Эбби ошарашена, не знает, что и сказать.
– Ужасно, – наконец выдавливает она, чувствуя, что слова абсолютно несоразмерны ситуации.
– Не хочу вдаваться в детали. Только чтобы вы понимали, почему пассаж о детях на сегодняшнем занятии так меня хлестанул: все закончилось тем, что я забеременела.
Эбби краснеет от чувства вины.
– О боже, мне так стыдно.
– Вы не знали, – повторяет Лилли.
– Нет, но… Все равно нужно быть благоразумнее. Есть же пословица, что-то вроде: «Человека не поймешь, пока не окажешься в его шкуре». Точно не помню, в общем, о том, что нельзя судить о других. А я судила. Решила, что вы любите нравоучения. Мне – с Каллумом – их часто читают люди, которые думают, что знают об аутизме все… – Эбби, сейчас разговор не о тебе, вспоминает она. – В общем, здесь любых извинений от меня будет недостаточно.
Лилли пожимает плечами.
– Все в порядке.
– И что же?.. Э-э… – Эбби замолкает, тщательно обдумывая слова. – Вы… прервали беременность?
Лилли вроде ничего не говорила о том, что у нее есть ребенок.
– Нет, не прервала. Хоть отчим меня и заставлял. И несмотря на то, что я даже точно не знала, кто из них отец… – Снова выдох. – Я потеряла ребенка. Наверное, таким образом мое тело выразило, что я не могу быть матерью этому младенцу… – Ее глаза наполняются слезами.
– Наверное. – Эбби кивает. – Выкидыши случаются по разным причинам.
– Нет… – тихим голосом говорит Лилли. – Беременность была доношенной. Казалось, что все в порядке. А потом родился мертвый ребенок. Как видите, у меня все же есть некоторый опыт с детьми… – Она смахивает с глаз слезы.
Эбби тоже вот-вот расплачется. Все еще хуже, чем я себе представляла. Бедная Лилли. Как бы мне хотелось отмотать назад те несколько последних минут утреннего сеанса.
– В этом рисунке я пыталась выразить свои чувства. Бет предложила на одном из занятий – вы же знаете, как она увлечена творческим подходом. И мне действительно помогает.
Эбби вновь рассматривает рисунок.
– Вот тут моя малышка, – объясняет Лилли, понемногу успокаиваясь.
Она показывает на фигуру, которую Эбби приняла за птицу. След из точек означает, что она вырвалась из темного нутра.
– Похожа на ангела, – шепчет Эбби.
Они обе молчат, смотрят, впитывают. Спустя некоторое время Эбби спрашивает:
– Думаете, биполярное расстройство связано с тем, через что вам пришлось пройти? Впрочем, – она поднимает руку, – если не хотите, не отвечайте, пожалуйста.
Лилли опять пожимает плечами.
– Без понятия. Моя сестра Тамара… ее тоже насиловали, однако у нее все нормально. Не нормально, разумеется, но биполярного расстройства нет. Кто знает? Джиллиан говорит, что разные люди реагируют по-разному на одинаковые ситуации. Хотя она же мне рассказывала, что эмоциональная травма может привести к реальным физическим изменениям в головном мозге, влияющим на то, как человек реагирует на стресс и тому подобные состояния. Возможно, во мне уже было что-то разрегулировано на химическом уровне… Хотя, да, без всего этого дерьма, – она будто сплевывает слово, – вряд ли мне было бы настолько плохо.
– У вас на самом деле большие успехи, – говорит Эбби и, помолчав, добавляет: – Я вами восхищаюсь. Честно сказать, и раньше восхищалась, а теперь еще больше.
Лилли удивленно смотрит на нее.
– Серьезно?
– Да. Вообще-то Каллум отреагировал на ваши наклейки очень необычно. Никогда не видела, чтобы он вдруг начал контактировать с незнакомым человеком. Даже со мной он нечасто ведет себя так восторженно.
– Ох, – произносит Лилли. – Наверное, это тяжело.
