— Кстати, а ведь кражу-то дед не предусмотрел…
— Сколько? — спросила я прямо.
Не дура ведь, распознаю небрежно замаскированные деловые предложения.
— На квартплату за месяц потянет, — быстро ответил Вадик.
Он тоже не дурак.
— За квартал, — повысила ставки я.
— За два месяца, — отбил подачу маклер.
— Заметано.
Мы ударили по рукам.
— Вы это о чем? — спросил простодушный Ромашка, отслеживавший эту блиц-партию в бизнес-пинг-понг с видом заинтересованного, но туповатого зрителя.
Такие лица я видела у болельщиков на олимпийских соревнованиях по керлингу.
— Потом расскажу, — пообещала я.
Мое настроение улучшилось.
Вадик, тоже довольный, убежал, бросив мне через плечо:
— Меня тут не было, я ничего не видел!
Пришла Бабка Ежка, сокрушенно поцокала языком, спросила, буду ли я вызывать милицию.
— Полицию, — поправила я на автомате, мысленно прикидывая, сколько места займут картины, снятые со стены и сложенные аккуратным штабелем. — Нет, их я вызывать не буду. Хозяину позвоню, пусть сам решает, что делать.
— Что делать, что делать, — проворчала управдомша, тоже явно строя планы. — Деньги готовить, вот что делать! Будем на кодовый замок собирать, теперь-то уж у меня весь подъезд сдаст, как миленькие, никто не отвертится!
Она просветлела челом и, истово бормоча пугающее заклинание «двадцать три тысячи пятьсот разделить на пятнадцать квартир», удалилась.
Втроем с котиком Ромашкой и рыбкой Ивасиком мы до глубокой ночи переносили живописные полотна в неудобных тяжелых рамах в соседнюю квартиру.
Весь дедов музей поместился под кровать, размеры которой я только сейчас оценила по достоинству.
— Кто бы знал, что она так пригодится! — простодушно молвил Ромашка, и Ивасик зарделся, а я долго смеялась.
Спать я легла в хорошем настроении, омрачала которое только мысль о необходимости завтра заняться приведением в порядок разгромленной квартиры.
Я не стала на ней фиксироваться.
В конце концов, Ромашка прав, надо делать уборку в доме хоть изредка.
Четверг
Правильно говорят, что утро вечера мудренее.
Выспавшись, я поумнела и поняла, что спешить с уборкой не стоит. Сначала надо официально уведомить хозяина квартиры о ее поругании и ограблении и дать дедову наследнику возможность показательно предаться скорби на пепелище. А то ведь не поверит в свое внезапное счастье!
Я позвонила Вадику и, старательно пригасив живую бодрость голоса, доложила:
— Доброе утро, если оно, конечно, доброе, в чем я лично очень сомневаюсь! Случилось страшное: мое жилище ограбили, взломали дверь в хозяйскую комнату и вынесли все картины!
— Уже?!
Вадик поперхнулся каким-то утренним напитком, прокашлялся и поспешил замаскировать предательскую радость:
— Уже…ль такое случилось?!
— Представь себе, — вздохнула я. — Стены голые, все художественные ценности пропали.
— Все-все? — переспросил Вадик с недоверием и уважением одновременно.
Понимает же, какая это была весомая ценность — пара центнеров мазни в резных рамах.
— То-то и оно, — горделиво подтвердила я. — Абсолютно весь массив любительской живописи вынесен под кро… В смысле, под покровом ночи он вынесен.
— Ой, как хозяин будет сча… В смысле, сейчас хозяин будет плакать, как дитя, — Вадик тоненько вздохнул и тут же начал насвистывать, как птичка. Потом вспомнил важное и озаботился: — Как сейчас выглядит ограбленная комната?
— Как поле злаков после нашествия саранчи! — отрапортавала я. — Стихотворение помнишь? Нивы сжаты, рощи голы…
— На полях туман и сырость! — радостно подхватил Вадик.
Вот уж не думала, что он любитель классической поэзии.
— Колесом за сини горы солнце красное скатилось, — деловито закончила четверостишие я. — В смысле, я ухожу, у меня дела, уборку пока не делаю…
— Никакой уборки, что ты! — заволновался Вадик. — Нам же все запротоколировать надо, сфотографировать, чтобы подтвердить факт ограбления!
Тут я подумала, что могу сыграть на этой их надобности, и показательно задумалась:
— Или все-таки сейчас все убрать? Хм… Неохота в свинарнике ночевать, а вечером у меня никаких сил на уборку не будет…
— Не вздумай! Я потом уборщицу пригоню, она к твоему приходу все добросовестно вымоет и вычистит! — моментально «продавился» Вадик.
