Я опять хватила через край, думает Карен.
– Нет, нет, конечно, я имею в виду не сейчас. Просто когда Анна рассталась со своим последним ухажером, она стала ходить на свидания, не откладывая в долгий ящик. Говорит, новые знакомства хорошо поднимают самооценку. Она еще сравнила их с падением с лошади: лучший способ забыть одного мужчину – немедленно оседлать другого. – Карен смеется. – Если можно так выразиться.
Эбби разворачивается к ней и пристально смотрит в лицо.
– Ты серьезно… стала бы искать кого-то другого?
– Не знаю. Даже не представляю, с какими мужчинами можно познакомиться в Сети.
– А я пробовала, – говорит Таш. – Да, они все со странностями. Но не такие уж и плохие.
– Ты так познакомилась со своим парнем? – спрашивает Эбби.
– Вообще-то, с нынешним – нет. С предыдущим. И я знаю множество людей, которые познакомились со своими партнерами в Сети.
– У моей подруги Анны хороший парень, но у нее меньше балласта. Кому нужна мать с двумя детьми! – Карен смеется. – К тому же в скором будущем к нам, возможно, переберется мама. Вот и представь себе объявление: «Две вдовы, двое детей, нужен один муж».
– Сдается мне, у этой Кары детей нет, – говорит Эбби. – Возьмем меня и Каллума. Если Гленну оказалось не по силам с этим справиться – а он его отец, – кому мы вообще тогда нужны?
– Ну-ка, ну-ка, вы двое! – произносит Таш. – Болтаете всякие глупости, а ни одна из вас, между прочим, даже ни разу не заходила на сайт знакомств.
– Она нас раскусила, – говорит Эбби.
Карен кивает. Таш, наверное, вполовину младше меня, думает она, но по сравнению с ней я кажусь наивной. Действительно, она права, нужно попробовать. В конец концов, терять-то нам нечего.
* * *Майкл слышит, как шуршат простыни, чувствует, как прогибается матрац, когда Крисси пристраивается рядом. О, только не это, думает он, когда жена начинает поглаживать его волосы. Кончики ее пальцев скользят вниз по затылку.
Зачем она это делает, вздыхает он.
Крисси неправильно истолковывает сигнал, просовывает руку к нему под футболку, гладит между лопатками, слегка массируя… Вообще-то, как раз в этом месте он ощущает напряжение, и массаж почти помогает. Глубоко-глубоко в душе Майклу хочется застонать от удовольствия, повернуться к ней лицом, нежно поцеловать и погладить в ответ.
Однако сопротивление гораздо сильнее. Они уже давно не были близки; очень давно. Все это слишком трудно, слишком много значит, несет слишком большую нагрузку – и он уверен, не сработает. Дистанция между ними – пусть они и лежат близко друг к другу – кажется огромной. Он чувствует, как становится горячее и чаще ее дыхание.
Но он устал, очень устал. Он не в силах. Только не сегодня.
Майкл откатывается подальше, сворачивается клубком, выгибает спину – отгораживается от нее, как спрятавшаяся в панцирь черепаха.
39
В Роттингдине собака с лаем кидается в море и бежит обратно на берег. Какое-то время Майкл наблюдает за ней с набережной. Хозяйка бросает мяч – пес снова и снова кидается в воду, усердно гребя лапами, затем возвращается с игрушкой в зубах, кладет на землю, виляет хвостом и лает, пока мяч не запустят снова.
А мне ни жарко ни холодно, думает Майкл.
Он не ощущает радости; не чувствует себя счастливым ни на секунду. Злости больше нет, слез – тех малых, что еще оставались, – тоже. С тех пор, как он покинул Саннивейл, все его переживания сгладились и перемешались. Майкл не знает, что делает у моря в этот субботний вечер. Сказал Крисси, что направляется в «Черную лошадь», но никакого желания идти туда нет. Просто не хотелось сидеть дома среди напоминаний о своей несостоятельности: разруха в саду за домом, пустующее место на подъездной дорожке, масса писем от кредиторов… Каким-то образом он забрел сюда. Волны искрятся в гаснущем свете дня, но его не трогает их красота.
Я потерял себя, думает он. Не знаю, где сейчас прежний я. Тот Майкл исчез много месяцев назад.
Он будто покинул собственный разум. На какое-то мгновение просыпался – в Мореленде, но это был всего лишь эпизод, мимолетное облегчение, от которого пустота вокруг стала еще невыносимее.
Майкл идет дальше по набережной, пока собака и ее хозяйка не скрываются из виду за высокой грудой камней. У подножия белых меловых скал гуляет парочка, но до них почти сотня ярдов, и направляются они в противоположную сторону, к Писхейвену. Больше на взморье ни души. Уже поздно, в воздухе веет прохладой. Роттингдин – не Брайтон, здесь на прибрежной полосе не встретишь ночных гуляк. Хотя бы этому Майкл рад: никто его не побеспокоит.