– Иногда. – Эбби задумывается. Она не хочет, чтобы ее считали несдержанной; однако Лилли, похоже, до сих пор не уловила, что она пытается ей сказать. – Знаете, Лилли, у вас есть дар. То, как вы общаетесь с людьми, – редкость. Вы находите время, чтобы поддержать каждого, проявить доброту. Не знаю, как без вас мне удалось бы пережить тут несколько первых дней.
– Ой, Эбби, не надо, я сейчас опять расстроюсь. – У Лилли дрожит нижняя губа. – Хотя спасибо. – Немного поколебавшись, она добавляет: – Можно мне вас обнять?
– Конечно.
Прижав ее к себе, Эбби вдыхает сладкий абрикосовый аромат.
29
– Ну, как ваши дела? – спрашивает Джонни у Карен, расположившейся напротив.
– С Лилли все нормально? Мне очень жаль, что на групповом сеансе так вышло.
Джонни ерзает в кресле.
– Пожалуй, об этом вам лучше спросить у нее самой. Простите, я не вправе обсуждать ситуацию Лилли. – Ему явно хочется, чтобы разговор пошел в другом русле. – К тому же мы здесь, чтобы говорить о вас, Карен, и о том, как у вас идут дела после нашего с вами сеанса на прошлой неделе.
Похоже, я опять взялась за свое, понимает Карен. Думаю о других.
– У меня было по-разному, – произносит она и понимает, что эти слова ровно такие же ни к чему не обязывающие, как и обстановка в комнате. – Но приятно прийти сюда и поговорить.
Хотя сегодня утром мне было неловко. Впрочем, от этих слов она воздерживается. Они могут прозвучать как критика, а ей инстинктивно хочется защитить Джонни.
– Мне интересно, вы размышляли о нашем с вами разговоре? В частности, о ваших чувствах к отцу?
Ох. Карен надеялась, что ей удастся пока избежать этой темы.
– Да.
Она разглядывает занавески, пытаясь сочинить ответ, однако внезапно понимает, что думает о тюле – зря они его повесили, он плохо пропускает свет.
– И?..
– Кажется, тоска – это такая особенность моего характера. Мысли о муже возникают снова и снова…
Воображение внезапно рисует Саймона: он вышел из душа, мокрые волосы, на коже капли воды.
– Очень трудно о нем не думать. – Она сдерживает слезы. – Только не знаю, хочу ли я, чтобы это прошло. Тогда я буду стыдиться, что забыла его.
Теперь Саймон сушит волосы полотенцем.
– Я вовсе не предлагаю зажимать эти чувства, – говорит Джонни. – Но нам, наверное, стоит попытаться сделать так, чтобы воспоминания о Саймоне и об отце не загоняли вас в депрессию.
И тут – словно эта мысль зародилась в ее голове с подачи самого Саймона – Карен осеняет:
– Знаете, эти две ситуации кажутся мне совершенно разными, потому что папа был намного старше и долго болел, хотя в том, как они умерли, есть и общее… В обоих случаях это произошло в феврале.
Она опять бросает взгляд на окно. Сквозь тюлевую занавеску видно, что день выдался яркий, солнечный. В утро, когда умер Саймон, все было совершенно иначе. Она вдруг вновь оказывается в поезде: на остановке «Престон-парк» в вагон врывается струя холодного воздуха; прежде чем войти, пассажиры отряхивают зонты.
– Многие считают февраль трудным временем в году.
– Раньше я не обращала внимания… Весна в этом году была особенно отвратительной. – Карен задумывается. – Неприятное время, и оба эти события стали для меня потрясением. С Саймоном понятно почему, но смерть папы тоже оказалась неожиданностью, потому что он так и не пришел в сознание после инсульта.
С содроганием она вспоминает, как неслась в своей допотопной машине по меловым холмам.
– Прежде вы говорили, что ожидали смерть отца.
– Больные Альцгеймером зачастую живут очень долго, и никаких настораживающих признаков не было. – Она вновь ненадолго умолкает. – Как и с Саймоном.
