— Важная птица! — буркнул он. — Совсем как мой сын. Простой труд ниже нашего достоинства!
— Дело не в этом, — сказал я. — Вы же знаете, что дело не в этом. Спасибо вам…
— Важная птица!
Я отвергал великий дар. Господин Ботен предлагал мне все, что у него было. Сердце у меня обливалось кровью, но по–другому поступить я не мог. Я чувствовал: лучшая моя часть навсегда останется с ним — в длиннохвостой лодке посреди моря, в маленьком доме на вершине холма, в ресторане на берегу, — и я до самой смерти буду помнить его лицо и его доброту. Но я не умел этого выразить, а он знал только, что мы скоро уезжаем. Мне хотелось сказать ему, что ни один человек в моей жизни не относился ко мне так по–отечески, и, наверное, мне бы удалось найти нужные слова.
Но было слишком поздно. Он отвернулся и пошел в кухню, где сидела вокруг маленького столика моя семья и ела из огромной тарелки лапшу с омарами. Госпожа Ботен посмотрела на меня и улыбнулась, потом увидела лицо мужа, и ее улыбка померкла, как и прекрасное, нарисованное ими будущее, в которое мне самому хотелось поверить.
Я любил старого тайца, но я не был ему сыном, а он мне — отцом, и никакими сожалениями этого не исправить.
Ник праздновал. Причем, судя по тому, какой походкой он шел, праздновал довольно давно.
Войдя в «Почти всемирно известный гриль–бар», Ник приветственно поднял руку и запутался в гирлянде, украшающей дверной проем. Хозяевам пришлось повозиться, чтобы его вызволить.
Красный, со смущенной улыбкой на лице, Ник нетвердой походкой пробрался между посетителями к столику у самой кромки воды, за которым сидели мы, и гордо помахал у нас перед носом газетой.
— Возрадуйтесь! — крикнул он. — Возрадуйтесь!
Потом увидел детей и театральным жестом приложил палец к губам. Рори спал, уронив голову на руки. Кива сонно накладывала себе в рот лапшу. Глаза у нее слипались.
— Они совсем вымотались, — сказал я. — А вот ты, похоже, чем–то доволен.
Ник сел и разложил на столе газету.
— Ее напечатали — мою статью о китайском квартале. Вот она.
Это была та самая газета, в которой он работал в Лондоне, раскрытая на одной из последних страниц. Подписанная его именем статья в рубрике о путешествиях занимала целый разворот. На фотографии симпатичная молодая пара сидела в саду при кафе «Чайна инн» и ела тайский салат. Я взглянул на дату: газета вышла почти неделю назад.
— Поздравляю, — сказал я и начал читать.
— Ее сильно урезали, — произнес Ник не то сердитым, не то извиняющимся тоном. — У меня было больше истории: как китайцы приплыли на остров и работали на рудниках, как продолжали строить даосские храмы, хотя постепенно обращались в буддизм.
В свете разноцветных лампочек его лицо выглядело усталым и потным.
— Строчку про храм Ясного Света и ту вырезали!
— Тебе удалось напечатать статью, а это главное, — сказала Тесс.
Ник просиял:
— Да, удалось!
Кива положила вилку и привалилась ко мне. Она почти спала.
— Давайте выпьем, — с улыбкой предложил Ник.
Я колебался только секунду.
— Конечно, надо отметить. — Я взглянул на статью. — А сколько тебе за нее заплатят?
Ник то ли не расслышал, то ли не хотел об этом думать. Он махнул рукой, и к нам подошел не знакомый мне официант.
— Две бутылки пива «Сингха», — сказал Ник. — Извини, что ты спросил?
— Кай сегодня не здесь?
— Нет. Моя жена работает теперь в новом баре.
Дальше по пляжу, там, где начиналась светящаяся дуга недавно построенных заведений, из «Длинного бара» гремели западные хиты десятилетней давности.
— Вот где я хочу выпить, — заявил Ник.
В глубине «Почти всемирно известного гриль–бара» кто–то нажал на выключатель, и разноцветные лампочки погасли.
На другом конце Най — Янга все еще было оживленно.
По дороге тянулась шумная процессия мотоциклов и скутеров, среди которых иногда осторожно проезжало такси. Между темной дорогой и ярко освещенными магазинами двигались толпы фарангов.
