И в самом деле, после ухода сестры-хозяйки как будто стало легче дышать. Но с теткой или без, комнатушка все равно смахивала на больничную палату: две кровати напротив друг друга, две тумбочки, убогая раковина в углу. И все. Что же это за помещение? Паша откинула тонкое серое одеяло и поежилась – на ней была просторная рубаха до колен, тоже неопределенного серого оттенка. Кто ее переодевал? Неужели мадам Баттерфляй?! А если не она, то кто? Паша никогда не теряла сознания прежде и теперь передернулась от чувства беспомощности – целый кусок вчерашнего дня выпал из памяти, и она ничего не могла с этим поделать.
На правом колене красовалась залитая йодом большущая ссадина. Ничего себе, а вдруг она не сможет ходить?! Паша осторожно двинула ногой – больно, но, к счастью, нога вполне слушалась.
Паша еще раз огляделась. Господи, неужели здесь можно провести неделю, месяц и не сойти с ума? Впрочем, она здесь задерживаться не собиралась.
Ее одежды нигде не было видно, рюкзачка тоже, зато на спинке узенькой кровати висело нечто, похожее на одеяние мадам – такой же пестрый халат. И тоже в бабочках. Паша быстро, стараясь не вдыхать чужой казенный запах, натянула его на себя и перевела дух. Ну точно близнец того, пахнущего рыбой, – в него могли поместиться три Паши, но только одна Римма Григорьевна. Поплотнее обернув вокруг себя мягкую ткань и затянув пояс, Паша сунула ноги в огромные клеенчатые тапки – ужас… Она осторожно переступила и подошла к окну. Ничего себе, пансионат санаторного типа, или как там он у них называется…
Решетки на окнах, хотя бы и выкрашенные в белый цвет и украшенные завитками, все равно оставались решетками. От кого и что они защищали? За окном в отдалении виднелись несколько одноэтажных строений, но главным был запущенный сад или парк, если заросли кустарника и беспорядочно росшие деревья вообще заслуживали такого названия. Вполне дикое местечко.
Паша поежилась и снова вернулась на кровать. Нет, не так она представляла себе приезд сюда и уж никак не предполагала, что на нее сразу навалится какое-то ирреальное чувство одиночества и неволи. Это все из-за решеток.
У Паши остро засосало под ложечкой, она уже забыла, когда ела в последний раз, и теперь взглянула на поднос – что там за «бутербродики»? Ну и что, что сыр немного скукожился и слегка поседел в силу своего отнюдь не юного возраста, она все проглотила в одну минуту и запила чаем. Хоть он не подкачал, был вполне крепким и не успел остыть окончательно. Теперь жизнь уже не казалась ей столь ужасной. Интересно, мадам Баттерфляй случайно не поет? Жаль, Паша не захватила Кармэн, они могли бы дуэтом что-нибудь исполнить…
Перекусив, Паша еще немного помедлила, потом осторожно поднялась и, прихватив поднос, вышла в коридор. Никого. Шаркая великанскими тапками, она медленно пошла вдоль стены. Коридор был узким и довольно темным, из единственного окна в левой стене уныло лился серый свет пасмурного дня или утра – у них тут что, фирменный цвет – серый? Справа располагались две двери, не считая той, из которой Паша только что вышла, и ни на одной ни номера, ни таблички. В которую из них постучать?
Пока Паша медлила, выбирая «нужную» дверь, та, что была ближе, вдруг распахнулась. В первую секунду Паше показалось, что перед ней возник кто-то хорошо ей знакомый, и сердце радостно рванулось в груди, и она даже вдохнула побольше воздуха, чтобы воскликнуть что-то вроде того, ой, а ты как здесь оказался… Но тотчас поняла свою ошибку и запнулась, а человек сделал едва уловимое движение, будто хотел шагнуть обратно за дверь. Они смотрели друг на друга и молчали. Нет, Паша никогда не встречала этого мужчину, она ошиблась, да еще вдруг увидела себя глазами незнакомца – маленькая, жалкая, в огромных тапках и завернута в огромный халат. Должно быть, уморительное зрелище.
Мужчина, видимо, принял какое-то решение и картинно указал Паше на приоткрытую дверь, жестом приглашая войти. Она неловко прижала к груди поднос и, чувствуя себя совершенной идиоткой, неохотно подчинилась – в конце концов, это первый, встреченный здесь ею человек, не считая мадам Баттерфляй.
Помещение, в которое ее пригласили, не походило ни на кабинет, ни тем более на палату. Тяжелые шторы на окне, мягкий диван у стены, письменный стол, полки с книгами. Вполне стандартная жилая комната, если бы не решетки на окне.