Это уже слишком, по щекам катятся слезы. Как бы я хотела, чтобы об этом можно было знать заранее, думает Карен, доставая платок.
– Ни с одним из них я не успела попрощаться… – тихо произносит она.
– С вашего позволения, я кое-что предположу, – мягко говорит Джонни. – По-моему, смерть отца могла включить ваши сенсорные воспоминания о предыдущем опыте.
Карен высмаркивается.
– Не понимаю.
– Как правило, мы не задумываемся о своих сенсорных воспоминаниях, потому что они связаны с чувствами и проявляются в доли секунды. – Джонни подается вперед. – Бывало с вами такое, что определенный запах вызывал воспоминания о чем-то, случившемся много лет назад?
Она думает о шезлонгах в садовом сарае, которые до сих пор пахнут Саймоном, и ее накрывает новая волна скорби.
– Да…
– Дело в том, что сенсорную память сознание не контролирует вообще никак. Поэтому мы не в силах предусмотреть эти воспоминания, но они здесь, рядом, и сидят очень глубоко. В вашем случае в одно и то же время года умер еще один близкий человек, и это дало толчок.
– Боже! – Карен откидывается на спинку кресла. – Думаю, такое возможно. Что же мне делать?
Джонни проводит пальцами по челке.
– Считается, что до тех пор, пока человек не поймет зависимость между происходящим и соответствующим событием, его охватывают страх и паника – снова и снова. Осознав связь, мы способны бороться с этими мыслями и чувствами.
– Ясно.
– Порой помогает всего лишь понимание сути.
– Спасибо. Надеюсь. – Карен наливает из графина воды в пластиковый стаканчик и, задумавшись, пьет. – Все-таки те события не так уж похожи. Возвращаясь к тому, о чем мы говорили сегодня утром на групповом сеансе… Когда умер Саймон, все как-то сразу сплотились вокруг меня – даже просить не пришлось. – Мысли приходят быстро, будто одна за другой загораются лампочки. – Например, наша няня Трейси надолго забрала детей к себе. Когда умер папа, было не так. Совсем не так.
– Спасибо. Надеюсь. – Карен наливает из графина воды в пластиковый стаканчик и, задумавшись, пьет. – Все-таки те события не так уж похожи. Возвращаясь к тому, о чем мы говорили сегодня утром на групповом сеансе… Когда умер Саймон, все как-то сразу сплотились вокруг меня – даже просить не пришлось. – Мысли приходят быстро, будто одна за другой загораются лампочки. – Например, наша няня Трейси надолго забрала детей к себе. Когда умер папа, было не так. Совсем не так.
– А вы просили Трейси помочь?
– Нет.
– Почему?
– Если учесть, что он так долго болел, наверное, это было бы чересчур. В конце концов, за все эти годы я могла бы уже и смириться. В прошлый раз и мама, и моя подруга Анна – она особенно, – и другая подруга, Лу, все помогали.
– А в последнем случае было иначе?
– Да… – Карен задумывается. – И дело не в том, что я не умею попросить о помощи… Просто их жизнь тоже поменялась. Мама потеряла папу, и мне кажется, это я должна была ей помогать, а не наоборот. Потом Лу… Она носила ребенка, и было бы неправильно сваливать это на нее.
Лу и без того непросто, думает Карен, она заслуживает счастья.
– А ваша вторая подруга, Анна?
– Она молодец. Это по ее совету я сюда обратилась. Хотя…
Карен вспоминает о новом партнере Анны, Роде. Как все поменялось. Раньше они с Саймоном переживали, что Анна живет с алкоголиком; теперь с личной жизнью у нее все замечательно…
И тут до Карен доходит: вот оно что, я завидую! Значит, и гордость помешала мне довериться друзьям. Я не хотела, чтобы они стали жалеть меня.
