Наконец ее дыхание стало ровным и медленным. И все-таки я еще чуть-чуть подождала. Я умела ждать, хотя сегодня мои нервы были натянуты как струны.
В комнате стояла кромешная тьма. Из окна рядом с моей кроватью дуло холодным ночным воздухом. Даррелл застонал во сне. На улице послышалось тявканье койотов.
Я встала с кровати и прислушалась, не шевелится ли мама. Она не шевелилась.
Я зашнуровала ботинки и накинула пальто. Мама знала, что я попытаюсь.
Дверь наверняка ее разбудит. Я обшарила все вокруг, вверху и внизу, на проходе. Мама поставила на пол перед дверью миску с сухим горохом. Ловушка.
Мне уже восемнадцать. Я достаточно взрослая, чтобы выйти замуж и стать хозяйкой дома, почему она хочет оставить меня здесь навсегда? Явно не из-за того, что ей нравится моя компания. Я осторожно отодвинула миску с горохом с прохода. Мне потребовалась целая вечность, чтобы поднять щеколду и открыть дверь. Я вышла наружу, и ветер тут же подхватил и растрепал мои длинные волосы. Какой стыд, что я иду к тебе с непокрытой головой и распущенными волосами. Меня пьянило это чувство.
Я прикрыла за собой дверь и сделала несколько осторожных шагов. Как только я отошла достаточно далеко, чтобы меня не было слышно, ноги сами побежали к тебе. Они знали дорогу. Темная ночь скроет мою вылазку. Ветки деревьев гладили мое лицо. Волосы развевались сзади, как флаг. Я чувствовала себя такой храброй. И дело было не в ночи и не в лесе. Мысли были заняты только тобой, тем, что ты пришел ко мне, спрашивал и думал обо мне. У меня как будто выросли крылья.
LXXIX
Из-под темной двери струился свет, на который я полетела как мотылек.
Вот и твой дом. Я остановилась. Мне стало больно дышать. В твоем окне горел свет.
Дверь была темной, но из-под нее выбивался свет, на который я полетела как мотылек.
Вдруг, услышав мой голос, ты меня оттолкнешь.
Ты знаешь, я не могу говорить. Я верю тебе. Ты самый хороший человек из всех, кого я знаю. Мое сердце в твоих руках.
Я заставила себя подойти к твоей двери и постучала.
LXXX
Шаги. Звук открывающегося замка. Вот и ты. Твоя рубашка наполовину расстегнута, волосы растрепаны, глаза широко открыты от изумления.
Я обхватила себя руками и стала заклинать вернуться обратно в свою кровать.
Но совсем рядом стоял ты, и пламя свечи освещал каждый сантиметр твоего теплого тела. От твоего взгляда не скрыть ни моих волос, ни свадебной белизны моей ночной рубашки. Мне показалось, или ты действительно смотрел на меня так, как никогда раньше?
– Джудит.
Ты снова произнес мое имя. Нас никто не видит.
Твои глаза широко раскрыты, это так не похоже на тебя. Но ночь в разгаре, и никого рядом.
Ты распахнул дверь.
– Входи, пожалуйста.
На этот раз ты сам меня пригласил. Я не знала, что мне делать дальше, но ты предложил мне стул, поставил чайник на огонь и подбросил в очаг дрова. Ты собираешься предложить мне чашку чая. Я села на стул с прямой как палка спиной.
Ты сел напротив и наклонился ко мне. Мне была видна под рубашкой твоя грудь, и это заставило меня покраснеть. Ты вглядывался в мое лицо, и явно чувствовал себя неуверенно, но то и дело взгляд останавливался на моих волосах.
– Хорошо, что ты пришла.
Городские кумушки с этим бы наверняка не согласились, но мы это переживем.
Чтобы не вводить тебя в смущение, я разглядывала комнату. В ней царил полумрак, нарушаемый лишь пламенем свечи и очага. Мой взгляд притягивала кровать, накрытая голубым покрывалом. Интересно, чтобы ты сделал, если бы нашел на ней меня?
