– Для начала предлагаю каждому рассказать о том, что он сейчас чувствует, – продолжает Джонни, придвигая стул поближе к доске. – Кто первый?
Только не я, думает Майкл.
– Может, кто-нибудь из старожилов попробует? – говорит Джонни.
К удивлению Майкла, голос подает девушка с дрожащими руками.
– Хорошо, давайте я первая. Я Лилли… – Она обводит взглядом сидящих и улыбается – ей явно не впервой. – Меня сегодня немного потряхивает.
Она смешанной расы, замечает Майкл, и местная, судя по выговору.
Психотерапевт медленно кивает.
– И от чего вас потряхивает, как думаете?
– Ну… Вчера вечером мне повысили дозу лития. Наверное, я пока еще не привыкла.
Во-во, говорит себе Майкл. Психиатр, у которого я вчера был, тоже хочет посадить меня на лекарства, а теперь посмотрите на нее. С ней того и гляди нервный срыв случится.
– Хотя по утрам мне всегда тяжелее…
Какое великолепное декольте, думает он и вдруг понимает, что не может сосредоточиться на ее словах.
Из грез Майкла выводит голос американца Троя. Оказывается, он сейчас в отпуске по болезни и к концу недели должен вернуться к месту службы, в Афганистан.
– Жду этого с ужасом, – говорит он.
За ним по нескольку слов произносят седовласая леди и парень в шлепанцах, и повисает долгая пауза.
Интересно, кто первый, думает Майкл. Женщина с длинными золотистыми волосами напротив или худосочная на соседнем диване? Кто угодно, только не я.
Женщина напротив неуверенно ерзает и уже открывает рот, чтобы заговорить, однако внезапно заливается слезами.
Опустив взгляд, Майкл замирает от ужаса.
Но Джонни просто наклоняется вперед и подвигает к ней коробку с носовыми платками. Похоже, происходящее его ничуть не смущает.
– Здесь вы можете спокойно выражать свои чувства, Карен.
– Господи. – Карен берет платок и сморкается. – Извините, извините, не знаю, что со мной…
– Не надо извиняться, – говорит Джонни.
– Поверить не могу, что попала сюда! – всхлипывает она и плачет еще сильнее. – Ой, простите, я не хотела… Очень невежливо с моей стороны, тем более я ни с кем из вас не знакома.
– Я тоже никого здесь не знаю, – тихо, почти шепотом, произносит Эбби.
Майкл полагает, что пришла его очередь, но от смущения не в силах вымолвить ни слова.
– Именно так я себя чувствовала, когда поступила сюда, – обращается Лилли к Карен.
– Вы все такие смелые и честные, а я только и делаю, что рыдаю… – Карен дышит с трудом.
– Здесь вам станет лучше, это точно, – говорит Лилли.
– Правда? – с сомнением в голосе откликается Карен.
Майклу кажется, что он видел ее раньше. Может, это одна из покупательниц? От Хоува до Льюиса всего несколько миль, вполне возможно, что некоторые пациенты прибывают оттуда. Он ковыряет ногтем кожу вокруг ногтя, пытаясь припомнить, откуда он знает эту женщину. Вообще-то у него хорошая память на лица… Была. С тех пор, как началась бессонница, с памятью стало хуже.
– Да, сейчас вы в самом начале подъема в гору, – говорит Трой. – Потом станет легче.
– Не забывайте о технике «я-сообщений», Трой, – обращается к нему Джонни.
А это еще что такое? – думает Майкл. Все эти правила!.. Ему еще меньше хочется говорить.
– Простите, – кивает Трой. – Я хотел сказать, когда я сюда поступил после травмы, то был как в самом начале подъема в гору.
– Спасибо, – говорит Джонни.
– И отсюда только один путь – вверх, – добавляет Лилли.
Карен с облегчением одаривает ее слабой, признательной улыбкой.
14
Джонни рисует на доске большой круг и отступает на шаг.
– Поскольку среди вас трое новичков, сегодня мы выясним, как наши мысли могут усилить депрессию или состояние тревоги.
Лучше бы он не улыбался, думает Майкл. Чего это он такой радостный? Что может быть хуже, чем целый день разговаривать о депрессии?
– Первый шаг на пути к выздоровлению – понять свои мысли, поступки и взаимосвязь между ними. Второй – критически оценить свое поведение. Для начала давайте посмотрим на то, как мы думаем. Один из способов сделать это – диаграмма «злой цветок».
– Я уже делал это упражнение, – ворчит Трой.
– Ничего страшного, – отзывается Джонни. – Группы у нас разные, ведь каждый раз на сеанс приходят разные люди, а это значит, вы непременно узнаете от них что-то новое. Может, тогда начнете вы и расскажете, что находится в середине?
– Депрессия, – говорит Трой, тяжко вздыхая, и Джонни записывает это слово в кружок.
Не понимаю, что за связь между самокопанием и цветами, думает Майкл.
– Итак, кто нам расскажет, чем он занимается в состоянии депрессии? – Джонни окидывает взглядом группу.
– Лежу в постели, – откликается мужчина в шлепанцах.
Да неужели, думает Майкл.
– Отлично, – говорит Джонни, пририсовывает к кружку дугу и пишет в ней: «Лежу в постели». – И что происходит, когда мы не встаем с кровати? Как мы себя чувствуем?
– Дерьмово, – бурчит Трой.
– Именно, – кивает Джонни и пишет «Отвращение к самому себе» в следующей дуге.
– Нужно было написать «Дерьмо», – говорит Майкл.
Слова выскакивают прежде, чем он успевает себя остановить.
– Спасибо, Майкл. Думаю, для нашей цели большой разницы нет, – отвечает Джонни.
У него на щеках вдруг проступают розовые пятна. Поручили бы это дело кому-нибудь пожестче характером, если резкое слово его шокирует, думает Майкл. И все же чувствует угрызение совести.
– Кто еще подскажет, чем занимается человек, когда ему плохо? – спрашивает Джонни.
– Больше пьет алкоголя? – великодушно предлагает Майкл.
Джонни рисует новую дугу и заполняет ее.
– Спасибо, – говорит он, розовые пятна на щеках бледнеют. – А чем это может закончиться?
– Похмельем, – откликается Лилли.
Все смеются.
– Еще большей тревожностью, – говорит Трой, и Джонни подрисовывает стрелку, ведущую к кругу.
А-а, думает Майкл, теперь понятно. Это лепестки. Какое странное совпадение, ведь именно цветы меня сюда и привели.
Рита, седовласая леди в сари, сообщает, что реже выходит из дома, и многочисленные родственники не зовут ее в гости; Карен говорит, что перестала делать то, что так любила раньше, – устраивать вечеринки и встречаться с друзьями, отчего становится еще несчастнее; Трой признается, что часто выходит из себя, а потом чувствует себя виноватым; Колин, молодой человек в шлепанцах, рассказывает, что начинает есть без меры, а потом себя за это презирает. Так они продолжают до тех пор, пока цветок полностью не обрастает лепестками.
Не высказался только один человек, замечает Майкл. Это Эбби. Бледная и тихая, она с самого начала еще не проронила ни слова. Интересно, что у нее за история? Украдкой он приглядывается внимательнее. У Эбби усталый вид; она то и дело прикрывает глаза, будто засыпает.
Майклу хочется ее поддержать. Может, спросить, не принести ли ей кофе снизу, от стойки регистратуры, им обоим не помешало бы взбодриться.
Джонни все еще не закончил говорить.
– Итак, почему мы делаем эти вещи, хотя они нам вредят?
Рита тем временем быстро что-то пишет, затем поднимает голову.
– Может, потому что это успокаивает?
– Каким образом?
– Ну, например, остаться дома намного легче. Последнее, чего мне хотелось бы, когда я в подавленном состоянии, это общаться с людьми.
– Именно, – подтверждает Джонни.
– Джонни? – Лилли подается вперед, и Майкл приказывает себе не таращить на нее глаза. – Это называется «безопасное поведение»?
– Да.
– Не понимаю, почему безопасное, ведь на самом деле эти вещи нам вредят?
– Потому что, когда мы так поступаем, мы чувствуем себя в безопасности, – объясняет Джонни. – Но важно помнить: пусть эти поступки и приносят облегчение, оно временное.
– А-а. – Лилли откидывается на спинку, явно довольная, что ей стало понятнее.
Вот те на, думает Майкл. У него хватает умственных сил, чтобы уяснить логику. Как будто отказа от бизнеса недостаточно. Теперь, похоже, мне придется еще и бросить пить.
* * *Я волнуюсь за Каллума, думает Эбби. Кто его поднял, приготовил ему завтрак, помог сходить в туалет? К этому часу он уже должен быть в школе, но Гленн вряд ли возьмет отгул, а Еве одной ни за что не справиться. Могу поспорить, здесь ни у кого нет ребенка, который требовал бы столько внимания, иначе они сейчас так мило не беседовали бы. О чем вообще они говорят, и что это за молодой Хью Грант с челкой? Джонни, кажется, его зовут, только я не понимаю ни слова из его болтовни. Как остальным удается уловить, о чем речь, и подключиться к разговору?
Она закрывает глаза, пробует отгородиться от всех… Если бы это было так просто. Что бы она ни делала, ее мысли здесь, роятся в голове, въедаются в мозг. Как бы ни пыталась она их проанализировать, обратиться к собственному рассудку, мысли ходят по кругу: ты неудачница, плохая мать, никчемное существо. Недостойное любви, безответственное, слабое.