Наверняка Пашу поместили в некое временное пристанище. А вот эта комната действительно соответствовала тому, о чем говорила маман. Очень даже прилично, не люкс, конечно, но хорошо, почти по-домашнему. И этот человек здесь живет? Дядька с шумом пододвинул Паше один из стульев, стоявших у стола, и предложил: «Присаживайтесь». А сам тут же уселся на соседний стул, закинув ногу на ногу.
Паша помешкала, осторожно поставила поднос на край стола и села, оберегая ушибленную ногу. Вряд ли нужно было принимать это приглашение. Но мужчина все-таки поразительно кого-то ей напоминал, странно, что она не могла вспомнить, а еще… еще он оказался пьяным. Паша увидела это совершенно отчетливо – хозяин комнаты не только не мог как следует сфокусировать на ней взгляд, но и не очень твердо сидел на стуле.
Ничего себе, попала! Мало того, что в этой идиотской одежде и хромая, так еще и приперлась в комнату к незнакомому пьяному мужику! Да, не все благополучно в королевстве мадам Баттерфляй. Паша уже стала прикидывать, как ей половчее исчезнуть, не обидев хозяина, когда тот с запинкой спросил:
– Нну-с, и на что жалуемся?
– В каком смысле? – опешила Паша.
– В любом. – Мужчина с пьяной важностью взглянул на нее и обхватил свое колено сцепленными пальцами, при этом они определенно дрожали. Как показалось Паше, таким образом он пытался тверже сидеть на стуле. Вот артист. Паша вдруг развеселилась совсем не к месту и объяснила преисполненному чувства собственного достоинства хозяину, что она ни на что не жалуется, а приехала навестить свою тетю. А он тут многих знает?
– Естесственно, я всех знаю, и вашу тетю само собой. – Пашу забавляло его желание выглядеть компетентным. Но ведь он и в самом деле может все тут знать. Только странно, этот человек не походил ни на немощного, ни на больного. Почему он здесь? Хотя это ее не касалось.
– А вашего главного когда можно увидеть? – решила она попытать удачу.
– Так вот сейчас и можно.
– Нет, правда? – оживилась Паша. – А где он?
– Так тут же, перед вами. – Дядька хитро посмотрел на нее и самодовольно ухмыльнулся.
Приехали! Как же она сразу не поняла? Мало того, что он пьян, так еще и псих! Пациент с манией величия. Может, он себя по совместительству еще и Наполеоном считает. Маман же прямо сказала ей, с какой проблемой здесь лежит тетя, и естественно, она здесь не одна такая. А вдруг он вовсе не пьян, а под действием каких-то лекарств? Ужас! Паша засуетилась, тяжело поднялась, прикидывая, захватить ей все-таки поднос или нет? Решила захватить – вдруг придется обороняться, да и ни к чему, чтобы Баттерфляй узнала про ее очередную глупость. Псих изогнулся под немыслимым углом и сказал:
– П-посетителям долго тут задерживаться нельзя, у меня с этим строго. П-порядок есть п-порядок… – Он даже погрозил Паше пальцем, не сразу сумев расцепить руки. – Короче, встретитесь с вашей Алн… Ангелиной, я распоряжусь, и домой. Домой, я сказал!
Ситуация стала явно выходить из-под контроля, и Паша, больше не думая о судьбе подноса, заковыляла к двери. Хозяин комнаты завозился и тоже поднялся, судя по всему собираясь идти за ней следом. Только этого и не хватало! И что уж было совсем плохо, так это то, что дядька являлся ее хоть и временным, но соседом. Паша со всей возможной в ее состоянии скоростью вышла в коридор, в панике соображая, куда следует идти. Нет, только не к себе в комнату, не надо сразу наводить соседа на след. И тут она почти с облегчением увидела перед собой мадам Баттерфляй.
Тюрбан из газового шарфа исчез, теперь на голове сестры-хозяйки аккуратными грядочками лежали черные как смоль завитки, отчего она немного походила на негритянку. Может, Римма Григорьевна в свободное от работы время исполняет соул? Паша почти с усилием отогнала от себя нелепую мысль, тем более что на челе мадам отразились отнюдь не дружественные чувства.
– Что это вы здесь делаете? Вы почему везде ходите? В палате нужно сидеть. У нас тут просто так ходить не рекомендуется, – в ее тоне слышалась явная угроза.
Паша оглянулась и увидела, что ее невольный сообщник тоже чувствует себя не в своей тарелке. Он стоял, чуть пригнувшись и держась рукой за ручку двери, а на лице блуждала пьяная заискивающая ухмылка. И все равно этот тип ей кого-то напоминал, причем настолько, что Паша даже отчего-то почувствовала себя оскорбленной.