– Наверное, я кажусь тебе странным.
Конечно, нет! Я замотала головой. Только не ты. Никогда.
– Можно задать тебе один вопрос?
Конечно.
– Все эти годы я никогда не думал, что…
Я наклонилась к тебе и смотрела на твои зубы, язык и губы, когда ты говоришь. Ты запустил пальцы в волосы. Я почти не могла дышать.
Ты говорил, глядя в пол.
– Я должен знать, иначе это сведет меня с ума, – прошептал ты, – это был…
Я подалась вперед и коснулась твоей руки. Во второй раз. Мою ладонь будто охватило пламенем. Я сжала руку и заставила тебя посмотреть мне в глаза. Что ты видишь? Можешь спрашивать меня о чем угодно, Лукас, я открою тебе всю правду, которая есть во мне, а если потребуется, нарисую тебе одну из своих дурацких картинок. Нет ничего, что я бы тебе ни рассказала и ни сделала для тебя.
Ты пытался сглотнуть, как будто в горле у тебя застряла кость. Твой взгляд был прикован к моей ладони, лежащей на твоей руке. В глазах застыла мольба, и мое сердце раскалывалось на части. Я не отпускала твою руку.
– Ты привела моего отца на поле боя и спасла всех нас.
Я растаяла от удовольствия, хотя ты и напомнил о нем.
– Много лет я считал, что он умер, увидеть его снова было для меня шоком. Меня все время мучает мысль… Мысли. Почему он не приходил ко мне? Почему не попросил о помощи. Не хотел меня видеть? Он навредил стольким людям.
Конечно, ты страдаешь, хотя и умело скрываешь это. И все это ты рассказываешь мне! Мне!
– Но самое плохое – было думать, и бояться… Я не хочу делать тебе больно, но пока не узнаю, не будет мне покоя.
Я придвинула стул на дюйм ближе и посмотрела ему в глаза, крича о своем сочувствии и поддержке.
Ты поднял голову и встретил мой взгляд.
– Это мой отец сделал с тобой такое?
LXXXI
Я отдернула руки.
LXXXII
Если я промолчу, то это тоже будет ответом.
Но ответить нужно.
Ложь защитит тебя. Сможешь ли ты поверить в то, во что захочешь поверить?
Если я скажу правду, ты будешь смотреть на меня как на прокаженную. Тем более что я такая и есть.
Я обещала рассказать тебе всю правду.
А ты захотел услышать ее.
LXXXIII
Но хуже всего, что ты искал меня именно из-за этого.
Какая же я дура.
LXXXXIV
В твоих глазах безнадежность и тоска. Желание и ужас. Я уже видела раньше такой взгляд. Не в этой комнате, и не ты на меня так смотрел.
Пламя свечи дрогнуло, и в твоем лице ясно проступили его черты.
LXXXV
– Он тебя нашел и лечил твои раны? – сказал ты, с полными мольбы глазами.
LXXXVI
Да, он меня нашел. Но не лечил.
LXXXVII
Лукас, по малейшей твоей просьбе я паду к твоим ногам. Я солгу для тебя, я солгу, чтобы сделать тебе приятно, солгу, если сумею найти слова, чтобы сделать это.
Но не в этом. Даже ради тебя. Из-за этой правды ты меня возненавидишь, если уже не возненавидел. Я того не сделаю и ради себя тоже.
Ты хочешь, чтобы я тебе сказала. Хочешь понять, почему он сделал такое, унять свою боль, даже переступив через меня. Неужели я снова должна принести себя в жертву, чтобы облегчить страдания еще одного мужчины?
Я смахнула слезу с уголка глаза, и не моя вина, что ты это заметил. Глаза тебя выдали, я поняла, что тебя переполняют стыд и чувство вины за то, что ты сказал.
Но и мне от этого не стало лучше.
Твой взгляд был полон тоски, в нем мелькнуло понимание. Я встала, повернулась и оставила тебя.
LXXXVIII
Ты крикнул мне вслед: «Джудит!», но я не остановилась.
Ноги сами несли меня к дому, впрочем, мне было все равно, куда идти. Дома никому не интересно видеть мои слезы и слышать рыдания. Ночной ветер стал пронизывающим. На улице действительно похолодало, или мне так кажется? Я ускорила шаги, перешла на бег и остановилась только у двери дома. Мне не нужно от тебя никакого внимания.
Глупо было что-то себе воображать! Глупо мечтать! Глупо думать, что твой приход – чудо, что ты, несмотря ни на что, пришел ко мне!
Никому в мире до меня нет дела, но ты так хорошо ко мне относился. Ты заставил меня поверить, что уважаешь меня, что для тебя не имеет значения то, что со мной случилось.
Но ты не виноват, что я отдала тебе свое сердце, не виноват, что ты разбил его.
LXXXIX
Я буду жить в доме полковника. Я сдержу данное обещание и не нанесу ему вреда. Фантом составит мне компанию. Я избавлюсь от маминого контроля и никогда больше не увижу в твоем взгляде осуждения за то, что я покрыла себя позором и твой отец навеки стал моим мужем.
Именно поэтому я никогда тебе не отвечу, я уже сделала это.
Книга третья
I
Войдя в дом, я сильно хлопнула дверью. Мама с Дарреллом подскочили в кроватях и сели.
– М-м-м, – произнесла я, чтобы они поняли, кто это.
Даррелл снова лег. Мама некоторое время не двигалась – в комнате воцарилась полная тишина – но потом и она легла.
Я сняла пальто и ботинки и тоже юркнула под одеяло.
Даррелл начал похрапывать.
Мое тело было тяжелым и болело. Хорошо бы уснуть, но я не могла. Тишина и тьма душили меня, гнали меня из дома к реке, в хижину полковника сейчас же, немедленно. Но это смешно.
Я уйду и там попробую забыть тебя.
На мне теперь лежит вдовья обязанность позаботиться о том, что оставил там твой отец. В его хижине умерла Джудит и родилась я. Разве я не имею права вернуться в родной дом?
Я уйду и там попробую забыть тебя.
На мне теперь лежит вдовья обязанность позаботиться о том, что оставил там твой отец. В его хижине умерла Джудит и родилась я. Разве я не имею права вернуться в родной дом?
Ты смог вскружить голову юной Джудит. Ей следовало быть осмотрительней.
А ночь все длилась и длилась.
– Думаешь, он женится на тебе?
Мама. Мои мышцы напряглись до судорог.
– Этот мужчина. Или юноша. К которому ты ходишь.
Меня парализовало. Она считает, что я таскаюсь к любовнику в сенной сарай. Моя собственная мать.
Ее голос был негромким и спокойным. Казалось, что из-за занавески, где стоит кровать, со мной говорит призрак.
– Или он женат? – так болтают подружки во время церковной службы.
Сделать вид, что я сплю? Нет, она знает, что я не уснула.
– Если ты намерена вести себя как проститутка, ищи себе другой дом.
У меня перехватило дыхание, из горла вырвался звук, который она услышала.
– Для твоего же блага, – продолжила она, – было бы хорошо, если бы он все-таки на тебе женился.
II
За годы, проведенные с ним, я научилась беззвучно плакать. Хотя вообще-то я научилась не плакать вообще.
Но мама сумела найти тот кусочек моей души, который был еще жив, о котором я даже не знала, и раздавила его между пальцами.
Как она могла, видя меня каждый день, поверить в такое? Моя боль разбудила воспоминания о жизни и о маме, той, которой она была до того, как он забрал и покалечил меня.
III
Нет, я больше не могу здесь жить.
Но тут я вспомнила, что собиралась сделать. Я перееду в хижину к полковнику. Завтра же.
Не из-за мамы. Из-за тебя. Я вас обоих оставлю в прошлом.
Какое странное облегчение я испытываю. После агонии уход приносит оцепенение, которое со временем превратится в ясность. И я увижу мир и свое место в нем без тебя, как в первый раз, как будто с высоты птичьего полета. Даже если он не покажется мне огромным и совершенным, он все равно будет реальным и стабильным, в отличие от мира, который я сама создала вокруг тебя.
Я сделаю это. Я смогу тебя победить.
IV
– Вставай, соня! – рявкнула мне мама прямо в ухо. – Зима на дворе, а ты время теряешь!
Я села на кровати, не в силах сосредоточиться. Когда я умудрилась уснуть? Я действительно ходила ночью к тебе? И мама со мной говорила? Сегодня утром она ведет себя как всегда. Мне почудилось, или она правда собралась выгнать меня из дома?
Я взглянула в окно.
Снег! Тяжелый и глубокий, он продолжает идти.
Вот почему свет кажется таким странным, а звуки приглушенными. Вот почему я так долго спала. Из-за снега я даже пропустила восход солнца.
Мама открыла сундук с зимними вещами – шапками, перчатками и шарфами. Я укуталась, взяла ведро и пошла в хлев. Существо ждет, когда ее подоят, ей все равно, идет снег или нет.
Я принесла ей и Фантом сена, подоила Существо и вычистила стойла. Когда я вернулась, снег почти замел мои следы. Прищурившись и заслонившись от снежинок, я обернулась в сторону курятника, у которого хранились дрова. На сколько дней их хватит? Если метель будет продолжаться, ненадолго. Обычно этим занимался Даррелл.
Хотя почему меня должно беспокоить, хватит матери дров или нет?
Я отдала маме молоко и побрела в курятник. Ноги совсем промокли, снег залеплял лицо. Я открыла дверь. У кур хватило ума не выходить на улицу. Я быстро накормила и напоила их, сгребла навоз и выкинула его на улицу. Пусть лежит, снег скроет запах.
Когда я вернулась, дверь была заперта. Я стучалась и скреблась, ответа не было. Потом я несколько раз ударила по ней кулаком, и наконец мама открыла ее. Она не стала ничего объяснять.
Мне это было не нужно.
V
Я стянула с себя промокшую одежду и села к очагу. Даррелл с трудом подвинулся, чтобы освободить мне место.
Грандиозные планы прошлой ночи теперь казались мне пригоршней снега, засунутой за шиворот. В такую метель вряд ли мне удастся вообще добраться до хижины, не то что выжить в ней. Даже если метель через два дня кончится, я не готова уйти. Что я буду есть? Чем греться?
И как я могу оставить Даррелла?
Но пережить зиму в одном доме с мамой, испытывающей ко мне лишь презрение.
И с тобой…
Я обязательно уйду, но не раньше весны.
VI
Даррелл прилепился к окну. Он всегда по-детски радовался снегу.
Ему приходилось то и дело стирать изморозь на стекле, появлявшуюся под его дыханием.
Из дома, где в очаге потрескивает огонь, снегопад кажется прекрасным, каждая веточка, каждый ствол дерева покрываются снежным покрывалом, скрывающим осеннюю грязь под ослепительной белизной. Я вспомнила, что когда-то мне, как и Дарреллу, тоже очень нравилось на него смотреть.
Интересно, до него уже дошло, как снег может осложнить ему жизнь? Сможет ли он теперь вообще выходить?
– Помоги мне выйти на улицу, Джуди, – попросил он. – Я много недель сидел дома. Мне так хочется попробовать снежинки на вкус.
Мама решила, что на это даже не стоит отвечать.
Но видимо, время для первого выхода Даррелла из дома подошло.
Увидев, что я ищу в сундуке его шапку и шарф, она уперла руки в боки.
– Интересно, что это ты делаешь?
Я протянула Дарреллу брюки и помогла ему их надеть поверх ночной рубашки. Натянув на культю носок, я подняла свободную штанину и нетуго подвязала ее к поясу. Он накинул куртку, надел шапку и перчатки.
– Ты не выйдешь на улицу, – взорвалась мама. – Ты там и сгинешь.
– Я потерял ногу, а не легкие, – сказал Даррелл. – Самое время снова увидеть мир.
– Я запрещаю.
Даррелл потянулся ко мне, и я помогла ему встать.
Здоровая нога была слабой и нетвердой. Он крепко прижался к моему плечу, я обняла его за талию, и мы кое-как поковыляли к двери.
– Ты поскользнешься, упадешь и обязательно сломаешь другую ногу, – мама с силой захлопнула за нами дверь.
– Зима всегда выводит ее из себя, – сказал Даррелл.
Он сделал несколько глубоких вздохов, впуская в себя морозный воздух. Он пах свежестью, влагой и чем-то сладким.
Он так долго лежал в темном помещении, что его глаза никак не могли привыкнуть к такому обилию света. Он все время щурился. Снежинки таяли на его рыжих ресницах.
Я посмотрела в сторону ручья, тонкой черной линией разрезающего белое лицо земли. Там далеко находится твой дом. Я вижу столб дыма, который причудливо, как девичьи непокрытые волосы на ветру, поднимается в небо из твоей трубы.
Чем ты сейчас занят?
Какое мне дело?
Никакого.
Это как еще одна ампутация. Ты был моей плотью, моей кожей, и рана еще долго будет кровоточить и болеть.
VII
Я чуть подтолкнула Даррелла, и мы пошли вперед. Снег скрипел под ногами. Один раз его нога подогнулась, но я успела подхватить его и прижать к себе. От него остались кожа да кости, и хотя он был немного выше меня, мне было совсем нетрудно его держать.
– А Мэт и Хосс наверняка уже катаются с Драмондского холма, – сказал Даррелл.
Я кивнула. Без всякого сомнения, сегодня все, наспех переделав домашние дела, побегут с санками туда.
– И занятия наверняка отменили.
Он начал дрожать. Мне еще не было холодно, но бедняга слишком тощий, чтобы оставаться на улице в такую погоду.
Я попыталась потянуть его обратно, но он отказался двигаться. Если я попробую сделать это еще раз, то уроню его.
Он посмотрел на меня так, будто видел в первый раз.
– Я хочу вернуться в школу, Джуди, – сказал он. – Это мой единственный шанс.
Вглядевшись в его серо-голубые глаза, я поняла.
– Ты поможешь мне?
Мои мысли закружило, как снежинки на ветру. Я буду помогать ему? А кто поможет мне? Почему все, кому не лень, относятся ко мне как к бракованному товару, негодному для счастья? Как будто я ничего не жду от жизни, как будто у меня нет никаких желаний и надежд? Кто сказал, что моя судьба до самой смерти быть опорой, костылем для всех остальных?
Из каких таких соображений было решено, что юноша без ноги более полноценен, чем девушка без языка?
Да если бы мне пришло в голову, что Даррелл хоть на секунду задумался обо мне и моих желаниях, я бы с полным правом могла бы считать себя городской сумасшедшей.
– Что скажешь, Джуди? – он улыбнулся, и на его щеках появились ямочки.
Даррелл продолжает думать о своем будущем, так и должно быть. Он прав. Мама будет стоять насмерть, только чтобы не пустить его в школу, но без учебы чем может заняться инвалид?
Насколько я понимаю, почти ничем.
Но если я ему пообещаю, то останусь здесь, и ты будешь находиться совсем рядом, посыпая солью мои открытые раны.
Зима поймала меня в ловушку. Весной нам обоим будет проще двигаться. Даррелл будет ходить в школу с костылем, а я смогу переселиться в свой новый дом.
Но как нам петь песнь Господню на земле чужой?
Удастся ли мне каким-то чудом раздобыть книги и взять их с собой в хижину полковника? Смогу ли я до конца зимы выучиться читать?