В ателье «Питер сьют интернэшнл» господин Питер показывал покупателю в шортах и майке с надписью «Пососи мой буй» образчик серой фланели в узкую полоску. Подружка покупателя сидела рядом и, хмурясь, разглядывала свои руки, покрытые следами от комариных укусов. В массажном салоне пожилые женщины стояли на коленях перед полулежащими клиентами. Посередине улицы из «Длинного бара» гремел известный хит Bon Jovi. Первым, кого я увидел внутри, был Фэррен.
На столе перед ним лежал огромный кусок льда в ведре для шампанского, и Фэррен рубил, колол, кромсал его пестиком зловещего вида. Наверное, лед с рыбного рынка впервые использовали для чего–то, кроме морепродуктов. Увидев нас, он не остановился, а продолжил работать.
— Я впущу вашего приятеля, только потому что мы с вами друзья, — обратился ко мне Фэррен. — Вы в курсе, что он уже был здесь и пытался устроить сцену?
Я посмотрел на Ника. Он рассмеялся и покачал головой, потом быстро стиснул мои плечи и пошел к стойке.
— Уведите его отсюда, пока никто не пострадал, — сказал Фэррен.
Я осмотрелся. Должно быть, так выглядели азиатские бары лет пятьдесят тому назад — бары, предназначенные для того, чтобы вытягивать деньги из британских моряков и американских солдат. Моряки и солдаты давно умерли от старости, а схема действовала до сих пор. Все в «Длинном баре», словно отпущенные на берег матросы, спешили урвать у жизни побольше удовольствия, пока время не истекло. «Длинный бар» походил на «Безымянный» или любой другой бар с Бангла–роуд — те же мужчины, девушки и пиво. Только этот был больше, потому что здесь, на севере, земля стоила дешево. Сцену в центре зала окружала вытянутая овальная стойка. За ней стояло четыре бармена — два тайца и две тайки, — которые с трудом справлялись с потоком заказов.
Все табуреты в баре были заняты. На каждом сидел европеец, на котором висела одна, а то и две местных девушки. Другие девушки стояли на сцене, рассеянно раскачивались под музыку и время от времени останавливались, чтобы глянуть в зеркало, проверить сообщения в телефоне или поболтать с подругами. В основном же они просто раскачивались, уставившись в одну точку, и думали о чем–то своем.
Здание открывалось прямо на пляж: непонятно, где кончался бар и начинался Най — Янг. В полумраке, вдали от сцены, виднелись высокие столы, заставленные стаканами с выпивкой и пустыми чашками, куда официантки засовывали счета. Ник исчез в толпе. Кай тоже не было видно. Я попытался отыскать ее среди официанток по золотистой пряди в волосах.
Среди такого обилия полуголых тел — миниатюрных смуглых девушек, одетых то ли для пляжа, то ли для постели, и крупных, бледных мужчин с голыми белыми ногами и мясистыми руками в татуировках — официантки выглядели почти строго. На них было что–то вроде мужских вечерних костюмов — черный галстук–бабочка, белая рубашка, короткий черный пиджак. Судя по виду, работа «Питер сьют интернэшнл». И никаких высоких каблуков — все официантки носили туфли на плоской подошве, чтобы передвигаться быстрее.
Кай сидела на дальнем конце стойки и играла в «Четыре в ряд» с добродушно застенчивой улыбкой на лице.
— Посетителям она нравится, — сказал Фэррен, продолжая остервенело дробить лед. — Есть в ней что–то милое, а такое не часто встретишь в баре. Понимаете, о чем я, Том?
— Она только недавно вышла замуж.
В ответ он рассмеялся:
— За неудачника, который не в состоянии содержать молодую жену.
Лицо Фэррена было покрыто потом. Из ведра на стойку летела мелкая ледяная крошка.
— Я предложил ей больше денег, — добавил он. — Действует безотказно. Послушайте, Том, ваш поддатый друг может остаться, если не будет устраивать сцен.
— А что он сделал?
Фэррен покачал головой.
— Он хотел сыграть с ней в «Четыре в ряд». А у нас правило: либо ты играешь со всеми, либо ни с кем.
Я направился к стойке. Кай встретилась со мной взглядом и отвела глаза. Я понял, с кем она играет, только когда подошел почти вплотную, и то засомневался: бритоголовые, все в татуировках, они ничем не выделялись из толпы посетителей. Но я узнал их по трем «Харлеям», припаркованным снаружи. Это были три байкера из «Почти всемирно известного»: прихвостень главаря, толстый мерзавец и лысый верзила с козлиной бородкой. С этим надо быть начеку, подумал я, но именно бородатый и протянул мне руку — огромную мясистую лапищу.
— Не обижайся, приятель, — сказал он. — Мы же не знали, что ты кореш Фэррена.
Я кивнул и вежливо улыбнулся:
— Я вам, мерзавцам, не приятель.
Я отвернулся, озираясь в поисках Ника, и тут почувствовал на плече чью–то руку. Длинноволосая тайка лет пятидесяти приблизила свое лицо чуть ли не вплотную к моему. Она была с ног до головы одета в черное, словно пыталась слиться с полумраком, царящим в баре. Я понял, что это мама–сан, которая управляет заведением. Ее кожа напоминала поверхность луны.
— Линдси сейчас занята, — сообщила она доверительным шепотом.
— Линдси?
Мама–сан имела в виду Кай. Имя Линдси ей дали в баре. А может, она сама его выбрала. Нелепое имя для чао–лей.
— Она увидится с вами позже. А пока… у нас много хороших девушек.
Я стряхнул ее руку и вышел на пляж. Было уже прохладно, и желающих выпить на открытом воздухе осталось мало. Ник сидел один за ближайшим к морю столиком и пытался закурить. Я выдернул сигарету у него изо рта и отбросил ее в сторону.
— Ты же не куришь, — напомнил я.
Ник нахмурился и рассеянно глянул на сигарету, потом повернулся ко мне:
— Хочешь выпить?
Ник помахал рукой в воздухе. Теперь, вблизи от жены, он казался еще пьянее.
— Эй, две бутылки пива «Сингха»!
— Пойдем домой, — сказал я, вставая. — Хватит на сегодня.
Перед нами появилось две бутылки. Я вздохнул и сделал большой глоток. От холодного пива и ночного воздуха по телу прошла дрожь.
— Я сыт этими барами по горло, — сказал Ник.
— Она просто официантка, — возразил я, — вот и все.
— Ты знаешь, что происходит в таких барах? Знаешь о штрафах, которые клиенты платят за право увести девушку с собой? О медицинских обследованиях каждые две недели? — Он горько рассмеялся. — Весь Таиланд — один большой бордель.
— Неправда, — сказал я, достал из чашки счет и приготовил деньги. — Если тебе это надо, недостатка в борделях не будет. Если нет — всегда можно просто взять и уйти.
— Но я‑то не могу уйти. Я должен быть рядом с женой… на всякий случай.
Ник покачал головой и закрыл лицо руками. Я огляделся. Мне не хотелось, чтобы он плакал здесь.
— Ник…
— Чтобы убедиться, что с ней все в порядке. — Он посмотрел на меня своими несчастными, мокрыми от слез глазами. — Просто на всякий случай.
— Я понимаю. Но сидеть здесь, шпионить за ней…
— Я не шпионю, — возразил Ник и одним глотком допил пиво. — Я просто хочу быть рядом.
Однако ему было отказано даже в этом. К нашему столику подошел вышибала. Он стоял, опустив руки по швам, и всей своей позой как бы извинялся перед нами, но я знал, что его поведение в любую секунду может измениться. Если Ник и заметил вышибалу, то виду не подал.
— Я слышал, некоторые женщины выходят за иностранцев, хотя у них уже есть тайский муж. Таких историй много. Говорят, они просто не считают нас полноценными людьми, поэтому браки с нами вроде как ненастоящие.
Я подумал о двоюродном брате Кай и тут же заставил себя отогнать непрошеную мысль.
— Это не ты говоришь, Ник. Это пиво в тебе говорит.
— Если кто–нибудь ее хоть пальцем тронет, я его убью!
— Эй, — сказал я, — держи себя в руках.
Вышибала взял Ника под локоть и почти без усилий поднял со стула. Таец знал, что делает. Все так же одной рукой он легко развернул моего друга лицом к выходу. Тогда я встал с места, перегнулся через стол и с силой ударил вышибалу в грудь. Он посмотрел на меня и улыбнулся. Он думал, что справится со мной одной левой, и, возможно, не ошибался. Однако не был уверен на все сто, потому что для меня этот пьяный англичанин значил гораздо больше, чем для него.
— Мы уходим, — сказал я, и вышибала отпустил Ника.
Я взял друга под руку и повел обратно в бар. Он улыбался и думал о чем–то своем.
— Знаешь легенду об Орфее и Эвридике? — спросил Ник.
— Просто пойдем домой, хорошо? Можешь остаться на ночь у меня.
— Орфей отправился в царство мертвых за своей женой Эвридикой. Она погибла в день их свадьбы, когда на нее напал сатир — бросилась бежать и упала в змеиное гнездо. Скорбя о жене, Орфей играл такую прекрасную музыку, что даже боги плакали.
Ник и сам заплакал.
— Кажется, я смотрел такой фильм, — ответил я. — Ну, пошли, пошли.
— Орфею было сказано, что он может забрать Эвридику из мира умерших при одном условии: если не будет смотреть на нее, пока оба они не окажутся в мире живых.
Мы вошли в «Длинный бар». Народу внутри стало еще больше, и продвигались мы медленно. Кай по–прежнему играла с байкерами в «Четыре в ряд». Один из них, маленький и мерзкий, привычным жестом положил руку ей на локоть. Ник на них не смотрел — изо всех сил старался не смотреть. Он был теперь Орфеем в царстве мертвых.
На сцене апатичных гоу–гоу танцовщиц сменила филиппинская группа — гитарист и певица. Гитарист сыграл вступление к Hotel California. Играл он очень хорошо. Девушка запела о темном пустом шоссе — тоже очень хорошо.
— Если я уйду отсюда, ни разу на нее не взглянув, у нас все наладится, — сказал Ник. — Я действительно в это верю.
Какая–то светловолосая девушка, очень хорошенькая и очень пьяная, забралась на сцену и принялась со смехом кривляться под музыку. Музыканты–филиппинцы добродушно улыбались: все это они видели уже не раз. Они не перестали улыбаться, даже когда блондинка схватила микрофон и начала подпевать, хотя была родом откуда–то из восточной Европы и не сильно разбиралась в творчестве Eagles.
— Я люблю ее, Том, — сказал Ник.
— Я знаю.
Мы проталкивались сквозь толпу.
Огромный мужик, бойфренд блондинки, попытался присоединиться к ней и исполнить дуэт. Однако ступеньки были рассчитаны на девятнадцатилетних тайских танцовщиц, а не на пьяных сорокалетних мафиози из восточной Европы. Мужик растянулся на лестнице и прокричал что–то на неизвестном мне языке. Возможно, что–то насчет прекрасного голоса своей подружки.
Наконец мы добрались до двери.
Ник обернулся.
Он просто не мог ничего с собой поделать.
Партия в «Четыре в ряд» закончилась, и Кай стояла теперь у стойки и, перекрикивая шум, обращалась к одному из барменов. Ник оглянулся прежде, чем они достигли мира живых.
— Черное на свадьбе… — пробормотал он. — Ты видел человека в черном на нашей свадьбе?
На другой стороне дороги стоял магазинчик, похожий на стеклянный ящик — одна из тех лавочек, где можно взять напрокат мотоцикл, заказать экскурсию, обменять иностранную валюту на баты, купить билеты на тайский бокс или сдать в стирку белье. Внутри не было никого, кроме малышки в деревянном манеже, которая училась вставать на ноги. Я смотрел на девочку, гадая, где ее родители, и не заметил мотоцикла, пока он чуть нас не переехал.
Я отшатнулся, и мотоцикл промчался мимо. Сбоку у него была люлька с металлической морозильной камерой. Мотоциклист, одетый в школьную форму, затормозил дальше по улице перед одним из массажных салонов, достал из морозилки несколько коробок с мороженым и отдал женщине в обмен на стопку батов.
Когда парнишка чуть меня не сбил, я не заметил светлую прядь у него в волосах. И только когда он распихивал деньги по карманам, я осознал, что полночный мороженщик — не кто иной, как Чатри.
Я отлучился в дом за спальным мешком, а когда вернулся в сарай, Ник пытался закурить очередную сигарету. На этот раз я отобрал у него всю пачку: в сарае стояли канистры с бензином и машинным маслом, не говоря уже о мотоцикле. Ник не возражал. