На том и порешили: не далее как завтра, в девять утра, все четверо высаживаются на разных улицах города в одних портках и начинают «переламывать ситуацию», в которой оказались. На все про все им дается около пяти часов. Стало быть, к двум часам пополудни они должны вернуться в нумер Севы Долгорукова со всем тем, что им удалось добыть. Алексей Васильевич, как независимый и единственный арбитр, будет считать наличные деньги, добытые участниками этого «соревнования», и переводить в конкретные суммы одежду и предметы, которые они будут иметь с собой на момент возвращения. Победителем будет считаться тот, кто вернется в гостиницу наиболее обеспеченным в денежном выражении…
Часть III Дураков на наш век хватит!
Глава 10 В исподнем по городу. Лёнчик
Через гостиничного служку Огонь-Догановский вызвал извозчика. Коляска была закрытой, смахивающей на карету (не хватало только дворянского герба на дверце). Алексей Васильевич немного потолковал с извозчиком, очевидно, давая ему соответствующие «инструкции» и требуя при этом ничему не удивляться, после чего четверо «соревнующихся», одетых просто и по-летнему, в брюки и рубашки, гуськом вышли из дверей гостиницы, забрались в коляску и уселись попарно друг против друга. Алексей Васильевич сунул извозчику червонец, произнес какие-то напутственные слова, которые Ленчик не расслышал, и коляска тронулась.
– Ну что, пора разоблачаться, – произнес Всеволод Аркадьевич.
Он первым снял с себя одежду до исподнего и посмотрел на остальных. Ленчик, Африканыч и «граф» проделали то же самое и снова уселись, немного стесняясь собственного вида. Оказалось, что Неофитов крепко волосат: помимо груди волосы у него произрастают на плечах и спине, что, несомненно, говорило о его «мужской» силе. «Граф» Давыдовский, хоть и был худ, но имел весьма развитую мускулатуру и крепкую грудь, а Сева Долгоруков своей позитурой и вовсе походил на атлета, всю сознательную жизнь занимающегося греко-римской борьбой и выступающего в цирках и публичных садах.
Поухмылявшись, глядя друг на друга, «валеты» призадумались. Смех смехом, но соревнование предстояло не из легких. Главным же было – не попасться в лапы городового, после чего очень даже запросто можно было выбыть из числа соревнователей и улечься на нары в арестантской камере какого-нибудь полицейского участка.
– Тебе-то про-о-о-ще, – протянул вдруг Африканыч, глядя на Ленчика.
– Это отчего же ему проще? – спросил Долгоруков. – Все мы тут в одних подштанниках.
– Проще, потому что местный, – заметил в ответ на это Давыдовский. – Наверняка лазейки разные знает.
– Зато у него опыту меньше, чем у нас, так что условия у всех примерно равные, – ответил Сева, и разговор на том закончился.
Ленчик сидел рядом с Долгоруковым, почти голый, и вспоминал, как однажды он уже побывал «червонным валетом».
Было это в середине семидесятых годов. Казань тогда вовсю обсуждала похождения «Червонных валетов» в Москве, о которых взахлеб писали местные газеты. И Леньке пришла идея сработать под «валета». Было ему тогда всего-то пятнадцать лет, но опыт афер и мошенничеств у него уже был…
Кстати, опыт афер и мошенничеств у Ленчика имелся довольно значительный. Поскольку начал он рано, годков эдак с одиннадцати. Выучился играть в «горку» и стал обдирать сверстников, потому как шельмовал. Это у него получалось виртуозно, и через пару лет он уже сам придумывал новые карточные жульничества, о которых не ведали даже профессиональные шулера. Дошло до того, что он стал плавать на пароходах до Нижнего Новгорода и обратно, обыгрывая пассажиров, а иных и вовсе обдирая до нитки. Однако после того, как пара разъяренных проигрышем мужиков до полусмерти избила его и едва не сбросила с парохода, Ленчик с этим делом «завязал». Наступать на грабли второй раз было не в его правилах. И тут в городе заговорили о московском клубе «Червонные валеты». Ленчик был обучен грамоте – как-никак окончил три класса церковно-приходской школы, – газеты иногда почитывал, считая это занятие весьма полезным для афериста, и узнал о «валетах» много всякого разного. Вот и решил сработать под них. Он занялся вымогательством денег у граждан, у которых, как говорится, рыльце было в пушку. Писал подметные письма примерно вот с таким содержанием:
«Миластивый государь.
Ежли вы не пазнее как сего дня до обеда не изволите полажить под сломанную перилу Горбатова моста 250 руб. вам грозит не минуемая смерть.
Мы не шутим.
Червоные валеты»Суммы в письмах варьировались от пятидесяти рублей до тысячи, и места всякий раз были разными, куда надлежало принести выкуп. Поначалу все шло хорошо, даже лучше, чем ожидал вымогатель. Шантажируемые несли деньги в указанное место, Ленчик за ним следил, и когда вокруг никого не оказывалось, вынимал конверт с деньгами.
Это была «настоящая» жизнь. Он округлился в теле, купил себе отличнейший наряд – синюю атласную рубаху, похожую на казачий бешмет, картуз с лаковым козырьком, полосатые штаны, такую же жилетку и смазные сапоги. Кормился лишь в трактирах и кофейнях, покупая в них самое лучшее и дорогое, удивляясь, как он мог обходиться ранее калачами и разной малосъедобной требухой, покупая ее на рынке Суконной слободы в обжорном ряду. Время от времени он снимал на целые сутки «апартаменты» в лучшем публичном доме Суконной слободы, что держала мадам Серебрякова, и ангажировал себе лучшую мамзельку по имени Муся. В этих апартаментах с Мусей он стал мужчиной и в первый раз поймал триппер, излечившись от него посредством французских пилюль от насморка.
А потом он допустил ошибку: стал вымогать деньги и у порядочных граждан. Те, не чувствуя за собой никакой вины, естественно, обратились в полицию. И филеры выследили Ленчика, когда он пришел за очередным пакетом с деньгами. Его взяли с поличным. Дознание было проведено по всей форме, вину свою Ленчик признал, и дело было направлено в суд. От тюрьмы Ленчика, помимо малолетства, спасло еще и то, что, кроме старой больной бабки, которую он и содержал, у него никого не было. Казенный присяжный поверенный, весьма ушлый молодой человек, только-только начавший делать адвокатскую карьеру, сделал упор на жалость, и это сработало. Ведь ежели Ленчика посадить, то оставшаяся без присмотра бабка просто-напросто помрет. Кроме того, Ленчик твердо и, как казалось, искренне пообещал, что более никогда не пойдет на противузаконные деяния. И его отпустили на свободу вердиктом суда. Правда, своего обещания Ленчик не сдержал, да и не собирался этого делать, но ведь человек есть полный хозяин своих слов, не так ли? А сие означает, что он может как дать слово, так и взять его обратно. По крайней мере, так рассуждал Ленчик, когда буквально через несколько дней после судебного следствия обыграл в карты, нещадно шельмуя, какого-то прыщавого гимназиста-пансионера, коему родители третьего дня прислали полугодовое денежное содержание.
Так что «червонным валетом» он уже бывал, а вот теперь ехал с этими самыми «валетами» в одной коляске в исподнем, как и все они, и собирался принимать участие в споре-соревновании, как равный среди равных…
Первым из закрытой коляски высадили Ленчика – прямо посередь Вознесенской улицы с ее купеческими особняками и лавками на первом этаже.
– Удачи! – со смешком пожелал ему вслед Долгоруков, и коляска поехала дальше. А Ленька – остался.
Первым на него обратил внимание дворник со сверкающей бляхой на груди.
– Эй, паря! – крикнул он Ленчику, когда тот, озираясь по сторонам (нет ли поблизости городового), какое-то время топтался на месте. – Ты откудова такой разодетый?
И загоготал.
Ладно, еще было мало прохожих. На деловой улице вообще так почти всегда: праздношатающихся практически нет, а посему и любопытствующих глаз не отыщется.
Брусчатка, щедро политая по случаю летнего сезона и поднявшейся пыли, была холодной.
Ленчик, переступив с ноги на ногу (а он давненько уже не ходил по городу босым), подался в один из дворов, куда то и дело въезжали груженые подводы. Авось найдется какое дело.
– Ты куда? – остановил его приказчик с карандашом за ухом, принимавший товар с подвод.
– Да вот, может, разгрузить чё надобно? – не очень уверенно поинтересовался Ленчик.
– Может, и надо, – ответил приказчик, придирчиво рассматривая Ленчика. – А что это ты так одет? Пропился, что ли?
– Нет, раздели, – соврал Ленчик. – Уснул я на лавочке, а меня и раздели.
– Крепко же ты спишь, паря, – заключил приказчик, естественно, не веря ни единому Ленькиному слову. – Ладно, давай вон подводу со шкурами разгрузи. Видишь дверь в подвал?
– Ага, – ответил Ленчик, оглянувшись.
– Вон туда все шкуры и спусти.
– А сколь заплатите? – спросил Ленчик.
– Двугривенный, – не задумываясь, ответил приказчик. – Идет?
– Идет, – ответил Ленчик и пошел к подводе. На двугривенный можно было купить на барахолке у Хлебного рынка штаны и рубаху.
Шкуры были сырыми, а потому невероятно тяжелыми. Гораздо тягостнее кирпичей, которые некогда, на заре недавней юности, Ленчику приходилось выгружать из баржи на Волжской пристани. Тогда у него тоже не было ни гроша в кармане, и работал он в паре с таким же вот, как он, уличным бродягой. Но штаны с рубахой на нем тогда все же были…
Когда по металлическому желобу была спущена в подвал последняя шкура, с Ленчика текло, как с физкультурника, совершающего свою пробежку по Синайской пустыне.
– Готово, – отдышавшись, подошел он к приказчику. Тот, поглядев на пустую подводу, достал из кошеля двадцать копеек и молча протянул Ленчику.
– Благодарствуйте, – сказал «соревнователь» и вышел со двора. И нос к носу столкнулся с городовым.
– Кто таков?
– Я… – начал было Ленчик, и тут будочник крепко схватил его за плечо.
– Ну, что молчишь? – подозрительно спросил он.
– Да местный я, – ответил Ленчик как можно беспечнее. – Батя запил, одежу всю пропил, свою и мою. Вот, заработал ему малость на похмелку.
Сказано это было достаточно убедительно и искренне, но городовые – народ, видавший виды, их на мякине не проведешь…
– Ты что, Васьки Полуянова, что ли, сын? – спросил он и прищурился.
«Ага, – подумал Ленчик, – на пушку берешь? Знаем мы вас и ваши приемчики».
Да, прием был довольно известный: назвать первую попавшуюся фамилию и посмотреть, какой дальше будет ответ. Нет, легавый, на такой туфте Ленчика не проведешь…
– Какого Васьки Полуянова? – поднял на него брови Ленчик, искренне удивляясь. – Не-е, Шишкины мы.
Ленчик назвал одного знакомого дядьку, правда, не с Вознесенской, а с Правобулачной. У Ферапонта Лаврентьевича Шишкина и в самом деле был сын его возраста. А уж пьющим был Ферапонт – не приведи Господь…
– Это какого Шишкина? – задумчиво спросил городовой. – Ферапонта или Демида?
– Так вы знаете моего батю? – улыбнулся Ленчик. – Его, Ферапонт Лаврентьича.
Будочник еще раз оглядел Ленчика, но хватку ослабил.
– Ты это, в исподнем тут у меня не разгуливай, – угрюмо предупредил он. – Заработал?
– Заработал немного, – ответил Ленчик.
– Штаны купи.
После этих слов он отпустил Ленчика и совершенно потерял к нему интерес. И то: на его участке пьющих – каждый второй, не считая каждого первого. Бывало, и вовсе голые попадались, правда, вечером или ночью. Исподнее даже пропивали в кабаках, во как!
* * *Хлебный базар стоит меж собором Святых Апостолов Петра и Павла и Малой Проломной улицей. А улица Вознесенская идет параллельно Малой Проломной. Правда, чтобы попасть на нее, надо еще пересечь улицу Большая Проломная. Ну да два квартала для парня двадцати с небольшим годов – не расстояние, коли даже двадцать верст для таких не крюк. А потому Ленчик был на Хлебном базаре минут через семь после того, как городовой снял с его плеча руку.
Барахолка, или, как ее все в городе звали – Толчок, пристроилась рядом. Это было то еще местечко! Вернее, самое то. Там промышляли щипачи, марвихеры, торбохваты и прочая фартовая публика. Здесь можно было «толкнуть» украденный вчера из вестибюля Городского театра зонтик и купить украденный вчера же из вестибюля Городского театра бинокль. Можно было приобрести якобы золотой портсигар, сторговать «Евангелие», ангажировать у «субчика», то бишь сутенера, мамзельку на час за пятиалтынный, а то и копеек за двенадцать (ежели сговоришься), заложить нательный крестик и прикупить одежонку с чужого плеча, зачастую с мертвого.
В ряды с одеждой и направился Ленчик. Он придирчиво осмотрел штаны, панталоны со штрипками, рубахи, сюртуки и даже недавно ставшие модными «спинжаки», выбрал себе полосатую рубаху без ворота, но зато с длинным рукавом, который тотчас засучил, полотняные штаны и сандалии со ржавыми пряжками. Эта, так сказать, обувка, наверняка хранилась несколько лет в каком-нибудь старушечьем сундуке, и когда старушенция преставилась, сундук вскрыли и вынесли его содержимое на барахолку. И вот, сандалии нашли своего хозяина – были куплены за пять копеек парнем, забредшим на Толчок в одних портках. Двадцати копеек в точности хватило на все про все, потому как брал он и рубаху, и штаны, и сандалии у одного продавца. Ежели вы берете враз более двух вещей у одного продавца, то покупка считалась оптовой, а значит, единица товара стоит дешевле. Правда, на заднице штаны были латаные, а на рубахе имелось в области живота подозрительное темное пятно, смахивающее на кровь, но это было не важно. К тому же бородатый продавец, чем-то напоминающий разбойника Кудеяра с лубочных картинок, клятвенно заверил, что пятно это не кровь, а заморский напиток.
– Кофей это, паря… Прежний хозяин как-то пил кофей, ну, и пролил малость на себя, – глядя на Ленчика чистыми и ясными глазами, произнес Кудеяр и для пущей убедительности трижды истово перекрестился. – Вот те крест!
Так или иначе, но с Толчка Ленчик вышел более-менее прилично одетым человеком, то есть в штанах, рубахе и сандалиях – правда, на босу ногу. По причине летнего времени вполне подходяще. К тому же ноги не запотеют.
Не рассуждая долго, он прямиком направился к трактиру «Гробы» и через малое время уже входил в заведение, поднявшись по скрипучим деревянным ступеням.
Почему трактир звался «Гробы»? Ничего удивительного: внизу, под питейно-едательным заведением, находилась мастерская гробовых дел мастера Якима Остапчука, где стояли готовые гробы, обшитые материей и крапом, с кистями и без. А народ у нас не без юмора, точнее, весьма ехидный. Вот и прозвали трактир над мастерской «Гробы».
Ленчика здесь многие знали, но встретили достаточно холодно. Митя Безногий лишь кивнул, вышибала по прозвищу Бабай ухмыльнулся, а сам трактирщик только бросил беглый взгляд и отвернулся, не узнавая.
С «Гробами» Ленчика связывал целый отрезок жизни. Равно как с Митей и Бабаем. Можно сказать, он здесь начинал свою мошенническую жизнь. Здесь его выпестовали, научили уму-разуму. Первоначальному, конечно, ибо профессоров в трактире не имелось. Профессоров по мошеннической науке. Самое большее – приват-доценты. Да и то один – Митя…
Митя начал «работать» в трактире «Гробы» задолго до появления Ленчика. Почти сразу, как только потерял ногу, как он говорил, «в сражениях на благо Отечества». Ни в каких «сражениях», конечно, он не участвовал: просто его как-то пырнули ножом и попали в ногу. Рана загноилась, а потом прилепился антонов огонь, то есть гангрена. Митю отвезли в больницу, где, недолго думая, ему отпилили ногу, дабы заражение не пошло дальше. И он остался без ноги, что не мешало ему (а возможно, где-то даже и помогало) обыгрывать доверчивых или подвыпивших посетителей посредством трех половинок скорлупок от грецкого ореха и хлебного шарика. Собственно, Митя для трактира «Гробы» был некой неотъемлемой частью, вроде шарманки с ее «Девичьими грезами», картины с жирной теткой (поначалу отбивавшей аппетит после ее лицезрения, а после изрядного принятия спиртного, наоборот, способствующего необычайному прожорству) или неимоверно пыльной пальмы в кадке. К тому же Митина «работа» приносила трактиру дополнительную прибыль, потому как шибко проигравшийся (ежели, конечно, у него еще оставалась какая-то денежка) после игры с одноногим заливал навалившееся горе водочкой и запивал его пивом.
Суть Митиной «работы» была простой, а именно: на глазах у играющего он прятал шарик под одну из скорлупок, потом быстро двигал скорлупки в разных направлениях по столешнице, как бы тасуя их, а затем, выставив скорлупки в ряд, предлагал играющему указать ту, под которой, по мнению играющего, был шарик. Тот, неотрывно следивший за той скорлупкой, под которую Митя положил шарик, указывал, естественно, на нее, но под скорлупкой шарика не оказывалось. Потому что он каким-то непостижимым образом оказывался под другой скорлупкой. Играющий снова делал ставку и теперь уже точно, как ему казалось, следил за скорлупкой, под которую был положен шарик. На сей раз он уж явно не ошибется и сорвет куш! Да и Митя крутил по столу скорлупки не столь уж и быстро, чтобы дать возможность играющему уследить за скорлупкой, под которую он положил шарик. Когда же Митя выстраивал скорлупки в ряд и просил указать на ту, под которой находился шарик, то его там не оказывалось.
Нехитрая комбинация злила и прибавляла азарта. А Мите – денег. И хоть ставки были копеешные, за день натекало вполне прилично и достаточно для того, чтобы выпить, закусить, поделиться с Бабаем и припрятать кое-что на «черный день», которых набиралось немало.
Если игрок был слишком азартен или пустоголов (а такое случалось нередко), то такой мог проиграться до нитки и уйти из трактира без штанов, чему Ленчик, став работать с Митей в паре, не единожды был свидетелем.