Он сходит с бетонированной дороги. Под подошвами хрустит галька, по склону ноги сами несут его к морю. У воды камни влажные, блестящие. Вдалеке за валунами лает громко собака, грохот волн не может ее заглушить. Скорей бы уйти подальше от этой глупой, счастливой собаки.
Несколько шагов – и Майкл в воде. На нем ботинки на шнуровке, и что с того? Вода уже выше щиколоток; вскоре намокают джинсы. Очень холодно. Неспокойное море до горизонта покрыто барашками. Каким-то образом успокаивает сознание того, что стихия имеет над ним власть, что существует сила, превозмогающая его страшные мысли. Ему больше невыносимо бороться с ними. Наконец он нашел выход.
«Я – это не я, – хочет он сказать Крисси. – Поэтому я это делаю». Вода уже закрыла бедра, ему холодно, зубы стучат, как механизм заводной игрушки.
Зайдя по пояс, он плывет. Чем дальше от берега, тем холоднее становится вода. Но, по крайней мере, он убегает от всего и всех, от неудач, от будущего.
Одежда сковывает движения. Майкл, барахтаясь, сбрасывает ботинки и нажимает то брассом, то кролем.
Через некоторое время он смотрит на берег: пляжные домики едва видны.
Затем где-то в самом далеком, крошечном закоулке мозга возникает чуть слышное эхо слов, сказанных Джиллиан: «Это всего лишь мысль. А мысли можно изменить».
Однако джинсы тяжелые, а он устал, очень устал, и когда налетает большая волна, у него не остается энергии сопротивляться тянущей вниз силе. В конце концов, что Джиллиан понимает?
– Микки! Микки! – слышится голос Крисси.
Майкл выныривает на поверхность, жадно ловит воздух. Снова мозг пытается его надуть – заставить вернуться, когда все безнадежно. Голос с берега сюда не долетит.
А потом становится слишком поздно: следующая волна затягивает его под воду.
Часть IV Следующим утром
40
– Нет! – говорит Джонни. Новость будто удар под дых. – Когда?
– В выходные, – отвечает Джиллиан прерывающимся голосом.
– Но не здесь же?
В Мореленде у пациентов практически нет возможности причинить себе вред: по всему зданию расставлены охранники. Ни ножей на общих кухнях, ни ножниц в студии, ни бритв в комнатах у пациентов. Чтобы побриться, они спрашивают разрешения и делают это под надзором сестер. Двери в спальни не запираются, а тех, кого считают склонным к самоубийству, постоянно проверяют.
Джиллиан качает головой.
У Джонни с облегчением опускаются плечи. Самоубийство на территории лечебницы только усугубило бы положение. Начались бы вопросы, поиск виноватых, даже возможно расследование. Хуже всего это отразилось бы на других пациентах. У Джонни на душе скребут кошки. Я должен был прикладывать больше усилий, думает он.
Джиллиан, похоже, прочитала его мысли.
– Я в курсе, что несколько важных сеансов вел ты, однако твоей вины здесь нет.
– Я не понимал, насколько серьезно обстоят дела, – говорит он.
Джиллиан смотрит в окно.
– После выписки от нас почти ничего не зависит… К сожалению, держать здесь людей бессрочно мы не можем.
– Прошло всего десять дней…
Джонни знал, что рано или поздно ему придется столкнуться с самоубийством пациента; он даже припоминает, как на собеседовании при приеме на работу Джиллиан предупреждала его, что следует быть к этому готовым. Тем не менее одно дело знать о неизбежном, и совсем другое – справляться с реальной ситуацией. Он не слышал всю историю от начала до конца, а следующие полтора часа ему придется вести занятие с легкоранимыми пациентами. И что он должен им сказать? Эти мысли приводят его в ужас.
Странно: все эти месяцы я только и делал, что вел разговоры о тревожности, а теперь вляпался сам.
– Следующее групповое занятие твое, – говорит Джиллиан. – Я не могу тебя заменить – у меня через полчаса встреча с пациентом. Но если хочешь, пойду с тобой, чтобы сообщить новость. Они в любом случае об этом узнают, поэтому лучше взять инициативу на себя. Ты не против?
Джиллиан отзывчивая и добрая, думает Джонни.
– Спасибо. Было бы здорово.
– Не скажу, что «рада помочь», – грустно смеется Джиллиан и встает. – Поговорим еще за обедом. Многим из персонала будет туго, с этим тоже придется что-то делать. И все-таки нужно держаться. Готов?
– Готов, насколько можно…
* * *Пять минут двенадцатого. Карен опаздывает. Она паркуется (криво), закидывает деньги в счетчик и бегом бежит в лечебницу.
