— Рубен Юрикович, добрый день! Я совсем забыла отдать вам расписку в получении письма, которую я с Кипра, из Ларнаки привезла. Вы ее еще не ищете?
— Ищут! Ищем! Ищу! Гдэ она?! — Рюрикович энергично выпутался из плена глагольных форм неродного ему языка. — Наташка, мине этот расписка очэнь нужэн, давай-давай!
— До сих пор никакие расписки ему не были так уж нужны, — заметил мой внутренний голос. — Вот точно, не случайно та «сейсмическая проверка» в офисе завершилась уводом Рюриковича незнамо куда! Зуб даю, его тоже допрашивали!
Я усмехнулась: зуб он дает. Да нет у него зубов!
— Ставлю верхнее «си» против хрипа курильщика! — внутренний голос поменял образный ряд.
А я не спорила, сама пришла к такому же выводу.
— Так я занесу вам в кабинетик бумажечку? — спросила я Рюриковича. — Заодно и гонорар за последнюю командировочку получу, да?
— Какой послэдний, пачэму последний, вах, Наташка, зачэм так гаварышь? — заволновался царь-босс. — Типун тибэ на язык! Ми будэм жить долго и счастливо!
— Он у нас суеверный, — объяснила я Артему, нажав на кнопку отбоя. — Скажи мне, у тебя айфон?
— Да, но какое это имеет значение?
— Большое! — Я приподнялась, вытянула из заднего кармана сложенный вчетверо листок.
Развернула его, припечатав к столешнице, разгладила ладошками. Объяснила:
— У тебя там есть функция превращения фотографии в скан. У меня в погибшем мобильнике она тоже была, а этот аппарат старенький, им только фото сделать можно. — Я требовательно посмотрела на Артема: — Чего сидишь? Сфотографируй расписку.
— Зачем?
— Я не собираюсь расставаться с оригиналом, не оставив себе хотя бы копию!
— Предусмотрительная, — хмыкнул парень, но просьбу мою выполнил.
— Перешлешь мне на мейл, — велела я и пошла в офис, чтобы передать шефу важный документ, как эстафетную палочку.
Пусть теперь банды и бонды Рюриковича трясут, у меня для них ничего интересного не осталось!
Сцапав расписку, шеф едва ли не покрыл ее страстными поцелуями. Я еще не видела, чтобы кто-то так радовался заурядному отчетному документу. Значит, правильно догадалась: Рюриковичу доходчиво объяснили ценность этого манускрипта.
Уходя из офиса, я сквозь стеклянную стену «аквариума» царь-босса увидела, как он энергично тычет мясистым пальцем в дисплей своего смартфона.
Не сомневаюсь, что заинтересованные лица будут сейчас же уведомлены о появлении важной бумажки!
Нежно поглаживая карман, куда я затолкала выбитый из Рюриковича гонорар за поездку, я спустилась в подвальчик.
Артем все еще доедал хачапури, продолжая нервировать окружающих демонстрацией светских манер. Дядя Ашот и тетя Лаура, одинаково поставив локти на стойку, а щеки на кулаки, наблюдали за ним со смесью любопытства и отвращения.
Я хотела молча проскользнуть мимо них, но дядя Ашот поймал меня за локоть и спросил:
— Вай, ахчи! Откуда такой странный мужчина взяла?
— Ой, извините его, пожалуйста, он иностранец и не знает, как у нас тут принято!
— Иностранец?
Дядя Ашот задумчиво погладил усы.
— Жених твой? — подмигнула мне тетя Лаура.
— Ой, что вы! Просто знакомый, — отговорилась я и поспешила убраться подальше, не увидев, как дядя Ашот и тетя Лаура перемигнулись за моей спиной.
Армянские тетушки с неукротимым энтузиазмом устраивают знакомства, смотрины и браки. Тетя Лаура, дай ей волю, кому угодно подберет жениха с такой же легкостью, как даст совет по меню.
— Ну что? Отдала роковую бумажку? — увидев меня, поинтересовался Артем.
Я кивнула, но ничего не успела сказать, привлеченная неожиданным зрелищем: в результате ряда волшебных изменений милого лица глаза у моего визави сделались большими, как сливы, а брови встали финским домиком.
Я оглянулась и увидела выступающего по проходу между столиками дядю Ашота с инкрустированным серебром коровьим рогом в руках. Вздыбленные улыбкой усы конфигурацией повторяли форму рогов, глаза блестели предвкушением.
— Ой, мама, — вякнула я.
Но там была не мама, а тетя. Из-за спины дяди Ашота лебедушкой выплыла тетя Лаура с блюдом, где дымился оформленный зеленью шашлык.