— Ну ладно, если ты так просишь…
Я закончила разговор в распрекрасном настроении, которое еще улучшилось после утреннего приема пищи.
Плотный завтрак — редкое природное явление в наших широтах! В смысле, в моей жизни.
Обычно в моем холодильнике мыши вешаются, а нынче имело место быть нетипичное продовольственное изобилие: и молочко тебе, то есть мне, и сырок, и колбаска, и яйца! Сочинить вкусный завтрак — пара пустяков!
Обычно-то мои гастрономические опыты ограничены скудными продуктовыми наборами типа «скисшее молоко, черный перец горошком и леденцы от кашля».
— Эх! — притворно загрустил внутренний голос. — Никаких условий для тренировки кулинарной изобретательности!
Но супротив омлетика с колбаской не вякнул, только мычал сладострастно, пока я вилкой работала.
Потом я позвонила в контору и убедилась, что срочной работы для курьера Ложкиной не предвидится. Трудовая жизнь журналистки Лисиной тоже не била ключом по голове, и я решила употребить имеющееся время и накопленные силы на выполнение задания, поставленного временным работодателем — Артемом.
Поеду на улицу Сиреневую.
— Пройду-усь по Абрикосовой! Сверну-у на Виноградную! — запел мой внутренний голос. — И где-то на Сиреневой я посижу в тени!
— Не фиг рассиживаться! — строго сказала я, настраиваясь на ударный труд. — Надо побыстрее отработать кредит в дохлых енотах!
Внутренний голос проворчал что-то вроде «сама-то не помри, перетрудившись», но я его проигнорировала.
Убегая, я сунулась к соседям, но у них было закрыто, на мой стук в дверь никто не отреагировал. Вероятно, Ивась сегодня в первую смену работает, с семи до трех.
Я набрала его номер, и трубка, важно погудев, торжественно возвестила голосом Левитана:
— Внимание! Говорит Москва!
Это был сигнал, означающий, что Ивась работает, не покладая рук, а телефон лежит у него на подзеркальном столике и включен на громкую связь. И все мастера и их клиенты с огромным интересом слушают телефонные беседы Ивасика — он обожает шокировать и будировать мирную общественность.
Экономически выгодный имидж мастера-стилиста нетрадиционной ориентации требует довольно специфичного пиара.
— Привет тебе, о великий и ужасный! — кокетливо мурлыкнула я, давая приятелю понять, что готова разыграть небольшой радиоспектакль.
Обычно-то я к нему попроще обращаюсь: Ивась там или по фамилии — Васильев.
— Ой, да ладно тебе, крошка, чем это я ужасен? — напел в ответ приятель, явно улыбаясь во весь рот. — Хотя, конечно, местами я и вправду велик…
Я живо представила, как из-под недоделанных причесок жертв парикмахерского искусства, шевелясь и волнуясь, потянулись чуткие эльфийские ушки.
— Ты сама-то как после вчерашнего? — заботливо поинтересовался Ивась.
В салоне наверняка воцарилась кладбищенская тишь, даже ножницы не чирикают. А в зеркалах отражаются исключительно круглые глаза: присутствующие заинтригованы и озадачены. Не понимают, что за шуры-муры у голубого парня с какой-то крошкой?!
— Ой, да все мы после вчерашнего не в лучшей форме, полагаю, — я намеренно расширила круг участников загадочных шур и мур до бесконечности. — Лапы ломит, хвост отваливается, зато клиент доволен, как слон! И подтвердил предварительную договоренность по оплате!
Все, теперь коллеги Ивасика будут думать, что он высокооплачиваемый специалист чрезвычайно широкого творческого профиля.
— Чудненько! — не смутился намеками наш герой. — А что квартира в состоянии полнейшего разгрома, так это не беда, мы все тебе поможем с уборкой.
«Все», ага. Вот теперь народ уж точно уверился, что у нас была разрушительная групповуха.
— Не волнуйся, уборку сделают без нас, это подарок от благодарного клиента, — вот это я с искренним удовольствием сообщила.
— Дивненько! — порадовался Ивась. — Побольше бы таких благодарных клиентов!
Это уже явно присутствующим в салоне адресовалось. Думаю, сегодня у мастера на все руки и прочие органы будут добрые чаевые!
— Отдельное спасибо тебе и котику за выносливость! — поблагодарила и я.
Не знаю, как удаленные слушатели вписали в контекст информации о групповухе выносливого котика. Но Ивасик догадался, что речь о выносе картин.
— Все для тебя, крошка! — отозвался приятель. — А что с дровами делать будем?
— Все для тебя, крошка! — отозвался приятель. — А что с дровами делать будем?
С разбором простого шифра я не затруднилась: дрова — это что-то тяжелое, сложенное в поленницу. То есть однозначно штабель дедовых художеств в массивных резных рамах. Но специально для слушателей я еще подпустила туману:
— С теми, что остались бревнами лежать у тебя под кроватью?
Клянусь, я услышала, как завистливо и мечтательно ахнул женский голос.
И забила последний гвоздь:
— Пусть отлеживаются, авось еще на что-нибудь сгодятся!
— Изобретательная ты наша, — похвалил меня Ивасик. — Забегай вечерком, порадую тебя чем-нибудь.
«Горячим супчиком!» — попросила я его исключительно мысленно.
А вслух ответила:
— Обязательно забегу, незабываемый ты наш! Все, люблю, целую, до встречи томным вечером! — и, подхихикивая, отключилась.
Уже в такси я сообразила, что не подобрала себе «легенду» и подходящую к ней экипировку для похода.
Кто я? В каком образе не буду выделяться среди аборигентов улицы Сиреневой с ее элитными коттеджами?
— У-у-у, да там, поди, сплошь буржуины живут, ты слишком просто оделась! — упрекнул меня внутренний голос.
— Не смогла сделать выбор между джинсами с кринолином и сарафаном из шиншиллы! — съязвила я.
У меня гардероб простой, функциональный. Из дизайнерских нарядов только авторское пончо из павловопосадкого платка, середину которого я случайно прожгла утюгом.
— Где буржуи, там и пролетарии, — вспомнил внутренний. — Ты могла бы прикинуться безработной уборщицей в поисках нового места.
Воображение с готовностью нарисовало мне образ странствующей уборщицы: сутулой, с пыльными босыми ногами и шваброй через плечо. И с ведром, кокетливо пристроенным на сгибе локтя.
Не хочу быть уборщицей.
— А кем ты хочешь быть? Владычицей морскою? — съехидничал внутренний.
Талантливое воображение послушно переделало уборщицу во владычицу. Она выглядела как русалка с бюстом четвертого номера, в короне и со скипетром. Но скипетр все же предательски смахивал на швабру.
Я почесала макушку (удобно без короны-то!). М-да, надо было подготовиться…
— Кстати, где-то там староверы живут, которых из строящегося Олимпийского парка выселили, — сжалившись, подсказал мне внутренний голос.
— Староверы — это хорошо! — оживилась я.
Староверы — они же скромные, да? Одета я очень простенько, сейчас скучную мину сделаю — и буду типичная староверка.
Или староверша?
— Старовериха! — хмыкнул внутренний.
Я сделала личико постное, как полупроцентный кефир.
Посмотрела на себя в зеркало заднего вида.
Чего-то не хватает…
— Или что-то лишнее, — поддакнул внутренний голос.
Рыжие волосы прозрачно намекали на огненный темперамент, не свойственный скромным старовершам и староверихам, а потому предосудительный.
— Простите, у вас случайно не найдется чистого носового платка? — спросила я водителя, перехватив его любопытный взгляд в зеркале заднего вида.
— Реветь будешь? — добродушно предположил он. — С чего бы? Вроде ты без чемодана.
— И что?
Я озадаченно поморгала.
Какая связь между слезами и чемоданами?
— Ну-у, если чемодан из крокодиловой кожи, то какая-то связь угадывается, — встрепенулся внутренний голос. — Ведь крокодилы горько плачут, когда едят!
Я только вздохнула с прискорбием.
Мне тоже иногда хочется поплакать над своей горькой судьбой. Угораздило же меня родиться с переизбытком фантазии!
— Так это… Доведет мужик бабу, она чемодан соберет, в такси сядет — и к маме, — охотно пояснил таксист. — А в машине сидит и ревет! Или, наоборот, доведет баба мужика, он ее с чемоданом в такси затолкает — и к маме, а она снова ревет! Я уже знаю: если села баба с чемоданом — готовь носовые платки!
— Да ладно, — не поверила я в тотальную бабью инфантильность. — Что, все к маме едут?!
Лично я тех, кто меня достает, самих к такой-то матери посылаю! Или хотя бы к чертовой бабушке.
— Не все, — согласился таксист. — Некоторые к другому мужику уезжают, но те не плачут.
— Вот и я плакать не буду, — сообщила я. — Мне носовой платок для другого нужен.
Заинтригованный таксист выдал мне искомый платок. Я встряхнула его за уголки, пытливо посмотрела на просвет и, признав почти стерильным, ловко сварганила себе экологически чистый головной убор в крестьянском стиле.
— В храм? — предположил водитель.
О, значит, я таки попала в образ!
— А это уж как Богу угодно будет, — смиренно молвила я, не загадывая заранее, как сложится день.
Высаживаться непосредственно у нужного мне дома номер сорок восемь я не стала — зачем так явно демонстрировать подозрительный интерес к объекту?
Я вышла из машины на перекрестке, оставив самой себе и воображению таксиста пространство для маневра. Пересекающий улицу Сиреневую переулок Лилейный одним концом упирался в тихий молельный дом, другим вливался в набережную, откуда доносились разудалые песни и ароматы шашлыка.
— Сделай выбор между грешным и праведным! — призвал меня внутренний голос.
Я вытащила из сумки мобильник и посмотрелась в его темный экран, как в зеркальце. Поморщилась: мобильник был старый, битый жизнью и асфальтом, и разбежавшиеся по экрану тонкие трещинки легли на мое лицо в отражении как морщины. Впрочем, это только добавило убедительности образу простой доброй женщины, не чуждой похвального стремления к чистоте…
— Ах да, ты же играешь уборщицу! — вспомнил внутренний голос.
Вообще-то я имела в виду чистоту душевную, но определенно ничто не мешало простой доброй женщине делать карьеру в службе клининга. У меня только швабры при себе не имелось. И ведра.
— Ну ведь не каждый профи таскает с собой свои орудия труда, — рассудил мой внутренний голос. — Взять, к примеру, балерину или там банщика. Первая не бегает по улицам на пуантах, а второй не ходит с веником…
В этот момент из распахнувшейся передо мной неприметной калитки на улицу Сиреневую выступил красномордый дядька в белом махровом халате и с пуком какой-то сухой растительности в руках.
Я резко остановилась и за неимением другого собеседника (внешнего, а не внутреннего) с претензией объявила этому самому дядьке:
— Ну знаете ли! Если вот это не банщик, то я просто не знаю, как выглядят банщики!
Я даже палец на предполагаемого банщика нацелила пистолетиком.
И, хотя пистолетик у меня получился ничуть не страшный, даже декорированный относительно приличным маникюром, дядька крупно вздрогнул, а сухостой в виде шара подпрыгнул на его ладонях и спланировал на дорогу.
— Роза! — взвизгнул дядька и скрипнул резиновыми шлепанцами, беря разгон.
— Ну, знаете, если это роза, то я просто не в курсе, как выглядят розы! — охотно поделился со мной недоумением внутренний голос.
Сплетенный из сухих колючек колобок резво покатился в сторону набережной, и чокнутый банщик погнался за ним.
Оставшаяся открытой калитка призывно скрипнула, я машинально приблизилась к забору и заглянула во двор. Видимо, подсознательно высматривала покинутую психом баню.
Но бани там не было.
Прямо за калиткой, сладко потягиваясь, эффектно застыла дородная дама в шелковом кимоно расцветки «пожар в джунглях». Я бы подумала, что она занимается японской гимнастикой макко-хо, если бы не счастливейшая улыбка, ширину и блеск которой так и хотелось подкорректировать кусочком лимона.
— Япона мать! — восхитился фактурой мой внутренний голос.
— Чего надо? — опуская руки и поводя плечами, добродушно поинтересовалась япона мать.
— Доброе утро, извините, я случайно к вам заглянула, — я слегка попятилась, отдаляясь от внушительного декольте, образованного расходящимися полочками пестрого кимоно.
Происходящие в декольте физкультурницы сейсмические процессы выглядели несколько пугающе.
— Побирушка? — по-прежнему благодушно поинтересовалась дама, то ли оглаживая бока, то ли нашаривая карманы.
— Авось подаст тебе на бедность, — хихикнул внутренний голос.
Я постаралась не обидеться.
— Нет! Я просто шла, а тут калитка распахнулась, и выбежал красномордый дядька…
— Эй! — одернул меня внутренний голос. — Вообще-то он от нее выбежал! Ты полегче, не стоило бы хаять чужого мужика!
— Что, не понравился мужик? — мадам улыбнулась. — Ой, что б ты понимала! Это сосед мой. Забегал на утренний кофе.
— А убежал с розой, — пробормотала я.
— С какой еще Розой?! — Япона мама перестала улыбаться.
— С такой, — я нарисовала руками в воздухе колобок и еще чуток попятилась.
— Что?!
Моя собеседница вывалилась на улицу по пояс, как кукушка из ходиков.
Как раз вовремя, чтобы увидеть, как пресловутый мужик в халате, преследуя удирающий от него колобок из сена, скрывается за углом.