2. Венгерское золото
В деревне Свиртила стоял колокольный перезвон. По случаю открытия нового храма, из Смоленска прибыл сам Ермоген, прихвативший с собой церковный хор и знаменитого на всё княжество звоноря Герасима. Помимо представителей церкви, в качестве приглашённых гостей присутствовали: Рысёнок, Савелий, и два десятка бояр со своими семьями. Сотня почётного караула отряда 'Меркурий' выстроилась в две шеренги по обе стороны от красной ковровой дорожки, воздвигнув из копий арку, под которой проследовал Ермоген со священнослужителями. В этот момент грянул хор, под аккомпанемент двенадцати колоколов. Пели 'Славься'.
По окончании гимна почётный караул поставил копья вертикально, чётко развернулся и сделал три шага в разные от дорожки стороны, под барабанную дробь. Как только барабан замолк, витязи повернули направо, стукнули древками копий о мощённый камнем двор и промаршировали к воротам церкви. На этом светская часть мероприятия была закончена. Ермоген освятил храм, отслужил молебен и уединился в келье, дабы отдохнуть от трудов праведных и переодеть облачение. По протоколу ему ещё предстояло встретиться с воинами, посетить общую столовую и казарму, после чего, его путь лежал в хорошо известное ему место, крепость у камня, где его поджидал Алексий. Спустя полчаса, в дверь кельи постучал Иннокентий и, дождавшись разрешения войти, известил смоленского епископа, что меркурьевцы собрались.
Выйдя за ворота храма, священники три раза перекрестились, поклонились и сели в крытую повозку, любезно предоставленную Евстафием.
— С возрастом начинаешь ценить комфорт, Иннокентий, — с упрёком самому себе сказал Ермоген, — А ведь совсем недавно, я мог за день пройти два десятка вёрст и краюха хлеба с засохшей луковицей были для меня даром Божьим.
— Времена меняются, а с ними и люди.
— Наверно, ты прав. Но знаешь, я счастлив. Посмотри вокруг, — Ермоген отодвинул шторку, прикрывающую окошко, — Люди стали жить лучше, в каждом доме печь, на Пасху из этой деревни доставили шесть сотен яиц. У каждой семьи большой огород, а их поля? Ты видел, какие у них поля?
— К великому сожалению, это только здесь. В остальных местах гораздо хуже. Люди теряют веру, снова собираются по лесам, возрождают капища. Празднуют языческие праздники наравне с церковными.
— Знаю. Но это — наша особенность. Должно пройти время. Поверь мне, более набожного народа, — Нет на всём белом свете.
В этот момент возок остановился, кучер открыл дверцу и откинул лесенку. Епископ оказался во внутреннем дворике казармы. Прямоугольное здание из красного кирпича возвышалось на два этажа и выглядело одновременно красивым и каким-то, по-военному мрачным. С правой и левой стороны, к казарме примыкали конюшни, построенные как стороны трапеции, соединявшиеся с трёхметровой стеной, правда, до конца не достроенной. Вход в казарму украшали два флага и икона Георгия Победоносца. У распахнутых дверей стоял Свиртил, сверкая на солнце отполированными до блеска латами в окружении десяти командиров.
Ермоген перекрестил воинов, грозно взглянул на мужичка, в спешке убирающего строительный мусор у стены, поклонился иконе, ещё раз сотворил крест и зашёл в здание. Смотреть особо было нечего. Первый этаж состоял из трёх больших комнат, включавших в себя: кухню, столовую и оружейную. Две большие печи отапливали всё помещение. Второй этаж был разделён на пять комнат, сообщающихся между собой длинным коридором, выходящим на противоположную от двора сторону. Комнаты были оборудованы кроватями, но судя по постельным принадлежностям, в казарме ночевало не более двух десятков человек. Данная особенность от внимательного взгляда епископа не ускользнула и Ермоген улыбнулся. Оно и понятно, пришлые литвины успели пережениться, следовательно, ночи проводили в своих семьях. Спустившись по второй лестнице через кухню, делегация оказалась в подвальном помещении. Здесь хранились запасы продовольствия с дежурившим у дверей котом. Зверюга был непонятной, серо-рыжей масти с короткими кисточками на кончиках ушей и слишком крупным; даже для домашнего питомца, вскормленного на сметане, размером. Но самое интересное, что рыжие пятна на спине отчётливо напоминали шестиконечный крест.
— А это кто? — Спросил Ермоген у Свиртила.
— Это? Да я не знаю, дети в лесу зимой нашли, сюда принесли. Теперь Е… ентот кот кладовую стережёт.
Зверюга сверкнул глазами, подкрался к епископу, присел, обнюхал натёртый жиром сапог и, лизнув его, прошмыгнул на выход. С кухни, куда он побежал, раздалось не то мурлыканье, не то рычание и голос стряпухи.
— Ермогеша! Вот ты где, иди сюда, я тебе молочка налью.
Меркурьевцы виновато потупились. Кличку кота, они, конечно же, знали, но кто мог предположить, что такой казус может произойти?
— Ваше Преосвященство, извольте отобедать с нами. — Прервал затянувшуюся паузу Свиртил, — По случаю освящения храма у нас праздничный обед.
Его Преосвященство отказываться не стал. Аромат, исходивший от явств, когда они проходили возле кухни до сих пор щекотал ноздри и дразнил желудок, а последний раз священники ели по дороге из Смоленска. Впрочем, удивить богатством блюд, Ермогена не смогли. Добротная, сытная еда с изобилием мяса, кашей и пирогами. Вместо вина — морс. О празднике напоминал лишь огромный самовар, который епископ внимательно осмотрел и белые скатерти на столах.
Покинув деревню и Свиртила, вынужденного принимать приехавших смоленских бояр, кортеж с епископом в сопровождении Савелия и отряда Рысёнка насчитывавшего два десятка воинов последовал по хорошо укатанной, без ям и кочек, кое-где посыпанной толченым кирпичом дороге.
— Сейчас все последние новости узнаем. Евстафий сказывал, что никеец только на днях заявился.
— Главную новость везём мы с тобой, Иннокентий. Дай бог, выгорит наше дельце. Иначе, тяжко Смоленску придётся.
— А хватит ли сил?
— Думаю, хватит. Ты сам видел, какие орлы эти меркурьевцы. Да и нет у нас никого, к кому б обратиться можно было.
Священники разговаривали в возке всю дорогу. Несколько вёрст разделяющие крепость у камня и деревню, а вернее с этого дня уже село, четвёрка лошадей преодолела бы за пару часов, но Ермоген не любил быстрой езды, считая, что всё должно быть в жизни размеренно. Кучер привычки епископа знал, а посему волю кнуту не давал, лошадок не напрягал и кортеж прибыл на место только к вечеру. Возможно, так вышло случайно, а может, потому, что все тёмные делишки вершатся при власти луны. Как бы там ни было, новость, привезённая Ермогеном, была с душком, а в политике иначе и не бывает.
Беседа проходила в кабинете, при свете четырёх подсвечников, удерживающих мелкомасштабную карту на столе. Иннокентий красным карандашом прочертил маршрут каравана, осмотрел творение своих рук и дорисовал ещё два возможных пути, после пересечения реки.
— Тут Алексий один очень важный аспект. Они не просто золото везут, а реликвии наши, что из святынь Константинополя уволокли.
— Ваше Преосвященство, вы же сказали что это золото короля Белы.
— Номинально, так оно и есть. Фактически же, это золото принадлежит венецианцам. Бела попросил о помощи, согласился со всеми их условиями, лишь бы привели армию. Ты представляешь, куда эта наёмное войско может повернуть, пока будет идти на помощь убегающему королю?
— А что, разве сроки не оговорены? — Спросил я.
— Оговорены. До конца этого года. Только кочевники Бату движутся гораздо быстрее. Если и дальше так пойдёт, то наёмники уже не будут нужны. А что случается, когда саранча жрать хочет, а поле, на которое она летит, уже голое?
— Под удар попадёт Полоцк, затем они выходят к Западной Двине и по льду, как по дороге смогут дойти и до Смоленска. Подождите, кого они смогут нанять? У Ордена свободных войск нет. Они сами набирают паломников со всей Европы. Датчане не дураки, им бы своё удержать. Свеи ещё пару лет вне игры.
— Алексий, они наймут литвинов, пруссов, лэтов, кого угодно. Уверен, и новгородцы там будут. А для того, чтобы разорить княжество, не обязательно захватить столицу. Достаточно пройтись по Вержавлянам да сжечь Торопец.* Так что, проще предотвратить, чем расхлёбывать, когда уже будет поздно.
(Ермоген рассуждает сугубо с экономической точки зрения. Великие Вержавляне, ежегодно в виде налогов платили по тысяче гривен серебром. Торопец — четыреста. Всего налогов собиралось, приблизительно три тысячи сто гривен. Выражаясь современным языком, потеря третьей части бюджета неизбежно ведёт к дефолту).*
— Ваше Преосвященство, всего два вопроса. Откуда это всё известно? Я, например, даже о попытке подобной не слышал, а вы досконально маршрут знаете.
Ермоген рассмеялся. За ним стал улыбаться Иннокентий.
— Во-первых, это несложно предположить. После разгромного поражения, Венгрия осталась без армии, но с ещё сильными соседями под боком. Если бы Даниил немного думал, то мог бы уже откусить приличную провинцию. Во-вторых, за некоторыми реликвиями, так глупо потерянными вами, византийцами, мы пристально наблюдаем. Дальнейшее уже не интересно. Хоть ты Алексий, уже больше наш, русский, чем никеец, всё равно, некоторые вещи должны оставаться тайнами. Какой второй вопрос?
