитать после вас журнал, вам нужно что-нибудь съесть, я привык выпивать по бутылке водки в день… Как дятлы окаянные, стучат и стучат по дереву. Поэтому при любой возможности Майкл уходит к себе в палату, лежит на кровати и смотрит телевизор. Почти как дома.