— Дарагому иностранному гостю — комплимент от заведения! — провозгласил дядя Ашот, протягивая «комплимент» литровой емкости изумленному Артему. — Пей, дарагой! Хорошую дэвушку выбрал, маладэц, счастливый будешь!
— Но я не…
— Просто пей! — перебила я парня, явно собиравшегося от меня отказаться.
Не стоило разочаровывать дядю Ашота и тетю Лауру. С них станется моментально поменять программу и вместо чествования дорогого гостя устроить ярмарку-продажу невостребованной невесты. И тогда меня мигом помолвят с каким-нибудь правильным ценителем хачапури и женской красоты из числа трапезничающих, а иностранного капризулю как минимум щедро нахлещут по наглой морде пышным веником из кинзы и регана.
Дядя Ашот качнул рогом. Звякнула цепочка. Шум в зале стих.
— Сегодня мы собрались за этим столом, чтобы приветствовать нашего дарагого гостя…
— Возьми рог! — беззвучно, но выразительно проартикулировала я, сверля дорогого гостя взглядом.
— …который прибыл к нам из чужой страны, но прикипел сердцем к красоте нашего края…
— Возьми! Рог!
— …ведь только любовь и дружба соединяют миры, как висячий мост соединяет края пропасти…
— Рог возьми!!!
— Так выпьем же за то, чтобы тонкая ниточка стала прочнее каната!
Я схватила Артема за руку и положила его ладонь на рог с вином. Дядя Ашот отступил, и под рокочущее в хачапурной «Пей до дна, пейдодна, пейдодна-а-а!» загипнотизированный происходящим дорогой гость приложился к сосуду.
Я поддержала емкость снизу, чтобы он не вздумал остановиться раньше, чем выпьет все до капли.
— Ай, маладэц! — похвалил дядя Ашот.
— Кушайте, кушайте! — захлопотала тетя Лаура.
Артем отклеился от рога, и я ловко затолкала ему в рот веточку петрушки. А то еще скажет что-нибудь политически неправильное!
Тетя Лаура растроганно всхлипнула и погнала дядю Ашота назад, в кухню, тесня его могучей грудью и подносом, с которого она сгрузила на наш стол комплиментарный шашлык.
— Сядь, — велела я Артему.
Литр вина залпом его несколько дезориентировал.
— Ешь. Шашлык у дяди Ашота такой же замечательный, как хачапури.
— А почему…
— Ешь, говорю!
— А что…
— Что это было? — Я оглянулась и послала солнечную улыбку умиленно наблюдающим за нами дяде Ашоту и тете Лауре. — Это было легендарное южное гостеприимство в его спонтанном проявлении.
— Такого я еще не видел, — дорогой гость потянул носом, принюхиваясь к шашлыку.
— Не вздумай к мясу вилкой тянуться, только руками! — скороговоркой предупредила я и взяла себе сочный кусок. — А что ты вообще у нас в Сочи видел? Хотя бы обязательные к посещению достопримечательности осмотрел?
— Какие достопримечательности?
— Значит, не осмотрел, — поняла я. — Что ж, это нужно исправить. Ты ешь, ешь. Тебе силы понадобятся.
Экскурсию мы совершили долгую и основательную, убив примерно четвертую часть суток и все четыре ноги.
Сначала посмотрели дельфинов в дельфинарии, пингвинов в пингвинариуме и самых разных рыб в океанариуме.
Решив, что хватит с нас фауны, пошли знакомиться с экзотической флорой и чинно-благородно погуляли по парку в дендрарии.
Устали, проголодались и посетили легендарную местную хинкальную, где утолили голод, но ощутили жажду, а потому логично отправились промочить горло в винный погребок.
Много чего продегустировали и кое-что еще взяли с собой.
Почувствовав прилив душевных и физических сил, решились на пешеходный марш-бросок на смотровую башню и там, усевшись на парапет с невероятным видом на морские дали и отроги Главного Кавказского хребта и свесив ноги в бездну, горланили песни о главном.
Поскольку пошатывающийся Артем по дороге умудрился влипнуть в свежеокрашенный забор и обзавестись подобием татуировки на плече, очень хорошо пошел у нас репертуар В. Цоя. «Группа крови! На рукаве! Мой порядковый номер! На рукаве!» — орали мы дуэтом, ритмично колотя пятками по древним камням.
Было здорово.
А после концерта мы кое-как сползли вниз, к морю, и там затихли, обессилев.
Я легла на спину и закинула руки за голову.
С небом творилось что-то невероятное. Оно плавно вращалось, так, что звезды смазывались в сияющие полосы, закручивающиеся спиралью. А если моргнуть — созвездия мгновенно менялись местами.
— Как будто купол неба, отлитый из черного искрящегося стекла, разбили на кусочки и засыпали их в калейдоскоп, — поделилась я впечатлением с сидящим неподалеку Артемом.
— Да ты романтик, Рыжик, — хихикнул он.
— Да, Белобрысик, я такая! — поддакнула я.
И тут, разрушая очарование момента, в отдалении запел чей-то мобильник:
— «Лада» седа-ан! Бак-ла-жан! «Лада» седа-ан! Бак-ла-жан!
— Ходят тут всякие… торговцы сезонными овощами, — проворчала я недовольно.
Лирическое настроение пропало, я с сожалением вспомнила, что мы с Артемом вообще-то не парочка, а начальник и подчиненный, вздохнула и спросила по делу:
— А та машина, которую тебе нужно перегнать, она не «Лада» седан-баклажан, я надеюсь?
— Ну не-е-ет! — Артем обиделся. — Это хорошая машина. Между прочим, кабриолет.
— Кабриолет! — протянула я мечтательно. — Я всегда хотела прокатиться, как в кино, по горному серпантину в сверкающем кабриолете… Чтобы ветер бил в лицо и развевал волосы… Твой кабриолет не желтый, я надеюсь?
— Фиолетовый ей не нравится, желтый тоже не нравится! — комично пожаловался Артем медленно вращающемуся небу. — Ты почему вообще спрашиваешь?
— Потому что волосы у меня, видишь, какие? — Я приподняла рыжую прядь и потрясла ею. — На желтом они не смотрятся.
— А на красном?
— Лучше бы на зеленом.
— Извини, перекрасить машину я не успею. Может, ты волосы перекрасишь?
— Не хочу, мне лениво. Ладно, красный сойдет, — я расслабленно зажмурилась, воображая себя, красивую, в красном кабриолете. — Хочешь, я его прям завтра перегоню?
— Завтра не надо.
— А когда?
— Как-нибудь на днях, я еще не определился.
— Ждешь у моря погоды? — сострила я.
Артем как-то странно хмыкнул:
— Ты удивительно проницательна, Рыжик.
— Да, Белобрысик, я такая, — повторила я сказанное ранее.
— У нас еще домашнее клубничное осталось, будешь? — сменил тему Белобрысик.
— Кто же в здравом уме и твердой памяти откажется от домашнего клубничного? — Я села и потянулась за стаканчиком.
Внутренний голос вякнул было что-то ехидное про псевдоздравый ум, но я даже не ощутила укола.
Продегустированные ранее домашнее ежевичное, вишневое и смородиновое здорово притупили чувствительность к мелким обидкам.
Несмотря на мелкие несообразности вроде отсутствия у меня — красивой, умной, проницательной и романтичной — пары, жизнь казалась прекрасной и удивительной.
Суббота
Разбудил меня Голос Свыше:
— Совсем сдурела, да?! — мощно пророкотал он.
Я протестующе замычала и попыталась спрятать голову под подушку.
Не получилось.
Во-первых, было ощущение, что у меня нет головы — вместо нее чугунный горшок. Тяжелый, пустой и замечательно резонирующий.
О Голос Свыше, я молю тебя, заткнись!
Во-вторых, у меня не было и подушки.
Судорожно подергивающиеся пальцы нащупали под щекой и скомкали какую-то тряпочку, недостаточно свежую и мягкую для того, чтобы обоснованно называться постельной принадлежностью. Я приоткрыла один глаз, рассмотрела эту некачественную подушку-самозванку и с умеренным удивлением опознала в ней полотенце для ног.
Почему с удивлением? Потому что ноги у меня с противоположной стороны тела.
Почему с умеренным? Так полотенце было явно мое, любимое, с логотипом Газпрома. Мне его подарили на какой-то пресс-конференции, и я со всем моим пролетарским удовольствием вытирала ноги о буржуйский бренд.
— Где я? — промямлила я.
По ощущениям, во рту у меня была вата. Много ваты. Как будто я собирала урожай хлопка на полях без рук, выкусывая ценное сырье непосредственно из коробочек. Как будто я инвалид и ударник социалистического труда одновременно.
— Инвалид на голову, по ней же и ударенный, — полностью согласился с предложенной характеристикой внутренний голос.
— Ты дома, идиотка! — прогремел Голос Свыше.
Я поморщилась.
Во-первых, я и сама поняла, что я дома. Полотенечко газпромовское подсказало. И, задаваясь вопросом «Где я?», я главным образом желала сориентироваться в пространстве своего жилища.
Обычно-то я на кровати просыпаюсь, а тут, похоже, какой-то сбой в навигации произошел.
С чего было это, а?
— Ты напилась?! — гаркнул Голос Свыше.
О! Точно!
Я шлепнула себя ладонью по лбу и охнула от того, как загудело в голове.
— Напилась!
Премудрый Голос Свыше понял пантомиму совершенно правильно.
— В дверь вошла и отключилась! Интересно, и давно ты валяешься на полу?
— Вот ты где — на полу, — внутренний голос вычленил нужную информацию и любезно передал ее мне.
Я разлучила щеку с газпромовским лого, сдвинула в сторону полотенце и посмотрела вниз: точно, пол. Облезлый паркет в старомодную «елочку».
Я замедленно перетекла в сложную йоговскую позу «Собака мордой вниз», потом кое-как перевоплотилась в корявый лотос и наконец посмотрела, кто это орет на меня из поднебесья.
Я бы не удивилась, если бы это был ангел возмездия, развернувший черные крылья под потолком, но это был всего лишь Ивась. И ничего такого необычного он не разворачивал, стоял себе в дверном проеме, скрестив на груди руки и сверкая стразами на майке и глазами.
— Привет, — я вяло помахала другу влажной ладошкой. — Ты что тут делаешь?
— Удивляюсь человеческой глупости!
— Моей, что ли? — Я с трудом поднялась с пола, чтобы сделать два шага к кровати и рухнуть на нее. — Представь, а я с этим живу…
— С кем?
— С чем! С глупостью своей…
Я зевнула и сладострастно повозила щекой по подушке, давая понять, что вообще-то уживаемся мы с моей глупостью не так уж и плохо, а если нам прямо сейчас дать немного поспать, то будет и вовсе хорошо.
— Ты где была?
— Ой, где я только не была… Давай об этом утром поговорим, а?
— Уже день!
— Тогда завтрашним утром…
Я прикрыла лицо ладошкой и сквозь растопыренные пальцы понаблюдала за Ивасиком.
Он поджал губы, поморщил лоб, пошевелил бровями — позанимался, короче, фейслифтингом. Я делала вид, что уснула, и через некоторое время услышала:
— У меня просто нет слов! — А затем тихо стукнула аккуратно прикрытая дверь.
— Ивась все-таки душечка, другой на его месте хлопнул бы дверью, а он жалеет идиотку, — растрогался мой внутренний голос.
Я безропотно проглотила «идиотку» и погрузилась в сон.
Вновь проснулась я уже к вечеру.
За окном колыхалось кумачовое знамя заката, за стеной грозно рокотал Высоцкий:
— Здесь вам не равнина, здесь климат иной!
Я узнала позывной, установленный на входящие звонки пресс-секретаря тематического парка Норки Город.
Это забавное место — волшебный мир хоббитов. В довольно удобных тоннелях внутри зеленых холмов и на поверхности последних обитает множество персонажей фэнтези — там есть и бородатые гномы с секирами, и остроухие эльфы со смазливыми мордашками, и величественные волшебники с длинными бородами, и зверовидные орки с клетчатыми животами. Там только толковых копирайтеров с нормальными мозгами вовсе нет, поэтому мне, как видному представителю этого племени, из Норильска, как я про себя называю Норки Город, регулярно перепадают небольшие халтурки.
— Работа — это деньги, — напомнил внутренний голос, пытаясь сподвигнуть меня на подъем.
— Работа — это не волк, — парировала я фольклорной мудростью.
Вставать и идти на поиски телефона в сумке, оставленной, судя по звуку, в прихожей, откровенно не хотелось.
— Работа — это очень даже зверь! — заспорил со мной внутренний голос. — Енот, и даже не один!
Норки Город платят мне два доллара за тысячу знаков. В европейских дохлых зверях — это один енот и один енотовый хвостик.
Вообще говоря, в другой раз я бы и за одну облезлую енотовую лапку подорвалась ударно потрудиться, но вчера Артем сделал мне щедрый подарок, простив весь оставшийся долг в валюте, и сегодня я себя чувствовала состоятельной енотозаводчицей и без подачек от хоббитов-эксплуататоров.
Короче, к телефону я не пошла. Он позвонил раз, другой и третий, но я лежала себе в постели и даже не дергалась. Тренеровала великолепный пофигизм, который до сих пор проходил у меня по разряду непозволительной роскоши.
Потом хлопнула дверь, и появился Ивась. На голове у него были бигуди, размещенные в сложном порядке, в руках мой ноутбук.
— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — спросил приятель.
— А засланец где? — Я сообразила, что не вижу и не слышу шпиона-квартиранта.
— Съехал, — пожал плечами Ивась. — Еще вчера вечером ушел с вещичками. Сказал, что досрочно решил свои вопросы, и уезжает восвояси, где бы там они не были.
— Кто? — не поняла я.
— Его восвояси.
— Его восвояси — застенки тайной канцелярии! — сердито выдохнула я и аккуратно, чтобы не потревожить гудящую чугунную голову, скатилась с кровати.
— Какая еще канцелярия? — Заботливый Ивасик подпихнул к моим ногам тапочки.