— Исполнителей убьют?
— Возможно, — епископ скривился, врать не хотелось, — Хочешь своих спасти — придумай что-нибудь. Тогда и решим.
Как ни здорово сработала разведка, а многие нюансы, касательно количества охраны и конечной точки маршрута, остались, не выяснены. Мы только могли предположить, кому везут золото и сколько его будет. Ермоген лишь обмолвился, что человек, выведавший эту тайну, послал своего сына вслед за обозом, а уж тот, как-нибудь известит.
Второй темой разговора стало обсуждение налогов и чеканка монеты. Село, в котором хозяйничал Свиртил, если считать детей, разрослось до тысячи человек. Политика выдачи пяти гривен в качестве подъёмных давала результаты. Многие литвины перевезли своих родичей, но основную долю мигрантов составляли беженцы с юга Руси. Земля, как говорится, слухами полнится, а русский народ весьма охочий до дармовщинки. Священнослужителей в первую очередь интересовала церковная десятина, которая высчитывалась после оплаты основных налогов. Полагаться на сознательность — было не принято, а данные, подаваемые старостой, как-то не увязывались с текущим положением дел. Один только колбасный цех приносил в год шестьдесят гривен чистого дохода, а ещё была мельница, пилорама, кирпичный завод, кузница, птицефабрика и мастерская по пошиву одежды. По подсчётам помощников Иннокентия, в казну епископа должно было отправляться семьдесят гривен, вместо заявленных тридцати. И дело всё упиралось именно в меркурьевцев. Село обеспечивало себя полностью, но содержание войска сжирало почти всю прибыль. Этого, посланные из Смоленска монахи, и не учли, подавая свои отчёты. И тут, выяснилось, что заблуждался именно я. Церковь требовала оплатить единый налог, с валового дохода. Портить отношения не хотелось, и мне пришлось принести сундучок с монетами.
— Это образцы монет, которые можно чеканить в Смоленске. — Сказал я, открывая сундучок, — Не знаю, приживутся ли они? Посмотрите, каждый номинал завёрнут в бумагу.
Иннокентий вытащил первый, попавшийся под руку столбик с монетами, раскрыл упаковку, взял два кружочка достоинством в четверть гривны и протянул один из них епископу. Следующий свёрток содержал одну пятидесятую часть гривны. Вскоре, четыре образца монет лежали на широкой ладони Ермогена, а пятая, размером с копейку, оказалась на столе.
— Качество чеканки превосходное. Только нужны монеты мелкого достоинства, гривной и по старинке расплатиться можно. Да только не каждый смолянин её имеет. Вот эти, самые маленькие, с белкой, подойдут.
— Не согласен. Вы даже не представляете, сколько сейчас в обращении 'липовых' гривен. Прутик отливается из серебра пониженной пробы и только сверху приливается тонкий слой серебра высокопробного. На это просто пока не обращают внимания, но поверьте, когда-нибудь, это всплывёт. Княжеству необходимы свои монеты, и желательно, разнообразного достоинства. Чем крупнее монета, тем сложнее её изготовить, следовательно, и подделать.
В то время монеты чеканили вручную, с помощью штемпелей и молотка. Одного удара по заготовке для крупной монеты было явно недостаточно. Монеты большого диаметра просто отливали в специальных формах, а затем, вручную доводили шероховатости. Именно на изготовление гривен и рассчитывал я. Винтовой пресс уже лежал в ящиках, оставалось только собрать и установить механизм и мне было непонятно, отчего моё предложение не нашло поддержки.
Иннокентий ловко подбросил монетку большим пальцем руки, поймал её и положил на стол ребром, покатывая насечками гурта по деревянной поверхности.
— Алексий, всё это хорошо. Наличие монет укрепляет власть, но где взять серебро для чеканки? Допустим, князь издаст указ, по которому, любой житель сможет принести своё серебро и получить взамен готовую монету, за вычетом одной пятидесятой от веса. Кто возьмётся чеканить, и понесут ли люди свои богатства?
— Вам известно, что я ездил в Моравию. Сейчас, там полным ходом идёт разработка восьми шахт. Долевое участие Гюнтера Штауфена позволяет получать около девятисот пудов серебра. Два раза в год, слитки будут отправляться морским путём в Орешек, оттуда в Новгород, ну а затем в Смоленск, где ювелир Барух и станет чеканить. Поначалу, конечно, возникнут сложности, но, думаю, со временем всё утрясётся.
— Не утрясётся! — Воскликнул Ермоген, — Думай, что говоришь. Я не позволю иудею заниматься чеканкой княжеской монеты.
— Да какая разница, какого вероисповедания ремесленник?