– Готов, насколько можно…
* * *Пять минут двенадцатого. Карен опаздывает. Она паркуется (криво), закидывает деньги в счетчик и бегом бежит в лечебницу.
– Жуткие пробки на дорогах, – говорит она Дэнни и торопливо ставит корявую подпись в журнале.
– Сегодня многие с трудом добирались.
Войдя в холл, она тотчас понимает: что-то не так. Рита на своем обычном месте, в кресле, сгорбилась и подалась вперед. Колин, присевший у ее ног, неуклюже обнимает ее за плечи. На одном из диванов Эбби дергает ногами, в лице ни кровинки. Рядом с ней трясет головой и скулит Таш. Появление Карен замечает только Рик, примостившийся на коленях у кофейного столика с разложенной газетой.
– Привет, – кивает он.
Даже его голос звучит странно. Слишком тихо, сдержанно.
– Что-то случилось? – спрашивает она.
В ответ – до ужаса знакомая напряженная тишина.
* * *Не могу поверить, думает Эбби. Какой кошмар. Все было так замечательно, я считала, что мы стали подругами. Или могли бы ими стать. Мы такие разные, но я все равно хотела ей позвонить, спросить, как дела. Надо было так и поступить.
Ноги дергаются, не переставая; ее мутит.
От шока, наверное, говорит она себе, пытаясь успокоиться. Но все вокруг в таком же состоянии, и от этого трясет еще сильнее. Пугающая беззащитность, замешательство – так она чувствовала себя в первый свой день в Мореленде. Я думала, что мне намного лучше, а на самом деле все так же плохо. Наверное, мне уже никогда не поправиться. Видимо, если тебя выписали, это еще не значит, что ты выздоровел.
Вот пришла Карен. Судя по всему, она ничего не знает. Боже, кто-нибудь, скажите ей…Только не я… Боюсь, тогда и ее лечение пойдет насмарку… Я этого не вынесу.
* * *Рик подвигает газету.
По верху разворота идет заголовок: «ЗВЕЗДА ТЕЛЕВИДЕНИЯ ПОКОНЧИЛА ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ».
Карен ахает.
Под заголовком фотография Лилли. Рядом с ней – женщина, в которой Карен узнаёт ее сестру. Рука об руку, в коротких белых платьях и лакированных сапожках, они позируют перед камерами. Карен падает на колени и читает:
«В прибрежном городке Брайтоне вчера разразилась трагедия: рано утром было найдено тело популярной телеведущей Лилли Лэйборн. Как сообщается, Лилли, которой исполнилось 24 года, приняла чрезмерную дозу лекарств, причиной смерти названа сердечная недостаточность.
Уроженка Суссекса, Лилли приобрела широкую известность благодаря программе «Стрит-данс в прямом эфире», которую она вела вместе со своей сестрой, 26-летней Тамарой. Гламурная пара жила по соседству друг с другом в элитном доме на набережной. Именно Тамара обнаружила тело Лилли. Их друг и сосед 61-летний Джек Лоуренс рассказал, что Тамара забеспокоилась, когда Лилли не ответила на телефонный звонок, и пошла проверить сестру в ее квартиру. Тамара вызвала службы спасения, однако, по имеющимся сведениям, смерть наступила несколькими часами ранее.
«Они были очень привязаны друг к другу, – сказал Джек Лоуренс, – и Лилли всем сердцем любила сына Тамары, Нино».
ЗА ВИДИМОЙ БЕЗЗАБОТНОСТЬЮ ЗВЕЗДЫ СКРЫВАЛАСЬ ТРАГЕДИЯ
Дружелюбная и веселая на экране, Лилли завоевала легионы поклонников всех возрастов. Зрители видели в ней неугомонную брюнетку, способную заставить молодых танцоров – участников популярного телешоу – поверить в свои силы, но оказалось, что за кулисами Лилли боролась со страшным психическим заболеванием. Только немногие близкие друзья и родные знали, что она страдала биполярным аффективным расстройством, также известным под названием «маниакально-депрессивный психоз», для которого характерны такие симптомы, как чередование периодов эйфории и ужасных, изнуряющих периодов заторможенности.
По словам близкой подруги, которая предпочла не называть своего имени, Лилли прекратила прием лекарств, назначенных ей для контроля перепадов настроения.
«Нейролептические средства и нормотимики часто помогают таким пациентам, как Лилли, вести относительно нормальный образ жизни, – разъяснил доктор Цзян Чунг, ведущий психолог-консультант больницы Модсли. – При надлежащем контроле приема лекарств примерно у одного из трех пациентов с биполярным расстройством симптомы будут отсутствовать полностью. Однако проблема заключается в том, что отдельные пациенты могут испытывать соблазн прекратить прием поддерживающей дозы. Симптомы отсутствуют, и человек считает, что лекарства ему больше не нужны, или ему не хватает чувства эйфории, характерной для маниакальных эпизодов. Исследования ясно доказывают, что прекращение приема лекарств – особенно внезапное – часто приводит к обострению. Когда в организм перестает поступать литий, всего за несколько дней настроение существенно падает, и вероятность самоубийства резко возрастает».
