Ничего, Сенной рынок совсем рядом.
Да, но она ведь не имеет ни малейшего представления о том, где люди покупают те вещи, которые ей нужны в данный момент. Вдруг их придется искать долго? И вообще, продаются ли веники на рынке? Может быть, за ними нужно отправляться в какое-то другое место? А откуда брались веники в деревне, у бабушки? Неизвестно. О проклятие!
Мерзнуть Марине совсем не хотелось, и она, еще раз выругавшись сквозь зубы, развязала шпагат, стягивавший ближайший мешок.
Но внутри как назло оказались шубы.
Только через час Марина вышла наконец из дома, кипя ненавистью ко всему миру. Кроме куртки, ей пришлось искать еще и джинсы, и кроссовки. Она вовремя сообразила, что в брючках от «Шанель» и туфлях на шпильках тащиться на рынок и бродить там в поисках веника вряд ли будет удобно.
По ближайшему мостику она перешла канал Грибоедова и повернула по набережной налево. День был серенький, унылый, небо грозило дождем, и Марина рассердилась еще сильнее. Если ей придется много ходить пешком (хотя с какой бы стати? Просто не надо напиваться с утра, вот и все), то тогда еще и зонтик понадобится… а такого предмета у нее никогда не было. Зачем зонт в машине?
Обогнув Сенную площадь, Марина подошла к рынку и огляделась в некоторой растерянности. Конечно, ей приходилось несколько раз бывать на рынках – на Кузнечном и на Мальцевском, – когда она, собираясь на какую-нибудь дачную тусовку, хотела купить фруктов или черемши. Но на Сенном она не бывала ни разу, хотя рынок, похоже, был довольно популярным. Во всяком случае, народу туда и оттуда шло много. К тому же слева от рыночных ворот высилось здание огромного торгового комплекса. Но в него Марина заглядывать сейчас не собиралась. Ей ведь нужны были только две вещи: веник и совок. Чтобы собрать наконец с пола осколки хрустального стакана.
Тяжело вздохнув, Марина решительно направилась к воротам. Голова у нее ощутимо кружилась, хотелось пить, но Марина преисполнилась решимости довести задуманное до конца. А потом, на обратном пути домой, зайти еще и в аптеку, купить что-нибудь подходящее. Для снятия похмельного синдрома. Или хотя бы аспирин.
Справа от входа Марина увидела вещевые ряды, но одного взгляда на висевшие в убогих загородках вещи хватило для того, чтобы оценить качество товара. Уличная торговля в полный рост. Пугающие своим безобразием вещи. Но люди словно бы и не замечали, насколько плохо то, что им предлагают. У лотков останавливались женщины и с интересом рассматривали дешевые джинсы, уродливые кофточки на пуговицах, китайские бюстгальтеры…
Но где же тут искать предметы кухонного обихода?
Наверное, Марина еще долго стояла бы на месте, не решаясь втиснуться в один из узких проходов между рядами (вот где карманникам раздолье, мимоходом подумала она, как будто нарочно для них подходящие условия создавали!), но увидела в стороне охранника, видимо, вышедшего из здания собственно рынка на перекур. И быстро подошла к нему.
– Где тут веник купить? – резко спросила она, даже не подумав поздороваться или улыбнуться.
Охранник, дядька средних лет, покосился на Марину неодобрительно, однако ответил:
– А вон там посмотрите, в первом ряду.
И показал, куда нужно идти.
Марина подошла к лотку и, не утруждая себя осмотром выставленной мелочевки, спросила продавщицу-кореянку:
– Веник есть?
– Да вот же он, – вежливо улыбнулась девушка. – Сорок рублей.
– А совок?
– Двадцать пять.
– Где он? Не вижу!
– Слепая, что ли? – сердито бросила женщина, следом за Мариной подошедшая к прилавку. – Вон висит!
– Тебя не спрашивают, так и заткнись! – через плечо огрызнулась Марина. – Давай и веник, и совок.
Она выудила из сумочки кошелек, в котором держала только мелочь, и достала сторублевку.
Продавщица быстро отсчитала ей сдачу, положила на прилавок перед Мариной красный пластмассовый совок для мусора и сказала:
– А веник вон там возьмите, – и ткнула пальцем куда-то под прилавок.
Марина недоуменно уставилась на девушку:
– Что значит «возьмите»? А упаковать? Или ты думаешь, я этот веник под мышкой понесу?
– Как хотите, так и несите, – пожала плечами кореянка. – Мы не упаковываем.
От изумления Марина замолчала, не в состоянии произнести ни слова. Ни фига себе, подумала она, а где же профессиональная выучка и выдержка? За что этой косоглазой деньги платят?