Она закрывает глаза, пробует отгородиться от всех… Если бы это было так просто. Что бы она ни делала, ее мысли здесь, роятся в голове, въедаются в мозг. Как бы ни пыталась она их проанализировать, обратиться к собственному рассудку, мысли ходят по кругу: ты неудачница, плохая мать, никчемное существо. Недостойное любви, безответственное, слабое.
С утра Эбби вытребовала какое-то лекарство, чтобы привести в порядок мысли. Скорее даже не вытребовала, а выпросила – спрятав подальше гордость. Ей всего лишь хотелось остановить лавину самобичевания. За последние часы стало гораздо хуже, сил больше нет терпеть. Но психиатр сказал: «У вас в крови еще есть темазепам», и выделил совсем маленькую дозу успокоительного.
– Таким образом, при депрессии что-то выходит из строя, – продолжает Джонни. – И первый шаг к восстановлению равновесия – желание изменить шаблоны поведения. Стоит понять, как мы сами усугубляем свое положение, как появляется мотивация…
Никогда в жизни Эбби не чувствовала себя настолько неуверенной. Словно между ней и остальным миром воздвигнута стеклянная стена, и она не в состоянии сориентироваться или понять, что происходит.
Внезапно Эбби осознает, что ей нужно делать: идти домой. Джонни стоит к ним спиной, что-то пишет на доске…
Она доходит до середины комнаты, когда психотерапевт оборачивается.
– Эбби, вам нужно выйти?
– Да. – Она почти не слышит собственный голос, настолько он слаб. – Нужно, – произносит она чуть громче и берется за дверную ручку.
– Я бы очень хотел, чтобы вы ничего не пропустили. Нам осталось всего несколько минут.
Она открывает дверь.
– Гм, подождите секунду…
Эбби не обращает внимания на его слова, выходит в коридор и слышит, как за спиной он говорит оставшимся:
– Прошу меня простить.
Она ускоряет шаг, однако он идет за ней и осторожно касается плеча.
– Эбби, что с вами?
Невыносимые мысли возвращаются.
– Мне пора домой, – говорит Эбби, пытаясь вновь обрести только что ее посетившую ясность ума.
Она опять направляется к лестнице, однако успевает сделать лишь несколько шагов.
– Стойте! – Голос Джонни звучит резко.
– Все в порядке? – спрашивает какая-то женщина.
Оказывается, это сестра, преследовавшая Эбби все утро. Она спешит к ним, поднимается по лестнице.
– А, Сангита! Эбби хочет уйти с сеанса… – Джонни улыбается, но чем вызвана улыбка, Эбби не понимает.
– Мне нужно заботиться о сыне, – объясняет Эбби. Может, как только он это поймет, то сразу ее отпустит?
– Пожалуй, сейчас важнее другое, – возражает Джонни и чуть заметно кивает Сангите.
– Я все улажу, – говорит Сангита. – Эбби, пойдем, поболтаем немного?
– Нет, – отрезает Эбби. Еще чего!
– Мне нужно вернуться к группе, – говорит Джонни. – Увидимся позже, Эбби.
Не увидимся, думает она.
* * *– Простите еще раз, – обращается Джонни к группе.
Интересно, что там произошло, думает Майкл. Немного странно. И все же вряд ли у нее получится далеко уйти, у этой Эбби. Держу пари, она не догадывается, что дверь внизу заперта, и если хочешь выйти, нужно знать код.
Джонни вновь берется за маркер.
– На чем я остановился?
– Вы говорили о мотивации, – подсказывает Трой и зевает.
Немного мотивации мне бы не повредило, думает Майкл. С тех пор, как прогорел магазин, он почти все время проводил у телевизора, а Крисси злилась. Она заставила его обратиться к врачу, когда он заявил, что не видит смысла что-то делать.
– Ах да. Спасибо, Трой.
Джонни стирает с доски цветок и пишет вверху: «Постановка цели».
– А теперь сделаем упражнение, которое поможет с мотивацией. Я принес раздаточный материал. – Он берет со стола стопку бумаг и вручает Рите. – Возьмите, пожалуйста, один лист, остальное передайте по кругу. Каждому из вас нужно ответить на вопросы.
Обалдеть, совсем как в школе, думает Майкл. А потом нам разрешат выйти на площадку и поиграть. Под присмотром учителя, разумеется.
15
– Итак, откуда вы узнали о группе? – спрашивает Джонни, пока Карен усаживается в кресле напротив. После сеанса он пригласил ее поговорить с глазу на глаз.
– История немного странная, – отвечает она, окидывая взглядом комнату.