ТРУДНОЕ ДЕТСТВО
Всего несколько недель назад Лилли объявила нашей газете, что возвращается к работе после очень тяжелого периода в жизни. «У меня было действительно трудное детство. В 15 лет я пережила развод родителей и с тех пор не видела своего отца, – поведала она нашему репортеру Джейн Уайтхед. – Но при поддержке сестры и друзей, а также благодаря помощи замечательной команды профессионалов я наконец победила своих демонов».
Есть мнение, что ранимой звезде было тяжело выносить пристальное внимание публики. Два года назад ее сфотографировали выходящей из психиатрической лечебницы Мореленд-плейс в Льюисе.
Мистер Лоуренс сказал: «Я знал, что Лилли лечилась в Мореленде, но понятия не имел, что ей настолько плохо. Она переехала в наш дом в 17 лет и нередко заходила на чашку чая. Последний раз я видел ее веселой и оживленной. Она только что вернулась из похода по магазинам и зашла похвастаться обновками». Смахнув с глаз слезы, он добавил: «Она была очаровательной девушкой, и все, кто ее любил, просто не в силах поверить в ее уход. Нам будет очень ее не хватать».
Карен дочитывает статью до конца. Затем принимается рассматривать более мелкие фотографии: нечеткий детский снимок Лилли и Тамары; Лилли в элегантном наряде с недавним победителем «Стрит-данс в прямом эфире»; Лилли с племянником Нино на руках; и наконец, Лилли в плаще выходит из лечебницы, прикрыв лицо, чтобы остаться неузнанной.
Карен отодвигает газету и садится на диван рядом с Эбби. Не проронив ни слова, берет ее за руку. Несколько минут две женщины сидят, опустив глаза и сцепившись пальцами.
41
Сначала Майкл чувствует теплое дыхание на своей щеке. Даже в таком сонном состоянии он знает, кто это.
– Микки… – шепчет она ему на ухо. – Микки…
Она берет его за руку; ее ладонь мягкая и гладкая.
– Это я, Крисси.
Он с трудом размыкает веки. Смотреть страшно: он не знает, что сейчас увидит.
– Микки, слава богу, ты пришел в себя.
Постепенно ее лицо проявляется отчетливее; оно совсем близко. Жену почти невозможно узнать: рыжеватые волосы тусклые и немытые, под глазами красные круги, усыпанная бледными веснушками кожа посерела.
– Зачем? – В ее голосе слышится мольба.
Он чувствует слабое угрызение совести, однако не может сообразить, с чем оно связано. Хочется объяснить: «Я – это не я». Вроде бы это он собирался ей сказать, но выговорить никак не получается. Наконец, после огромных усилий, он выдавливает:
– Прости…
Веки опускаются.
– Тебе ввели снотворное, любимый, – говорит Крисси.
Пытаясь оглядеться, он поворачивает голову на подушке. Даже это движение дается тяжело. За креслом, на котором она сидит, видна еще одна белая металлическая кровать. Под одеялом бугор; кто-то там лежит, повернувшись к ним спиной.
Значит, он не дома.
Появляются обрывки воспоминаний. Пляж… Море…
– Майкл?
При звуке своего имени он просыпается. Перед глазами все плывет, но постепенно проявляется чья-то фигура. Рядом с ним стоит высокая, тощая женщина.
– Это Леона, медсестра психиатрического отделения. Помните меня?
Майкл хмурится, пытаясь сообразить, что происходит.
– Где я? – бормочет он.
– В больнице Суссекса, – говорит Леона.
– Сколько я уже тут лежу?
– Вы поступили в отделение интенсивной терапии в субботу ночью, а вчера вас перевели сюда.
Я не знаю, какой сегодня день, думает Майкл.
Леона смотрит на него сверху вниз.
– Вы – большой счастливчик.
Я не чувствую себя счастливчиком, думает Майкл. Он вообще не знает, что чувствует.
– Помните, что случилось?
– Море… – произносит Майкл.
Он плыл, становилось все холоднее и холоднее. А потом… Он ворошит воспоминания. Ничего не получается.
Леона садится.
– Похоже, вы пытались расстаться с жизнью, Майкл.
Чувство стыда расползается по венам.
– Если вы в силах, нам надо поговорить о событиях той ночи. Понимаете, я хочу вам помочь. Мы все этого хотим.
Леона отводит взгляд за спинку кровати. Майкл слегка поднимает голову: там, заломив руки, стоит Крисси.