Марина, опомнившись наконец, уже открыла рот, чтобы сказать дуре продавщице все, чего та заслуживала, но тут кто-то довольно ощутимо толкнул ее в бок. Марина нервно оглянулась. Рядом стоял мужик самого плебейского вида, в поношенной куртке, небритый, очень плохо подстриженный и дурно пахнущий. Он уставился на Марину и хрипло проворчал:
– Купили что надо, дамочка? Так идите себе, не мешайте людям.
В глазах дядьки мелькнуло нехорошее выражение, и Марина испугалась. Черт его знает, а вдруг он сумасшедший? Очень уж странно выглядит.
Она быстро наклонилась, схватила один из веников, лежавших прямо на земле под прилавком, и, не забыв красный совок, бросилась к выходу с территории рынка. Веник, обладавший очень длинной ручкой, она действительно сунула под мышку, а совок просто держала в правой руке. Ей совершенно некуда было положить этот дурацкий совок, в ее сумочку он уж никак не мог поместиться. Но, отбежав на безопасное расстояние, Марина не выдержала, оглянулась и крикнула мужику:
– Где тебя стригли, идиот? Или ты сам себе волосы обкарнал? Урод, пугало огородное!
Марина неслась по набережной, ее трясло от злости. Кошмар, просто кошмар! Неужели ей теперь придется жить вот в этом чудовищном мире, постоянно сталкиваться с подобными людьми? Нет, Дикулова точно поджечь надо! И дуру Верку поймать где-нибудь в темном углу и набить морду! Студентка хренова! Самой умной себя вообразила!..
И тут же Марина представила, как она подкарауливает бывшую горничную возле института, выскакивает из-за толстого дерева – и с визгом бросается на дрянь, испортившую ей жизнь. И рвет ей волосы, и царапает рожу, и изо всех сил пинает ногами…
Картина воображаемого избиения ненавистной горничной принесла наконец облегчение. Марина успокоилась и к дому подошла уже нормальным ровным шагом, держа веник наперевес, словно боевое копье.
Операцию назначили на двенадцатое сентября. Завещание Сергей Пафнутьевич переписал одиннадцатого. Теперь все его состояние в случае неприятного исхода отходило вдове младшего брата Петра (двадцатая часть) и ее сыну Вале (все остальное). Подписывая бумаги, подготовленные нотариусом, господин Дикулов лишь качал головой. Валентин знать не желал родного дядю, да и вдовушка была не лучше. Никак не могут забыть прошлое. Ну не дураки ли? Мало ли что в молодости бывает. Да, не были братья особенно близки, да, Петр выбрал для себя другую дорогу, да, он действительно погиб в непосредственной близости от старшего брата… но это совсем не значит, что он погиб по вине старшего брата. Его самого тогда чуть не убили. Вот только поди объясни это гордячке Анастасии!
Нотариус и помощник господина Дикулова ушли, и мысли Сергея Пафнутьевича снова вернулись к вдове брата.
Она действительно гордячка, думал Сергей Пафнутьевич, уж такая, что дальше некуда. Даже фамилию мужа брать не стала, сохранила девичью: Куликова. Сынок, правда, Дикулов. Так что в принципе их род все-таки не прервется, несмотря на то что у самого Сергея Пафнутьевича сына нет.
О черт!
Как же это могло случиться?..
Господин Дикулов не хотел вспоминать неприятные мгновения, но они вспоминались сами собой. Звонок дочери. Скандал с Инной. Медицинский центр, экспертиза.
Нет, нельзя об этом думать. Нельзя. Завтра операция, надо сохранять спокойствие.
Вот только как его сохранишь?
Впрочем, очень скоро он действительно успокоился. По самой простой причине: ему вкатили солидную дозу какого-то лекарства. И до вечера Сергей Пафнутьевич пребывал в расслабленно-блаженном состоянии. Медсестра сунула в видеоплейер кассету, на экране появилась троица великих комиков: Вицин, Никулин и Моргунов. Сергей Пафнутьевич лениво хихикал, ему было хорошо. Просто хорошо, и все. Никаких мыслей, никаких страхов. Операция на сердце? Ерунда. Это лет двадцать назад было опасно, а сейчас не страшнее, чем аппендикс удалить. Здесь, в академии, работают лучшие в мире хирурги. И они заверили господина Дикулова, что заменят ему износившийся клапан, как набойку на каблуке. Раз-два – и в дамки. Упал, потерял сознание. Очнулся – гипс. А в гипсе бриллианты. Бриллиантовая рука. Миронов и Папанов. Все прекрасно, все к лучшему в этом лучшем из миров.
И утром он ни о чем особенном не думал. Просто наблюдал за происходящим как бы немножко со стороны. Вот его уложили на каталку, вот привезли в операционную. Вот хирург спросил:
– Ну, как настроение, Сергей Пафнутьевич?
И господин Дикулов ответил не кривя душой:
– Отличное настроение!
– Вот и хорошо, – кивнул врач. – Сейчас мы вас починим, будете как новенький.
– Буду, – согласился господин Дикулов.
Вот анестезиолог ввел в его вену что-то такое, специальное, и внимательно посмотрел в глаза. Дикулов улыбнулся – и заснул.
И сразу же окунулся в радостный, чистый свет. В свет, насыщенный покоем и тишиной. И без малейших усилий, легко и стремительно полетел по длинному широкому туннелю туда, где его ждала свобода. Бесконечный простор, бесконечная свобода и бесконечная любовь. Не к кому-то в особенности или в отдельности любовь, а вообще. Ко всем на свете. Ко всем людям, собакам, птицам, бабочкам… И чувство безграничного счастья, охватившее Сергея Пафнутьевича, было мягким и теплым, а тело как будто исчезло, растворившись в шафранном сиянии…
Он наслаждался полетом, он хотел как можно скорее вырваться туда, где возможно все, где нет никаких преград ни для мысли, ни для чувств, где царят полное понимание и абсолютное доверие. Где нет ни зависти, ни злобы, ни измен.
Но он не успел добраться туда. Его резко, бесцеремонно остановил голос, крикнувший громко-громко:
– Вернись сейчас же!
И тут же ему в лицо дунул сильный порыв холодного ветра, заставляя повернуть назад.
Как же ему не хотелось возвращаться!
Но пришлось. Он как-то вмиг утратил волю, его поволокло куда-то вниз…
Сергей Пафнутьевич открыл глаза и вопросительно посмотрел на хирурга, склонившегося над ним.
– Что, решили отложить операцию?
– Нет, почему же, – улыбнулся хирург. – Вы уже в послеоперационной палате. С новеньким клапаном. Все в порядке.
– А… Пить хочется.
В ту же секунду чья-то рука поднесла к его губам специальный поильник с носиком. Несколько капель влаги проскользнули в горло господина Дикулова… и он подумал, что такое уже было. Точь-в-точь.
– Отдыхайте, – посоветовал хирург. – Набирайтесь сил. Сестра будет с вами постоянно. Если что-то понадобится – дайте знать.
Дикулов успел только подумать, как это он даст знать, если у него совсем нет сил говорить, но мысль тут же растаяла в навалившемся на него сне.
* * *Когда он снова проснулся, в палате было почти темно, лишь слабый источник света, не попадавший в поле зрения Сергея Пафнутьевича, испускал рахитичные желтоватые лучи. Они расползались по высокому потолку, по стене, по капельнице…
Интересно, капельница – это нормально или нет, подумал Дикулов, всем ее ставят после операции, или у него какие-то осложнения? Он прислушался к собственному сердцу. Вроде бьется нормально, как всегда. Ему почему-то казалось, что искусственный клапан будет ощущаться организмом как инородное тело, что он сразу уловит присутствие внутри чего-то неживого, ненастоящего… Но ничего не уловил, как ни старался. Только ребра почему-то болели.
Дикулов осторожно повернул голову и увидел медсестру, сидевшую за столиком у двери. Девушка читала книгу, но сразу заметила движение пациента и, отложив пухлый томик, встала.
– Проснулись, Сергей Пафнутьевич? Пить хотите?
– Хочу.
И снова освежающая влага скользнула в его горло, и Дикулов сразу взбодрился.
– А почему у меня бока болят? – шепотом спросил он. – Как будто все ребра переломаны.
– В общем, так и есть, – улыбнулась сестра. – Вам ведь вскрывали грудную клетку. Так всегда делают при операциях на сердце.
– Как интересно… – выдохнул Сергей Пафнутьевич и опять провалился в сон.
* * *Окончательно потеряв счет времени, он то спал, то вроде бы бодрствовал, но с каждым часом силы возвращались к нему. Потом он начал вставать и гулять по коридорам. Очень скоро господину Дикулову надоело бездельничать, осточертели больница и медицинский персонал. Сергей Пафнутьевич лежал в отдельной палате, и ему даже поговорить было не с кем. Он прекрасно видел, что к больным в другие палаты приходят жены, дети и внуки, тещи и свекрови, вообще толпы всякого народа… а вот рядом с ним, господином Дикуловым, не было ни единой родной души. Никого не интересовало, жив ли он, помер ли, как прошла операция, что будет дальше… Только профессионально внимательные и безупречно ласковые медицинские сестры хлопотали над ним, да приходили проведать работодателя секретарша, помощник и юрист.
