Ермоген уезжал в Смоленск, везя за собой четыре подводы с будущим монетным цехом. И как часто бывает, второстепенное, оставленное про запас или на всякий случай — становится основным. Современные нумизматы часто спорят о безмонетном периоде в истории нашего Отечества. Отчего на протяжении почти двухсот лет, Русь отказалась от чеканки? Думаю, что именно из-за самостийных князей, не видевших дальше своего носа. Количество денариев и дирхемов, попадавших в их княжества за счёт торговли с соседними странами, их вполне удовлетворяло, а внутренний рынок, тем временем перешёл практически на весовую систему счёта. Это сейчас понятно, что вливание инвестиций оживляет экономику, а тогда, речи о каких-либо существенных проектах практически не велось. И вот, настал момент, когда импорт настолько превысил экспорт, что вместо притока монет, начался их отток. Что в это время делали князья, обязанные заботиться о своём народе? Ровным счётом ничего. Есть серебряные слитки — ими и пользуйтесь. То, что эти гривны у соседей стоили гораздо меньше их эквивалента в монете, князей-отцов ничуточки не волновало. В итоге, монеты вовсе исчезли из оборота. Их прятали, откладывали на 'чёрный день', как потом денежные знаки звёздно-полосатой державы, а сырьевая экономика катилась тем временем в тартарары. Это и обсудили мы с Ермогеном перед его отъездом. Епископ отнёсся к моим словам с пониманием, выдавив из себя с трудом давшуюся ему фразу:
— Пока нет единой Руси, придётся подражать схизматикам, иначе мы дадим лишний повод.
Слабы мы ещё, очень слабы. Вот будет у Смоленска десять тысяч закованных в броню всадников, тогда и начеканим своих монет, а пока, ограничимся 'белками', - подумал про себя епископ.
Через день после разговора с Ермогеном, в крепость у камня примчался Евстафий. Купец прибыл не один, а с тремя отроками, как позже выяснилось, отправленными Пахомом Ильичом на стажировку в Смоленск. Двое из них были сыновьями Ивана и Ефрема, а третий — знакомый мне корел Валит.
— Надо учить молодых, от стариков сейчас проку не будет. Времена меняются. — Сообщил Евстафий, представляя мне молодцов, выстроившихся по росту.
Мальчики были одеты на ливонский манер. Синие застиранные котты, доходившие практически до колен, с рукавами на завязках, чуть не вызвали у меня смех. Дело в том, что на груди, с левой стороны, красной нитью были вышиты имена отроков, видимо, специально для меня. На ногах стажёров карбатины с обмотками, а ремни с жёлтыми бляхами, помимо кошельков несли длинные ножи в деревянных, обшитых чёрной кожей ножнах. Через плечо, у каждого отрока была перекинута сумка, судя по пухлости, предназначенная для экстренной эвакуации, когда в неё запихивают всё, что попадётся под руку. Главное объём.
— И чему ты их учишь? — Спросил я у Евстафия.
— Как чему? Известное дело — торговле. А сейчас, вот, так сказать, в духе нового времени, искусству чеканки монет. Помимо этого, они умеют стрелять из арбалета и владеют мечом.
— Ага. — Обратился я к отрокам, — Молодые люди, сейчас идёте к причалу, там дядька Ратибор рыбу удит, скажите, что Лексей прислал, дабы вы воинское мастерство своё показали. А мы с уважаемым Евстафием в теньке отдохнём, да понаблюдаем за вами.
Как только отроки убежали, мы с Евстафием отправились в беседку, где Пин Янг попивал чай, наслаждаясь шумом листвы, растущей рядом берёзы. Китаец после путешествия в Моравию стал всё чаще вспоминать свою родину, постоянно что-то рисовал и старался быть незаметным, медитируя то в беседке, то выходя к обрыву, где река с шумом ополаскивала два валуна.
— Скажи мне, Евстафий, почему ты решил выбрать мальчишек?
— То не я. Ермоген попросил. Сказал привлечь только надёжных людей. А кого мне было выбрать, как не их? К торговле у них душа не лежит, я это чувствую. Гордые слишком. Может, чеканке обучатся?
— Я тебе механизм послал. Его обслуживать инженер должен, а молотком по штемпелю стучать любой подмастерье кузнеца сможет. Так что, не тех ты привёз.
— Вот зараза! Как знал, что проку не будет. Куда мне их теперь?
— Оставь. Посмотрим, вдруг, сгодятся на что? Тем более что я как-то обещал Валиту обучить его новому ремеслу.
В это время во дворе раздались звуки ударов палки о юношеские тела. Ратибор, заложив левую руку за спину, ловко уклонялся от выпадов мальчишек, и каждый раз наказывал их хлёстким ударом за нерасторопность. Впрочем, отдавая должное, ребята неумехами не были, кое-что они могли и иногда уворачивались от палки опытного воина, пробуя напасть одновременно, с трёх сторон.
— У меня к тебе просьба, Евстафий. Недавно, в Дерпте, тамошний епископ Герман, очень нехорошо обошёлся с моим знакомым, Игорем Васильевичем. Это купец из Пскова.
— И в чём заключается просьба, приобщить купца к делу?
— Нет, он сам справится. Епископ оболгал его и приказал казнить. Слава богу, только это между нами, мы его вытащили, казнили другого, но должок остался. В Дерпте появились фальшивые монеты, и мне кажется, епископ Герман причастен к этому. У тебя много друзей, поведай им об этом случае. Торговать там опасно, если честных людей отправляют на костёр только за то, что он отказался принимать фальшивки в качестве оплаты.
— Вот как? Обязательно поведаю. Мы каждую субботу собираемся у меня. Пивка попить, да о делах потолковать. Безобразий не учиняем, всё очень пристойно. Так что, в ближайшую встречу я своим товарищам всё расскажу.
Весьма размытое понятие 'у меня', означало привилегированную харчевню, напоминающую закрытый от посторонних клуб. Терем в два этажа Евстафий выкупил ещё в апреле месяце, а к середине июня, немного перестроенный дом уже принимал первых гостей. Приглашались только именитые купцы и торговые гости. Вскоре, среди торгового люда, вошло в моду посещать это заведение, где на мягких диванах можно было поговорить в приватной обстановке, либо обменяться новостями в общем зале, пробуя изысканные блюда и редкие вина. Среди постоянных посетителей был выбран староста, в обязанности которого входило: ежемесячный сбор членских взносов и право приёма, а также исключения из списков клуба. Купцов собиралось немного, человек пятнадцать, но это были те люди, чьи возможности позволяли регулировать цены на внутреннем рынке и вершить экономику княжества. Одной из услуг, предоставляемых членам клуба, была срочная почта. Помимо этого, вёлся бюллетень сообщавший о ценах на профилирующие в торговле товары в разных городах. По большому счёту, Евстафий открыл первую биржу на Руси.
— Это хорошо. Пусть люди узнают правду. Теперь следующее, необходимо наладить закупку золота. Обмолвись среди своих друзей, что в этом году, в Смоленск выгоднее всего везти этот металл. Понятно, что привезут крохи, но информация должна просочиться.
— Да нет Лексей, насчёт крох это ты ошибаешься. Только за этот месяц, я положил в скотницу полпуда. А вообще, если быть точным, семь пудов золотого песка уже имеется.
— Это откуда такие богатства?
— Миленко привёз, — немного смутившись, ответил Евстафий, — Он специи оптом продал, да стекло в терем своего короля вставил.
— Что ж ты мне раньше не сказал?
— Сам же просил золото копить. Знаешь, как тяжело? Я б на это золото давно товаров бы накупил. Во вторник, степняки, табун лошадей трёхлеток в триста голов пригнали, — купец понизил голос и добавил, — Только сдаётся мне, краденые они, но сейчас, лучшего вложения и не придумать.
— Сколько есть в наличии серебра?
— Гривен сто, не более. Князь в долг десять тысяч взял, до начала зимы. Нельзя было отказать, Ермоген гарантировал возврат. Ярослав что-то затевает, вот, смоленский князь и старается. Вместо того чтобы каменные башни в городе строить, да дружину увеличить, он ему серебро отослал.
Получилось, что Евстафий дал в долг двухлетний, если не трёхлетний доход от налогов со всего княжества. Вернуть такое количество денег Всеволод Мстиславович самостоятельно не сможет, значит, Ярослав задумал поход, надеясь, что добыча покроет все заимствования. А раз так, то зимние события будущего года уже стали готовиться, либо Великий князь стал укреплять восточные рубежи, не полагаясь на свои договорённости с кочевниками. Как бы там ни было, деньги шли на пользу Руси. Но почему Ермоген выступил гарантом займа? Обманывать Евстафия он бы не стал, но если он заранее знал, что смоленскому князю отдать долг будет нечем, то чем он собирался расплачиваться? Уж не венгерским ли золотом? Интересная постановочка вопроса, хочешь вернуть долг — так пойди и забери. Не доверяет мне Ермоген, ох, как не доверяет.
— Евстафий, ты сможешь обменять наш товар на лошадей?
— А что им взамен предложить? Стекло им без надобности, от перца — только чихают, если только паволоку или бархат…, хотя, попробую им шёлковые рубахи всучить. Очень они глазели на них, когда в моём магазине были.
— А что им взамен предложить? Стекло им без надобности, от перца — только чихают, если только паволоку или бархат…, хотя, попробую им шёлковые рубахи всучить. Очень они глазели на них, когда в моём магазине были.
— Не понял, в каком таком магазине?
— Ну, в лавке. Ты ж сам её магазином обозвал, тогда, когда перед отъездом в Моравию у меня был. Я ж две соседние лавки прикупил и одну большую сделал, вот и стал называть магазином. Покупателям теперь не надо бегать по торгу, всё в одном месте, от крупы до меча булатного.
— Удивил ты меня Евстафий, видит бог, далеко пойдёшь. Теперь о деле монетном. Завтра с утра я с тобой в Смоленск поеду, в подвале поставим пресс и наладим его работу. Остальное тебе епископ рассказал.
— Про монетный двор на Подоле?
— Да. Только подобное заведение за стенами города не ставят, а вот плавильню у реки, это вполне. Посему, заберёшь у Свиртила весь кирпич, который есть в наличии, и доставишь его в Смоленск. Стройкой займётся Фрол. Чертёж плавильни я тебе передам. Теперь Барух. Правильно плавить драгоценные металлы сможет только ювелир. Там всякие защитные покровы, флюсы, раскислители, это надо знать, иначе ни черта у нас не выйдет. Потребуется берёзовый уголь, так что, запиши у себя — срочно заняться его заготовкой. Другого флюса у нас не будет.
— Я запомню, Лексей.
Через мгновенье Евстафий передумал, и, достав потёртый блокнот, стал царапать карандашом незнакомые ранее слова, прося по-простому объяснить, что такое флюс, графитовая мешалка и зачем смазывать изложницы воском? Разговор затянулся на час. За это время потрёпанные Ратибором стажёры собрались возле беседки и внимательно слушали правила засыпки шихты и что наперёд надо засовывать, серебро или золото, когда делают сплав.
— В общем, вот справочник, читать надеюсь, все умеют?
— Умеем, — ответили ребята хором.
— Выучить наизусть. — Сказал я отрокам и передал брошюру Евстафию.
Как и все правильные справочники, данное пособие начиналось с самых важных слов: 'Плавка и отливка металлов — один из наиболее опасных процессов, при котором несоблюдение правил безопасности труда может вызвать серьёзные травмы'.
По прибытии в Смоленск, я с Евстафием и Фролом осмотрел место будущей стройки. Относительно ровная площадка земли располагалась недалеко от дымящих труб кузниц, как раз рядом с рекой и по соседству с баней Данилы-бронника. Место было удачное, но только с точки зрения пожарной безопасности. Во всём остальном, хуже было не придумать. Только ленивый, не захотел бы ограбить монетный двор. Я даже на секунду представил, как лодка с татями, под покровом ночи причалит к берегу, преодолеет двадцать метров и очистит дом от лишнего серебра, которое, несомненно, окажется там. Растапливать печь, дабы переплавить одну гривну никто не станет, следовательно, серебро начнёт скапливаться, и об этом будут знать. По моим подсчётам, строительство монетного двора должно было затянуться недели на две, в основном из-за плавильной печи, и пока Фрол размечал строительную площадку, сверяясь с проектом, я отправился устанавливать пресс.
Два дня ушло на наладку, а когда я с ребятами изготовил первую 'белку' из заранее привезённых заготовок, мы устроили маленький праздник. Каждому отроку досталось по апельсину и, перекусив, мы продолжили. За восемь часов работы наша маленькая бригада наштамповала четыреста монет. Качество, конечно, не 'пруф'*, но на несколько порядков выше, чем те, которые я видел в Моравии или Ливонии.
(Пруф (англ. "proof", нем. "Polierte Platte", реже" Spiegelglanz") Самое высокое качество чеканки монет, достигаемое путем применения при их производстве специальных станков и особых способов обработки заготовок и чеканного инструмента).*
В субботу утром, эти монетки весом чуть меньше полграмма** попали в магазин к Евстафию. И первым человеком, получивших их оказался Васька Щука. Монетки не давали на сдачу, их продавали. Васька, как воевода ополчения с Подола отвечал за Пятницкие ворота и сопредельные с ними башни: Иворовскую и Никольскую. Евстафий ещё неделю назад, побожился, что привезёт баллисты стреляющие камнями и стальную решётку, даже взял под этот заказ деньги, но каждый раз умолял об отсрочке, ссылаясь, то на плохую погоду, то на срочные дела у епископа. Сумма была немалая, собиралась всем миром и, несмотря на весь свой авторитет, за спиной Щуки, всё чаще можно было услышать нехорошие сплетни о якобы промотанных им гривнах. Орудия делались в мастерских Свиртила, а решётка у смоленских кузнецов. И если литвин мог обождать с оплатой, то кузнецы отдавать продукт своего труда без денег, отказались. Полученную от смолян предоплату, Евстафий давно пустил в оборот, но как говориться, не рассчитал. Подвернулась возможность обменять серебро на золото и все свободные средства ушли на конвертацию. Оборотных денег не хватило, княжеский заём выгреб скотницу подчистую. Вот и оказались первые монетки в руках Васьки Щуки, как компенсация за моральный ущерб.
(если быть точнее, то вес монеты соответствовал 0,41 граммам серебра).**
К счастью Евстафия, баллисты уже прибыли в Смоленск, вместе с кирпичом, а с решёткой договорились обождать ещё пару дней.
— Серебро, что обещано кузнецам, будет отдано монетами, а это время, — объяснял Евстафий Ваське Щуке, — Два, может, три дня и решётку можно забирать.
— Красивые, — сказал Васька, рассматривая монетки, — Пойду жене покажу, — и отправился к Степаниде.
К моему сожалению, идею об изготовлении медных монет, ни Евстафий, ни Ермоген не поддержал. Купить в Смоленске пирожок, не разломав при этом самую мелкую монетку 'белку' — было невозможно. А уже через два дня, я увидел на лотке одного из торговцев монисто из десяти монеток, сверкающих штемпельным блеском.
Заготовок для монет я прихватил много. При таких темпах работы (четыреста монет за смену), ребята могли трудиться как минимум сто дней, а к тому времени, должно было наладиться литьё, да и часть моравского серебра подоспеть. Второй монетой предполагалось стать куной. Аверс монеты нёс на себе изготовившуюся к прыжку куницу с выгнутой спинкой, а реверс извещал о национальной принадлежности монеты в виде старинного герба Рюриковичей. Соответствие шкурки зверька — номиналу монеты, было очень удобно для государства, но не для обывателя. Некогда равной дирхему, куна плавно превратилась в резану и уже стоила пятидесятой части гривны. Штемпеля лежали в ящичке и ждали своего часа. Необходимо было ввести новые единицы веса в монетах, да и вообще, поменять их названия, пока позволяло время 'безмонетного периода'. Тройскую унцию* я решил использовать в качестве эталона для золотых монет, обозвав их 'червонцем'. Четыре золотых монеты, по весу, должны были составлять тройскую унцию. Серебрянные же монеты, в моём представлении, должны были рассчитываться исходя из фунта. И если в Смоленске чеканить крупную монету побоялись, то оставался Орешек, с его крепостью, где Пахом Ильич мог творить всё, что ему захочется. Помимо своей субъективной точки зрения о номинале монет, мне удалось выяснить мнения членов купеческого клуба, собравшихся вечером на свои посиделки.
(Тройская унция = 31,1034768 грамм. В старой русской системе мер до 1927 г. — 1 аптечная, или тройская унция = 29,860 грамм. 1 русский фунт = 0,40951241 кг).*
В шесть часов вечера, двое купцов из Риги, трое из Бремена и один представитель купечества города Любек, за круглым столом, слушали правила игры, объясняемые Евстафием, чем-то напоминавшей 'монополию'. Игровое поле походило на карту неизвестной страны, по которой протекали реки с наведёнными мостами и бродами, жёлтыми змейками, сквозь леса и поля струились дороги, стояли горы и были нарисованы города с зубчатыми башенками. Красным пунктиром был обозначен маршрут движения, а торговые предприятия, в виде бочонков, снопов сена, пучков пшеницы, щитов, горок руды с кайлом, пестрели по всему пути следования. Стоимость возможного приобретения была нарисована в виде жёлтых кружков, а доход — серыми. Самым дорогим был штраф игрока при попадании его фишки на область лесной дороги, где орудовали разбойники, хуже этого, был только зачумлённый город, где игрок погибал, лишавшись всех своих приобретений. Помимо этого, в городах изымали налог, а подкова позволяла ещё раз бросить игральные кости. Победителем считался тот, кто набирал сто серых жетонов. Игра купцам понравилась, и вскоре, вокруг стола уже было не протолкнуться. Все ждали момента, когда разорившийся или попавший в мёртвый город игрок покинет место и будет шанс, испытать удачу новичку.
Купец из Любека, Прозор, долго тряс стаканчик с костями, поглядывая на приличную горку из блестящих серебристым цветом жетончиков, и почти праздновал победу, как выпало две единицы.
— Проклятье! Если б не эта подкова, я б проскочил мёртвый город, — разочарованно сказал купец, — Жаль, всё как в жизни. Нельзя знать, где найдёшь, а где потеряешь.