– Мне нужны мои вещи: одежда и рюкзак, – сказала Паша тем тверже, чем неувереннее себя чувствовала. Она вдруг подумала, что с этим все обстоит не так просто. И действительно, мадам свысока взглянула на нее и собрала плохо накрашенные губы в трубочку: «Ваши вещи…»
– Мне нужны мои вещи: одежда и рюкзак, – сказала Паша тем тверже, чем неувереннее себя чувствовала. Она вдруг подумала, что с этим все обстоит не так просто. И действительно, мадам свысока взглянула на нее и собрала плохо накрашенные губы в трубочку: «Ваши вещи…»
Честное слово, в ее темных глазах снова промелькнула злорадная усмешка, когда она сообщила, что вещи находятся в ужасном состоянии и вряд ли их можно будет привести в полный порядок. «Не надо было валяться в грязи, как свинья, – читалось на ее откормленной физиономии. – Но Шура постарается…»
Паша усомнилась в том, что некий Шура действительно станет стараться, но сию секунду больше об этом говорить и думать не хотелось. А мадам подняла одну бровь и повела ею в сторону пациента, то есть то ли нетрезвого, то ли обкормленного лекарствами дядьки. И он вдруг обрел чувство равновесия, почти бесшумно попятился и так же тихо прикрыл за собой дверь. Да, это был образчик изумительной дрессировки.
Римма Григорьевна кивнула Паше, и они в полном молчании двинулись по коридору, мадам впереди, а она чуть сзади. Собственно, далеко идти не пришлось, только до последней, третьей двери. Сестра-хозяйка достала из недр своего халата связку ключей и быстро отыскала нужный. У нее были толстые пальцы с длинными широкими ногтями, покрытыми облупившимся лаком, Паша отвела взгляд.
Небольшая темная комнатка оказалась чем-то вроде подсобки: на деревянных стеллажах стопками лежали унылые байковые одеяла, тощие подушки и прочее профилакторное хозяйство. Пашин рюкзачок, сиротливо лежавший на полу у двери, смотрелся здесь чужеродным предметом – грязный бродяжка зашел в дом к добропорядочным гражданам и испуганно жмется у порога.
– Вот, только еще не обсох. – Баттерфляй презрительно кивнула на рюкзак, будто Паша могла его не заметить. – Шура его протерла немного, но вряд ли это поможет. На нем было столько грязи… И вещи еще не высохли, Шура их в котельной повесила.
Не глядя на сестру-хозяйку, Паша взяла рюкзачок и пошла в свою «палату». Да, она сейчас даже этот каземат готова была считать своим, лишь бы не находиться рядом с самодовольно презрительной тетенькой.
Как ни крути, но то, что рюкзак мокрый – это было слишком слабо сказано. Может быть, Шура, как оказалось, женского пола, искупала его в ванне? Паша не без усилия открыла молнию и заглянула внутрь. Итак, книга намокла, зонт не в счет, от всемирного потопа спаслись: конечно же, маленькая сумка-кошелек, свитер, который был надет под куртку, малиновый шарф и… пара шерстяных носков, упакованная в целлофановый пакет. У Паши в холодное время года постоянно мерзли ноги, и, как она ни хорохорилась, спать приходилось в шерстяных носках. Носки Татьяна вязать не умела, и покупались они на рынке у бабушек, причем со знанием дела, чтобы были мягкими, уютными и красивыми. Но их Паша в рюкзак точно не клала, значит, сунула Татьяна. У Паши защипало в носу, но сентиментальное настроение испарилось в одно мгновение, когда она добралась до сотового. Не может быть!
Паша встряхнула бесполезный предмет. Как он мог так быстро разрядиться, почему? И зарядник, конечно, оставила дома, ведь ехала «туда-и-обратно». Это Татьяна предположила – а вдруг придется заночевать? Но Паша и думать об этом не хотела. И вот вам, пожалуйста.
Итак, все было на месте, но вот только лежало как-то не так или она это придумала? Письмо?! Паша непонятно чего испугалась, можно было подумать, что в конверте спрятаны секретные документы. Но конверт лежал именно там, где ему лежать и следовало – в сумочке. И все же… Паша не могла поручиться наверняка, но, судя по всему, чистоплотная Шура мыла рюкзак и изнутри тоже, переворошила все вещи, а возможно, заодно и залезла в сумку, пересчитала деньги.
Деньги! Вот о них Паша вспомнила в последнюю очередь и нервно заглянула в отдельный кармашек. Все в порядке, банк был на месте. И тем не менее теперь ей абсолютно все казалось подозрительным. Что же сказал этот дядька? Что-то такое, что Пашу удивило и немного насторожило.
Она сидела, тупо глядя в разверстое нутро рюкзачка, будто надеясь найти среди своих скромных пожитков нужный ответ. Матери она попробует позвонить по обычному телефону, ведь есть же у них здесь телефон. Маман… что-то такое было связано с ней… или нет, с теткой. Ах да! Этот тип сказал «встретитесь с вашей Ангелиной». Но Паша имени не называла, это точно. Значит, дядька залезал в сумку и прочитал письмо? Нет, это рьяная Шура залезала и потом ему рассказала. А затем снова заклеила конверт, проходимка. Паша достала свои вещички и развесила их на спинках кроватей «проветриться», только комната от этого обрела еще более сиротский и нежилой вид.
Она поднялась и тщательно перевязала пояс на халате, обернула шею шарфом – так теплее, затем с удовольствием влезла в носки. Как там заявила мадам? «У нас без дела не ходят». У Паши было дело, ей нужно было отыскать заведующего этим чертовым заведением и передать ему письмо. Ну и встретиться с тетей, конечно. Отчего-то после короткой беседы с соседом эта перспектива ей казалась еще более туманной. А что, если тетушка окажется совсем ненормальной, как с ней разговаривать? Паша с тоской посмотрела в зарешеченное окно – нет, не тюрьма же здесь, в самом деле, и маман упоминала очень щадящий режим. Паша немного подумала, снова спрятала конверт обратно в сумку и повесила ее себе на грудь, перекинув ремешок через голову. С местной публикой ухо нужно держать востро.
Она осторожно приоткрыла дверь и прислушалась, вокруг было тихо. Интересно, вот ее соседу, судя по всему, все-таки можно свободно ходить по пансионату. Лучше бы он сейчас не встретился. Паша постояла, в любую минуту готовая юркнуть обратно, затем мысленно отругала себя за дурацкие страхи и тихонько двинулась в конец коридора. Как она и предполагала, там была лестничная площадка, и Паша снова прислушалась. Как же здесь тихо, у них что, в это время тихий час?
Лестница оказалась темной и довольно крутой, покрывавший ступеньки линолеум в некоторых местах протерся до дыр. Да, пансионат явно переживал не лучшие времена или это черная лестница? Прикинув, куда лучше двинуться – вверх или вниз, Паша стала осторожно спускаться, приволакивая ногу, тем более что тапки так и норовили свалиться с ног и скатиться вниз самостоятельно. Да уж, Прасковья Хлебникова на трассе скоростного спуска… Она так увлеклась этим непростым и даже опасным процессом, что на время утратила слух и осторожность, поэтому увидела ее в самый последний момент.
В полумраке, держась за перила страшной костлявой рукой, стояла Баба-Яга. Да, было темно, и старуха стояла на ступеньку ниже, но Паша все равно отчетливо увидела приоткрытый рот, даже выступающий вперед кривой клык разглядела. И седые космы, нависающие над крючковатым носом, и косящие злые глазки… Баба-Яга отчетливо цыкнула, и Паша с усилием стряхнула с себя тупое оцепенение.
Она, кажется, икнула и дернулась так, что одна из тапок радостно ринулась вниз, указывая ей дорогу к спасению, и Паша, чудом проскочив мимо ведьмы, бросилась следом, припадая на больную ногу и рискуя сломать себе шею. Впереди нее, точно санки, шустро скользила вторая тапочка. К финишу Паша пришла последней и приземлилась на нижней площадке на четвереньки, запутавшись в длинных полах халата. И что сделала ужасная старуха? Она, видимо, перегнулась через перила, потому что откуда-то сверху проскрипел ужасный голос:
– Не ходют тута больные. Нельзя! Тута персонал ходит! И всё шнырют и шнырют, топчут и топчут. Вот я скажу, я тута убираться не обязана за больными… – голос, сопровождаемый позвякиванием ведра, стал удаляться.
Паша поднялась с четверенек не сразу, постояла, держась за многострадальное колено и дожидаясь, пока успокоится гулко бьющееся сердце, потом подобрала тапки. Ничего себе персонал в этом заведении. Такой же сумасшедший, как и его клиенты. Маман об этом наверняка не подозревает. Но как эта старуха была похожа на ту . Впрочем, почти все старухи похожи друг на друга.
На площадку выходили две двери. Одна из них, судя по всему, вела на улицу. Паша осторожно открыла вторую, не зная уже, к чему ей нужно быть готовой. Перед ней снова оказался коридор, похожий на верхний, только шире и длиннее. И, кажется, здесь противный въедливый запах был ощутим не так сильно.
По коридору взад-вперед ходила немолодая женщина в не по росту длинном затертом халате и внимательно смотрела себе под ноги, точно пытаясь что-то отыскать. На ее пути лежала огромная безобразная тапка, родная сестрица Пашиной пары, и женщина старательно крокодилицу обходила, затем, добравшись до конца коридора, резко, как солдат на плацу, делала поворот и шла в обратную сторону. Во время пируэта линолеум под ее ногами издавал странный писк, и Паша догадалась, что физкультурница босая. На девушку она не обратила никакого внимания.