И Сергей Пафнутьевич все чаще и чаще вспоминал свою первую жену. Кто знает, как сложилась бы его жизнь, если бы она не умерла…
Впрочем, хорошо, что она умерла. Она ведь предала его, изменила ему…
Сев на следующее утро за руль «лексуса», Марина совершенно случайно бросила взгляд на приборную панель – и ахнула. Бензин был почти на нуле. Марина чуть было не выскочила из машины с криком: «Какого черта не заправил, урод!» – но вовремя вспомнила, что гаражной обслуги рядом нет.
Нужно было ехать на заправку. К счастью, заправки относились к той сфере бытия, с которой Марина была хорошо знакома. И потому она спокойно тронула машину с места. Заправиться – это вам не веники вязать, то есть искать. Это просто.
Сейчас – просто.
Через пятнадцать лет после того, как ее привезли в Петербург из леса.
Конечно, в шестилетнем возрасте ей не нужно было заботиться о машине или хотя бы о венике, но… но ей и без того хватало проблем.
Ее постоянно поучали и отец, и тогдашняя мачеха, и приставленная к ней гувернантка. Поучали вежливо, сдержанно, холодно. Ей объясняли, что нельзя разговаривать слишком громко, нельзя хлопать дверями, нельзя вытирать нос ладошкой, для этого человечество придумало носовые платки, и нельзя зажимать ложку в кулаке так, словно кто-то собирается отнять у нее столовый прибор, и нельзя глотать еду слишком быстро, а чавкают во время еды только свиньи…
Как ни старалась Марина научиться всему сразу, у нее ничего не получалось. То она забывала про носовой платок, то за обедом хватала вилку правой рукой, то откусывала от ломтя хлеба, вместо того чтобы отломить маленький кусочек и положить в рот изящно, как это делала Вероника Альбертовна… Да не счесть тех ошибок, которые она совершала в течение дня!
Ей вежливо выговаривали – а Марина в ответ замыкалась, пряталась по углам в разных комнатах бесконечно большой квартиры, и приставленная к ней гувернантка Нина нервно искала подопечную, бегая из одной гостиной в другую, из спортзала в детскую… Нина боялась, что ее уволят, если девочка не будет ее слушаться. Но Марина, сразу озлобившись среди всего этого непонятного ей холодного великолепия, ничуть не жалела Нину. Наоборот, она изо всех сил старалась доставить гувернантке как можно больше неприятностей: плохо вела себя за столом, то и дело нарочно пачкала нарядные платья, во время прогулок пинала новенькими туфельками все подряд, чтобы поцарапать безупречную гладкую кожу…
Но училась Марина хорошо.
В шесть лет она впервые увидела детские книжки с картинками, и их мелованные страницы настолько зачаровали девочку, что ей сразу же захотелось постигнуть таинство чтения. Однако научившись читать, Марина тут же утратила интерес к книжным выдумкам. Живой мир вокруг был куда интереснее. Впрочем, она с огромным удовольствием листала каталоги. Их в доме было множество, и все необыкновенно красивые, глянцевые… и в них на четких, ярких фотографиях отражался весь этот новый для Марины прекрасный мир непонятных вещей, далеких стран и удивительных нарядов.
Если бы Марина тогда знала, что Дикулов и сам-то лишь недавно научился вести себя как хорошо воспитанный человек, если бы ей кто-нибудь шепнул, что еще несколько лет назад он был таким же дикарем, как она сама! Ей стало бы не в пример легче, она не чувствовала бы себя такой бесконечно одинокой.
Но она узнала об этом лишь много позже, и то случайно, когда Дикулов разводился с Вероникой и та в отместку высказывала ему все, что думала. Высказывала во весь голос, ничуть не заботясь о соблюдении хороших манер. Вот тогда-то Марине и стало известно, что Вероника Альбертовна потратила немало времени и сил, чтобы научить мужа приличиям. Она даже нанимала для Дикулова преподавателя этикета!.. А в благодарность за все ее старания он с ней развелся.
– Ай, пошли они все! – вслух сказала Марина, выезжая с заправки. – Без них проживу.
Ее с утра пораньше осенила некая идея, и Марина решила сразу же эту идею реализовать. В конце концов, у нее такое огромное количество приятелей и подружек, так неужели никто из них ей не поможет? Должны помочь. Найдут какое-нибудь тепленькое местечко в фирме у своих родственников, и будет Марина сидеть там, ничего не делая, но получая достаточно, чтобы прожить безбедно.
Она сразу же позвонила одной знакомой девице, дочери владельца нескольких ресторанов, и сказала, что надо бы повидаться, разговор есть. Лиля ничего против не имела, и они договорились встретиться в час дня в Абрикосовской кофейне. Марина тут же решила, что машину поставит у Казанского, потому что на Невском никогда не найти места для парковки. Но потом вспомнила, сколько стоит стоянка за собором, – и передумала. Нет, она теперь нищая, ей надо экономить.