Все здесь в спокойных, бежевых тонах, на окне тюлевые занавески. Из мебели, кроме двух кресел, лишь маленький стол, на котором стоит коробка с бумажными носовыми платками, графин с водой и несколько пластмассовых стаканов. На стене висят часы. Судя по всему, на разговор у них полчаса.
– Иногда людям очень трудно заставить себя прийти сюда, а вы, кажется, сказали, что никогда раньше не пробовали ничего подобного.
– Нет. То есть, да, – говорит Карен.
Она все еще под впечатлениями от сеанса – пришлось усвоить много новой информации, – к тому же у нее бурчит в желудке. Вообще-то я надеялась пообедать, думает она, но, видимо, пока не судьба.
– Прошу прощения, что насел на вас. Очень хотелось воспользоваться тем, что и у меня, и у вас есть немного свободного времени, вот я и подумал, что для начала это будет прекрасно.
– Разве мне вдобавок к групповым необходимы индивидуальные занятия? – спрашивает она.
– Они позволят нам разобраться, как обстоят дела лично у вас; я предпочитаю относиться к ним как к возможности обсудить вещи, о которых трудно говорить в присутствии других пациентов. Здесь будем только вы и я. Все, что вы расскажете, останется между нами. Надеюсь, вы сочтете эти сеансы полезными.
Карен кивает. Я видела сеансы психотерапии в фильмах и телепередачах. Да и Лу работает с трудными подростками, так что от нее я тоже кое-что об этом знаю. Наверное, надо было поговорить с Лу о том, как я себя чувствую. Но у нее и без того много работы, к тому же со дня на день она должна родить. Не хотелось бы доставлять ей еще больше хлопот.
– Итак, Карен, – прерывает Джонни ее мысли, – чтобы помочь мне составить более полную картину, может, расскажете немного о себе и о том, не происходили ли в последнее время какие-то события, из-за которых вы и решили обратиться сюда?
Он опускает взгляд на лежащую на коленях папку, со лба падает челка.
Наверное, в папке записи обо мне, и там говорится, что я сошла с ума. Чего он от меня ждет: чтобы я рассказала о своей жизни? Или о смерти Саймона? Или о том, что все время плачу?..
– А что вам уже известно о моей жизни? – спрашивает она.
– Ну, я знаю, что сегодня утром вы пришли на сеанс.
Однако Карен имела в виду совсем не это, и Джонни, похоже, понимает.
– Кроме того, у меня есть направление от вашего терапевта – больше ничего, поэтому начинайте, откуда сочтете нужным.
Рассказать можно много чего, однако Карен пока не готова открыться. Как известно, большинство психотерапевтов считают, что обычно проблемы возникают еще в детстве, и для начала она выбирает нечто не слишком рискованное.
– Ну, я выросла в Рединге, в графстве Беркшир. У меня есть брат, сейчас он живет в Австралии, и мы с ним уже довольно долго не виделись… А родители… Мама с папой… были…
Что же это такое, при одном упоминании об отце на глаза наворачиваются слезы. Мне так его не хватает, думает Карен, вспоминая о детстве, и тянется за платком.
– Мне не следует так много плакать. Простите. Не ожидала, что снова разревусь…
– Поплакать иногда очень полезно, – говорит Джонни.
Карен в этом не уверена. Что за толк в постоянных рыданиях?
– Возможно, ваши слезы означают, что в вашей жизни что-то ушло или изменилось?
– Наверное, так.
Для своего возраста он очень проницателен. Карен глубоко вздыхает.
– Шесть недель назад у меня умер отец.
Она мысленно возвращается в Уэртинг, бежит по коридору, лихорадочно всматривается в лица, ищет мать. И наконец находит ее, мертвенно-бледную, убитую горем, у дверей палаты интенсивной терапии…
– Он жил в доме престарелых, – рассказывает Карен Джонни. – Что произошло, мы точно не знаем. Сиделка принесла вечерние лекарства. Он сидел в кресле и не двигался. Она спросила, что с ним, он не ответил. Дело в том, что отец, если бы не спал, обязательно что-нибудь сказал бы, хотя бы послал ее куда подальше. – Карен грустно улыбается. – У него случился инсульт.
Джонни сочувственно кивает.
– В сознание он так и не пришел. – Она промокает глаза платком. – Пролежал неделю и…
Хоть она и видела отца, держала его за руку, ощущала его тепло и прислушивалась к дыханию, он больше не проснулся.
– Мне очень жаль, – произносит Джонни.
– Все нормально, – говорит Карен и тотчас упрекает себя за эти ничего не значащие слова.
Бывает ли смерть «нормальной»? А еще ей очень не хочется, чтобы Джонни решил, что она не любила своего отца.
– Ему шел восьмой десяток, несколько лет он болел Альцгеймером…
– Наверное, все это было тяжело.
– Да, тяжело… Хотя раньше, в общем… раньше мы с ним были очень близки.