Она молчит. Через некоторое время Джонни произносит:
– По-вашему, к депрессии могло подтолкнуть отсутствие поддержки? А может, есть связь между тем, что вы заботитесь о людях – и не обращаете внимания на себя? Порой мы начинаем опекать других для того, чтобы отвлечься от собственных проблем.
Он так точно попал в цель, что Карен хочется аплодировать.
Наверное, поэтому он выбрал профессию психотерапевта. Джонни тоже не идеален. Вдохновленная этими мыслями, она решает озвучить свои опасения.
– Сегодня утром мне показалось, что вы слегка перегнули палку, хотя я этого не сказала.
– Было бы замечательно, если бы вы мне возразили. Так вы установили бы границу – как раз об этом мы и говорили.
– Вместо меня разозлилась Эбби.
– Порой в психотерапии самую бурную реакцию вызывает нечто, что совсем не помешало бы нам, взгляни мы на вещи более пристально. И тут мы снова возвращаемся к эмоциям.
Джонни улыбается – значит, не обиделся. Наверное, мне и вправду не стоит сдерживаться, думает Карен.
– Получается, тема границ задела нас обеих, меня и Эбби. Как интересно…
– Вы стремитесь защитить других людей, но важно помнить, что вы такой же человек, как ваши друзья – члены семьи, если уж на то пошло, – и вам тоже нужна забота.
– Понимаю, – кивает Карен.
Но она боится, что это не в ее характере. Рядом с Саймоном все было по-другому, потому что тогда о ней заботился он. Научиться думать о себе будет трудно.
30
– Черт, мне бы выпить, – говорит Элейн, падая на диван. – Обалдеть, ну и денек!
Эбби ее прекрасно понимает. Словесная перепалка на утреннем сеансе, разговор с Лилли: ей тоже сегодня хорошо досталось. Ужинают в Мореленде рано, и с несколькими другими пациентами она сейчас сидит в холле. Впереди долгий вечер.
Колин отрывает взгляд от книги.
– А что случилось?
– Четвертый этап, – говорит Лански, передернув плечами.
Карл кивает.
– Всегда самый трудный.
Эбби озадачена. Лечение зависимости делится на двенадцать этапов, и, как она поняла, каждый последующий из них труднее предыдущего.
– А в чем трудность?
– Мне нужно было провести «поиск и решительную моральную инвентаризацию». – Элейн жестом показывает в воздухе кавычки. – Проще говоря, составить список всех своих грехов.
– Фу, – говорит Колин, глядя на свой живот. – Хорошо, что нам не приходится этого делать.
– Представь, что все это к тому же надо записывать, – сообщает Элейн.
Она расстегивает сапоги и сбрасывает их на пол.
– Плохим труднее, чем помешанным, это точно, – говорит Карл.
– Целую неделю без спиртного, – зевает Элейн. – У меня лет с четырнадцати таких перерывов не было.
– Как раз в это время я иду к холодильнику за пивом, – вздыхает Лански, взглянув на часы.
– Прекрати! – Карл трясет ирокезом. – Мне сейчас захочется дунуть пыли.
– А мне знаете, чего захочется?.. – с вызовом спрашивает Колин.
– Покурить? – Элейн быстро выпрямляется. – Да! Иди на балкон, я сейчас приду.
– Нет, наверное, поцеловаться с Бет, – перебивает Лилли и подмигивает Колину.
Колин хватает с дивана подушку и бросает в нее.
Лилли пригибается.
– Ха! Не попал!
Не успевает Эбби и глазом моргнуть, как Лански и Колин принимаются бегать по холлу за Лилли, кидаясь подушками. Карл перепрыгивает через журнальный столик – ирокез почти достает до лампочки, – и вскоре все трое загоняют Лилли в угол, мутузят, а она хохочет и падает на ближайший диван.
– Хватит! Хватит! – кричит она, однако Карл закидывает подушку вверх и еще энергичнее молотит ею.
– Нет, не надо! – кричит Лилли.
Она смеется, но Эбби явственно слышит, что ее смех на грани истерики.
Наверное, это не очень хорошая идея, понимает она, вспомнив рассказанную Лилли историю. Лилли уже кашляет и невнятно что-то лопочет: восторженно или испуганно, трудно сказать.
– Эй, ребята, а ну-ка отстаньте, – говорит Эбби и хватает Лански за футболку, пытаясь его остановить.
Из-под футболки видно бледную кожу и разноцветные татуировки.
Колин, похоже, осознал происходящее – он осекается. Зато Лански с Карлом вошли в раж. Наверное, адреналин, думает Эбби.
Как раз в это мгновение Майкл, который до сих пор молча сидел в кресле и смотрел телевизор, поднимается.
– А ну, успокойтесь!
Голос у него серьезный.
Лански и Карл тотчас отступают. Лилли перестает кашлять и смеяться, откидывает назад волосы и спрыгивает с дивана.
Наверное, я погорячилась, думает Эбби, пока Лилли поправляет одежду, а Майкл возвращается к креслу перед телевизором. Затем Лилли перехватывает ее взгляд, и Эбби понимает – она благодарна. Конечно, Лилли хорошо удается себя контролировать, думает Эбби. Я ни разу не смотрела «Стрит-данс» и забыла, что она профессионал, который умеет справляться с трудностями прямого эфира.
Затем Лилли всплескивает руками и улыбается всем – хочет показать, что не обижена.
– Не обращайте внимания, – говорит она, раскладывая подушки, берет пульт от телевизора и переключает канал.
– Эй! – возмущается Майкл.
– Хватит вам, Майкл, вы прекрасно проживете без этих новостей. Они такие унылые. А ты, – она хватает Колина за плечо, когда тот тянется за сигаретами, – сегодня обойдешься без сигарет. Вспомни о безопасном поведении.
Колин надувает губы.
– Но мне нужны механизмы адаптации!
– Да неужели? Серьезно? У меня есть идея получше. Сейчас вернусь.
Она убегает. Точно так же, как в тот раз за наклейками для Каллума, думает Эбби. Иногда энергия Лилли просто поражает.
Вскоре она возвращается, в руках – айпод и пара миниатюрных колонок.
– Вот.
Лилли подключает колонки и что-то ищет на экране айпода.
– Будем танцевать.
– Ой, только не это, у меня нет сил на ваши танцы. Лень – один из моих грехов. Вы не знали? – Элейн зевает и опять откидывается на спинку дивана.
– Необязательно повторять за мной. Можете танцевать как угодно, – говорит Лилли. – Ну же, поднимайтесь! Устроим дискотеку!
Она забирается на спинку дивана, чтобы опустить жалюзи. Вскоре комнату наполняет ритмичная музыка «Earth, Wind & Fire».
– Нет сил танцевать? Тогда займись светом, – командует Лилли и бежит к выключателю показать Элейн, что делать.
С усталым видом Элейн встает и делает, что сказано.
– Надо погромче! – Колин тянется к айподу и добавляет звук, мурлыча вместе с вокалистами.
Эбби улыбается, глядя, как под музыку его хвостик раскачивается из стороны в сторону. Ну, если даже Колин готов поучаствовать, то я тоже, решает она. После стольких месяцев, проведенных здесь, он стопроцентно потерял форму. Она сбрасывает с ног балетки. Секунду спустя они с Колином стукаются друг с другом бедрами в стиле семидесятых.
Колин подпрыгивает, поворачивается лицом к Эбби и подпевает. В песне говорится о том, как клево она выглядит. Он машет пальцем и посылает ей поцелуй, и Эбби едва сдерживает смех. В это мгновение она любит Колина за его неиссякаемый энтузиазм. Пусть он толстый и лет на десять ее моложе, но почему-то сейчас она чувствует себя привлекательной.
Обожаю танцевать, думает она. В Манчестере я постоянно ходила по клубам, когда мне было столько лет, сколько Колину. И с Гленном мы познакомились на танцах… На секунду сердце сжимается от воспоминаний, но вскоре ее вновь подхватывает музыка.