— Чеканкой должны заниматься мы! И только мы. Люди должны доверять новой монете, быть абсолютно уверенными, что она соответствует всем утверждённым параметрам. А это сможет гарантировать только церковь. Ты же предлагаешь, прямую дорогу в никуда. Иудей уже через год, станет делать их более лёгкими, а затем и вовсе порченными. Знаю я их подлое племя, там, где есть выгода, своего не упустят.
— Да уж, приехали. Ваше Преосвященство, никто в мире, не заинтересован в том, чтобы Русь укреплялась. Я просто предложил свой вариант помощи. Решать вам. В сундуке серебра на сто гривен. Это десятина с моих земель.
Монеты вновь оказались под крышкой сундучка, Иннокентий запер его на ключ и мы отправились спать. Если уж Ермоген не понимает, какие выгоды ему были предоставлены, стараясь взять под контроль монетное производство и получать свой "Schlagschatz"*, то, что говорить об остальных?
("Schlagschatz" (сокровище, добытое от чеканки), которым обозначали чистую прибыль производителя, полученную от реализации монетной регалии. Доля чистого дохода от чеканки монет по отношению к общему тиражу монет была очень различной. В Нюрнберге, например, она в 1385 г. составила 1,45 %, на средневековом монетном дворе в Вене — 5 %. Ермоген, естественно не хочет упускать возможность получить дополнительный доход для церкви).
Утро следующего дня ушло на подбор очков для епископа. Ещё вечером, я заметил, что Ермоген сильно щурился, когда рассматривал мелкие детали. Сначала я предложил ему посмотреть через увеличительное стекло на ползущую гусеницу, а затем, рассказал об очках. Обрадовавшись, что зрение вновь позволило читать, священник заявил:
— Я тут поразмыслил немного и пришёл к выводу, что Евстафию по силам взять под контроль монетное производство. Место для мастерской я ему выделю на Подоле. Пусть приступает к работе и нанимает мастеров по своему усмотрению. Но церковное серебро, он переделает в монеты бесплатно.
— Согласится ли Евстафий? Насколько я знаю, у него прекрасно отстроенное подземелье, места дам предостаточно. Зачем строить отдельное здание?
Ермоген посмотрел на меня особым, как смотрят на юродливого, с капелькой сожаления взглядом и развёл руками.
— Алексий, я понял бы, если твой вопрос задал инок или служка. Но от тебя…, не ожидал. Власть с её князьями переменчива, лишь только церковь вечна. То, что выставлено на показ, не всегда есть суть. Мелочь будут клепать на Подоле, а всё серьёзное — в надёжно укрытом месте.
— Ваше Преосвященство, извините, отстал от времени. Как-то об этом не подумал. Зато теперь, я знаю, куда надо везти золото, если всё будет удачно.
— Вот таким, ты мне больше нравишься. А то, нёс вчера всякую чепуху, Баруха в дело захотел взять.
Теперь мне стало понятно, почему Ермоген настаивал на производстве под своим контролем. Дело было даже не в новых технологиях и попытке насытить монетой княжество. Священника устраивало существующее положение дел. Епископ просчитал наперёд возможные варианты с золотом и даже придумал, как его использовать с пользой для дела. Что касалось изменчивости власти, с её приходящими и уходящими князьями, то и тут, он был прав. Вещи, которые ускользают от взгляда обывателя, лицо, наделённое властью, видит очень отчётливо.
Ермоген уезжал в Смоленск, везя за собой четыре подводы с будущим монетным цехом. И как часто бывает, второстепенное, оставленное про запас или на всякий случай — становится основным. Современные нумизматы часто спорят о безмонетном периоде в истории нашего Отечества. Отчего на протяжении почти двухсот лет, Русь отказалась от чеканки? Думаю, что именно из-за самостийных князей, не видевших дальше своего носа. Количество денариев и дирхемов, попадавших в их княжества за счёт торговли с соседними странами, их вполне удовлетворяло, а внутренний рынок, тем временем перешёл практически на весовую систему счёта. Это сейчас понятно, что вливание инвестиций оживляет экономику, а тогда, речи о каких-либо существенных проектах практически не велось. И вот, настал момент, когда импорт настолько превысил экспорт, что вместо притока монет, начался их отток. Что в это время делали князья, обязанные заботиться о своём народе? Ровным счётом ничего. Есть серебряные слитки — ими и пользуйтесь. То, что эти гривны у соседей стоили гораздо меньше их эквивалента в монете, князей-отцов ничуточки не волновало. В итоге, монеты вовсе исчезли из оборота. Их прятали, откладывали на 'чёрный день', как потом денежные знаки звёздно-полосатой державы, а сырьевая экономика катилась тем временем в тартарары. Это и обсудили мы с Ермогеном перед его отъездом. Епископ отнёсся к моим словам с пониманием, выдавив из себя с трудом давшуюся ему фразу: