– Ох, хочу предупредить: сегодня может зайти одна моя подруга. У нее сейчас трудное время, поэтому я не могла ей отказать.
– Что за подруга?
– Ты ее не знаешь. – Карен берет погремушку и развлекает Фрэнки. – Мы познакомились в…
Внезапно до нее доходит, что она еще не рассказывала Лу о Мореленде. Глупо, конечно, особенно если учесть, что Лу – психолог. Но тогда придется объяснять, насколько мне было плохо, а это долгий разговор, рассуждает она и сочиняет наспех:
– Мы вместе ходили на курсы, она живет тут неподалеку.
– Не знала, что ты училась на курсах…
– Ну, да, училась… Так вот, она сейчас разводится с мужем… – Больше ничего рассказывать нельзя, иначе это будет некрасиво по отношению к Эбби. – Она сама объяснит. – Лучше вернуться к прежней теме. – Так мы говорили о маме. Пока ее нет, хочу тебя кое о чем спросить.
– Да?
– Я все думаю, не пригласить ли ее переехать к нам. Она все еще живет в той ужасной квартире в Горинге.
– Хм… Ты вообще-то знаешь, что со своей матерью я ни за что не смогла бы жить вместе. – От этой мысли Лу хмурит брови, а Фрэнки вдруг морщится и начинает кричать. – Пора кушать, – говорит Лу, беря его на руки.
– Ты будто всегда была мамой. – Карен улыбается. – Может, я его подержу? А ты пока устроишься на диване.
Лу следует совету, и Карен рада несколько секунд покачать ребенка. Ах, какая это прелесть – новорожденный малыш!
– Ты хорошо ладишь с мамой, – говорит Лу, пока Фрэнки сосет. – Но все-таки, что бы ты чувствовала, если бы она жила с вами?
– Обузу. – Слово слетает с языка, Карен не в силах его удержать. – Однако мама всегда так много делала для меня…
– Когда дети были маленькими, она жила за границей, – напоминает Лу.
– Да, но им приходилось часто принимать нас у себя. Мы проводили там чудесные выходные.
Хотя бы это время папа успел побыть вместе с нами, даже если память его уже спала, думает она.
– Готова поспорить, она получала от этого массу удовольствия. Ты ведь сама сказала, что она любит общаться с Молли и Люком.
Карен неловко критиковать маму.
– На нее столько всего навалилось, когда заболел отец. Много лет она справлялась практически в одиночку.
– Да, прости. Я не подумала. Конечно, ей было трудно. Говорю же, со мной о матерях лучше не говорить. Слишком много переношу из собственных взаимоотношений. Замечательно у меня получается быть беспристрастным психологом, правда?
Если бы Лу знала, сколько сеансов психотерапии я прошла за последние две недели, думает Карен.
– Не хочу ее расстраивать, особенно сейчас, – она только что потеряла папу… Не хочу быть жестокой, обижать ее…
Она замолкает. И опять я ставлю на первое место интересы других людей. Теперь, поняв эту свою черту, она видит ее проявление повсюду.
Их беседу прерывают шаги – кто-то подходит по дорожке к дому. Карен выглядывает в окно.
– Моя подруга.
Эбби тоже катит перед собой коляску. Очень странно видеть в ней мальчика возраста Люка. На голове у него гигантские наушники – такие были давным-давно у отца Карен. Ее внезапно охватывает тревога за Фрэнки: он такой маленький и беззащитный.
– Она с сыном. Я разрешила ей прийти с ним, но, по-моему, он трудноуправляемый. Ничего?
– Конечно, все нормально, – говорит Лу, пряча грудь в бюстгальтер.
Ничем ее не сбить с толку, восхищается Карен.
– Вернусь через секунду. – Она идет открывать дверь.
* * *– Закачу его прямо в коляске, – говорит Эбби.
– Мы сидим в гостиной, – сообщает Карен.
Эбби отмечает множественное число. Она боится реакции Каллума на детей Карен. По телефону та сказала, что их нет дома. Эбби торопилась прийти до того, как они вернутся, но на сборы Каллума ушло время. Так всегда происходит, кроме случаев, когда ему хочется гулять – тогда он собирается как олимпийский спринтер.
Эбби наклоняет коляску, чтобы не поцарапать краску в проходе, и подкатывает Каллума поближе к телевизору.
– Эбби, это моя подруга Лу, – говорит Карен. – Лу, это Эбби и Каллум.
Эбби все утро сдерживала слезы, и ей больно смотреть на женщину с таким маленьким ребенком на руках. Женщина сидит на диване и укачивает младенца, похлопывая его по спинке. Сейчас у меня нет никакого желания общаться с кем-то, кто не понимает, в какой я ситуации, думает Эбби. Она хочет уйти, но это будет невежливо.
– Не возражаете, если я включу фильм для Каллума? – Она роется в сумке.
– Нет, конечно.
– По-моему, мы с вами уже встречались, – произносит подруга Карен.
Эбби поднимает взгляд. Действительно, в женщине есть что-то знакомое.
– Меня насторожило, когда Карен сказала, что у вашего сына аутизм.
«У вашего сына аутизм», отмечает Эбби. Так говорят только те, кто в этом немного разбирается. Большинство скорее скажет: «ваш сын – аутист». Эбби перематывает фильм до эпизода, который нравится Каллуму. Тот подается вперед, к экрану, и Эбби поворачивается лицом к подруге Карен.
– Это ведь вы с ним в тот раз ходили за покупками?..
– Боже мой! Вы та женщина, которая помогла мне в магазине! Ничего себе! И у вас уже родился малыш… Поздравляю!
Вот, значит, почему я ее сразу не узнала.
– Фрэнки, – с гордостью говорит Лу, и ее сынишка тем временем срыгивает.
– Вы знакомы? – удивляется Карен.
У Эбби мгновенно поднимается настроение, будто в комнату пустили солнечный свет. Она рассказывает Карен историю, закончив словами:
– В таких ситуациях некоторые люди не могут пройти мимо, но в основном они просто стоят и глазеют. Понимаю, зрелище интересное, однако порой меня тошнит, когда на нас смотрят как на клоунов. А Лу в тот раз мне очень помогла.
– Мне было совсем не трудно. – Лу одновременно смущена и довольна.
– Прямо мистика какая-то, – говорит Карен. – Эбби, помнишь, вчера я тебе рассказывала о женщине, с которой я познакомилась в поезде в день смерти Саймона? Так вот это была Лу.
– Не может быть!
Карен смеется.
– Я же говорила, все возвращается на круги своя.
Какое облегчение, думает Эбби. Как здорово знать, что не все люди такие эгоисты, как Гленн.
В окно стучат. Это пожилая женщина в твидовом пальто и двое ребятишек.
Ой-ой, думает Эбби, готовясь к неизбежному. Секунду спустя дети врываются в гостиную.
– Пойду поставлю чайник, – говорит женщина и исчезает в коридоре.
Эбби делает вывод, что это мать Карен. У них одинаковые карие глаза, замечает она.
– Тс-с! Дети! – говорит Карен. – Посмотрите, кто к нам пришел.
– Лу! – ахает ее дочка.
Чудесные белокурые кудряшки, думает Эбби.
– Это малыш!
– Тихо. – Карен прикладывает палец к губам. – Он засыпает, видишь?
Девочка на цыпочках подходит к Лу, ее ротик округляется от изумления.
– Я только что его покормила, – говорит ей Лу. – Так что он сейчас сонный.
– Молли, Люк, познакомьтесь с Эбби, – обращается Карен к детям.
– Привет, – здоровается Эбби.
– А это ее сын, Каллум.
– Почему он в коляске? – спрашивает Люк.
Каллум стонет будто от боли. Слишком много новых людей, думает Эбби, и новый дом. Взять его сюда – смелое решение.
– Давай я уведу детей в кухню, – предлагает Карен.
– Подождем минутку, – говорит Эбби.
Возможно, внимание Каллума вновь переключится на фильм. Эбби становится грустно, что он так мало общается со сверстниками.
– Молли, Люк, идите ко мне, – говорит Лу, – я объясню. Только нужно сидеть очень тихо, ладно?
Дети Карен, похоже, хорошо ее знают, думает Эбби; они послушно плюхаются на диван по обе стороны от Лу.
– Мальчику Эбби тяжело разговаривать и воспринимать все, что вы ему скажете, – говорит Лу почти шепотом.
Она догадливая, думает Эбби. Надо же, все поняла, встретившись с нами всего лишь раз, тем более довольно давно.
– А почему у него эти штуковины на ушах? – интересуется Молли.
– Он очень не любит шум и расстраивается, когда люди громко разговаривают. Поэтому рядом с ним нужно вести себя очень спокойно. – Лу поднимает взгляд на Эбби. – Я правильно говорю?
Эбби кивает.
– Значит, можно с ним поиграть? – спрашивает Люк. – Мы познакомим его с Тоби.
– Тоби – это кошка, – поясняет Карен.
– Пусть он лучше пока посмотрит телевизор, – говорит Эбби.
– Он что, не любит кошек? – спрашивает Молли.
– Не то чтобы не любит… Просто Каллум любит играть с друзьями по-своему и очень расстраивается, если они делают это не так, как хочет он.
– Он болеет? – спрашивает Молли. Она по-прежнему сидит на диване, но вытягивает шею – пытается разглядеть лицо Каллума.
– Нет, не то чтобы болеет. У него аутизм.
– А я могу заразиться?
– Нет. Это врожденное состояние. Вообще-то, им чаще страдают мальчики, чем девочки.
– Я тоже могу заболеть? – В глазах у Люка страх.
Эбби не знает, что делать: восхищаться честностью детей или огорчаться из-за их подозрительности.
– Нет, – отвечает Лу.
– Я тоже могу заболеть? – В глазах у Люка страх.
Эбби не знает, что делать: восхищаться честностью детей или огорчаться из-за их подозрительности.
– Нет, – отвечает Лу.
– Сейчас будет его любимая мелодия, – говорит Эбби. – Можно сделать погромче?
Карен берет пульт, и комнату заполняют нежные переливы песни Авроры.
– Я знаю эту песню! – восклицает Молли.
– Ш-ш! – Лу тихонько толкает ее локтем.
Молли мурлычет «Однажды во сне», а Люк смотрит на нее с пренебрежением. Каллум восхищенно стучит кулаками по ручкам коляски.
– Как давно я ее не слышала, – произносит Карен, пока принц и принцесса кружатся в танце.
Эбби с удивлением замечает слезы в глазах подруги.
Карен приседает рядом с ней и шепчет на ухо:
– Молли раньше очень любила принцессу Аврору… У нее даже была кукла…
Глаза Эбби наполняются слезами.
– Каллум обожает Аврору.
– Молли хотела похоронить куклу вместе со своим папой.
– Простите, придется слушать еще раз. Я возьму пульт? Потерпите нас, – говорит Эбби, пока картинка перематывается в обратную сторону.
Она нажимает кнопку воспроизведения, и Каллум опять восхищенно замирает. На этот раз Молли сидит рядом на полу, скрестив ноги. Она смотрит на него и вслед за ним хлопает кулаками по коленкам, подпевая.
Ах, если бы все окружающие так же, как Молли, интуитивно чувствовали Каллума, думает Эбби.
В это мгновение раздается стук в дверь: пришла мама Карен.
– Кофе готов. Принести сюда?
– Ой, мамочка, спасибо. Давай я тебе помогу.
Карен встает и выходит из комнаты.
Эбби хочет выбежать следом; она все еще рвется поговорить. Так всегда и получается. Конечно, Карен должна помочь матери, а я так ничего и не расскажу, думает она. Во время учебы в колледже у меня была масса друзей, но сейчас моя жизнь такова, что возможность поделиться с родственной душой появляется очень редко.
36
Майкл лежит на кровати. Вся вчерашняя энергия куда-то подевалась – сейчас он как лопнувший мяч. И чувствует себя таким же бесполезным. Он так устал, что не в силах пошевелиться, хотя ночью ему все же удалось немного поспать. А еще ему скучно. Однообразие нарушает лишь проверяющий персонал. В темноте кто-то светил фонариком сквозь стеклянное окошко в двери, а с рассветом посмотреть на него приходили две медсестры.
На мгновение Майкла охватывает тоска по Мореленду. Персонал там не такой назойливый, и с пациентами не страшно общаться. Конечно, не со всеми он оставался с глазу на глаз, но там не было ни единого человека, кого бы он боялся. Он вспоминает Карен и Эбби, Лилли и Колина, Лански и Карла… Может, я просто к ним привык. Пусть у каждого из нас были свои проблемы, по большому счету мы все стремились стать лучше. Мне понадобилось время, чтобы это понять, однако в конечном итоге до меня дошло.
Зато управляющий оказался порядочным мерзавцем, напоминает он себе. Именно благодаря Филу я здесь. Так что они тоже не святые, и если бы Джиллиан действительно беспокоилась обо мне, она бы не позволила меня сюда отправить.
В стеклянном окошке появляется знакомое лицо: Аконо. Он стучит в дверь и заходит в палату.
– Пора обедать.
– Я не голоден.
– В комнате отдыха очень вкусные сандвичи. – Аконо улыбается во весь рот.
– Можно я здесь поем?
– Не стоит весь день сидеть в палате, приятель. Давайте-ка, присоединяйтесь к остальным.
Как раз с «остальными» Майкл и не хочет встречаться.
– И Терри там, – уговаривает Аконо.
Удивительно, он уже в курсе, что они с Терри поладили. Майкл неохотно отбрасывает одеяло.
– Почему бы вам не одеться?
– Потому что потом мне придется опять натягивать это на себя. – Он показывает на футболку и штаны от пижамы. – Накину халат.
– Негоже выходить в халате к обеду.
– Ладно. – Он встает. – Только отвернитесь, пока я буду переодеваться. Надоела слежка за каждым моим шагом.
В комнате отдыха Терри сидит возле передвижного столика с едой. Майкл тоже направляется туда, смотрит оценивающим взглядом на сандвичи. И харч здесь хуже, заключает он.
Терри, похоже, догадался, о чем он думает.
– Недавно им пришлось закрыть столовую. Сокращения.
– Значит, горячего не дают?
– Да, горячее едим только раз в день.
За спиной кто-то кашляет. Майкл оборачивается: это один из «эрудитов».
– Хочешь совет? Самый вкусный – с сыром. Отличный чеддер.
Майкл замечает женщину с планшетом в руках – ту, что то и дело заглядывала к нему в палату. И опять она всех контролирует.
– Уже принял, – говорит ей Терри.
– Мэтт?… – Она смотрит на «эрудита», затем в свой список. – Да, вы тоже приняли.
– Это Майк, – говорит ей Мэтт.
– Майкл, – поправляет Майкл.
Женщина хмурится.
– Похоже, я вас не записала.
– Я вчера поступил.
– Сейчас все должны принять лекарства.
– Я не принимаю лекарств.
Женщина удивленно поднимает брови.
– Днем не принимаете? Значит, принимаете вечером, да?
– Я вообще ничего не принимаю, я же сказал.
– Это вряд ли… – Она записывает его имя. – Я должна поговорить с психиатром.
– Говорите с кем хотите, – бросает Майкл.
Она вздыхает и идет дальше.
– О-о, им это не понравится, – говорит Мэтт, когда она отходит на достаточное расстояние.
– Не одобрят, если не будешь пить лекарства, – соглашается Терри.
– Ничего, перебьются как-нибудь.
Майкл хочет добавить, что он не позволит подсадить себя на допинг, но прикусывает язык – боится рассердить Мэтта.
– С лекарствами будешь чувствовать себя лучше, – говорит Терри. – Он помогут стабилизировать состояние.
Майкл качает головой.
– Не хочу.
– Не рассчитывай, что тебя здесь оставят, если ты откажешься принимать, что пропишут, – говорит Мэтт.
– Решат, что ты не такой уж и больной, – кивает Терри. – И вытурят отсюда, переведут на домашнее лечение.
А мне того и надо, думает Майкл. Чем скорей я отсюда выберусь, тем лучше.
– Что за домашнее лечение?
– Сидишь дома, а они тебя навещают – в основном, чтобы поговорить, но и помочь принять лекарства, – объясняет Терри.
Майкла пугает фраза «помочь принять лекарства». Он уже был сам готов согласиться на антидепрессанты, но эти слова звучат так, будто таблетки будут запихивать в него насильно.
Тем же днем, только позже, Майкл вновь замечает, как к нему в палату кто-то заглядывает. Женщина, которую раньше он не видел, стучит в дверь и заходит: высокая и худощавая, курчавые волосы туго стянуты на затылке в гигантский узел.
– Вы не заняты?
Вряд ли Майкл может сказать, что занят.
– М-м. – Он приподнимается в кровати.
– Я Леона.
Не знаю, зачем ей сообщать мне свое имя, думает Майкл. За последние двадцать четыре часа я встретил столько людей, что и не надеюсь запомнить, как их зовут.
– Не возражаете, если я присяду? – Она тянется за стулом, и узел на затылке смешно подпрыгивает. – Я медсестра психиатрического отделения, работаю в кризисной группе.
– Да уж, тут у всех кризис, – говорит Майкл.
Она кивает.
– Точное замечание. Заведующий отделением в эти выходные отсутствует, поэтому меня назначили курировать прием больных.
Он наконец решает прислушаться.
– Как я понимаю, вы не получали лекарств. Об этом я и хочу поговорить.
– Тут нечего говорить.
– Ладно. – Она смотрит на него, не отводя взгляда, темные глаза искрятся. – Давайте зайдем с другой стороны. Если я попрошу вас проиллюстрировать свое настроение, как вы его опишете?
Майкл наклоняется вперед и рисует пальцем на покрывале линию. Образуются две параллельных складки, будто он прокопал миниатюрную дорогу.
– Мне кажется, вполне на уровне, – говорит Леона. – Как вы думаете, этот уровень обычно высокий или низкий?
– Угадайте с первого раза.
– Один – ноль в вашу пользу. – Леона усмехается. – Само собой, не в моих силах заставить вас принимать лекарства, но я искренне считаю, что СИОЗС пошли бы вам на пользу.
– Опять эти чертовы сокращения.
– Ну, селективные ингибиторы обратного захвата серотонина – чересчур длинное название. Хотите, расскажу, как они работают?
– Меня будет плющить, а мне и без того лень двигаться.
– Не совсем так. Если позволите…
Терри сказал, что лекарства гасят желание бороться, думает Майкл. А это уже смахивает на допинг.
– Ну, давайте.
– Хорошо… – Снова долгий прямой взгляд. – Если вы уверены, что вам лучше их не принимать, так тому и быть. Просто многим пациентам они помогают.
– У вас здесь полно пациентов в состоянии куда худшем, чем я.
Леона кивает.
– Наверное, это правда. К нам действительно поступают в основном тяжелые больные.
Он вспоминает парня, которого видел вчера.
– Вы говорите о таких, как Эдди? Да. Я хотя бы не гавкаю.
Леона качает головой, однако он замечает на ее губах легкую улыбку.
– Если серьезно, то на пациентов с галлюцинациями, конечно, тяжело смотреть, особенно, когда у тебя самого состояние не из лучших. Насколько я знаю, вас перевели из Мореленда?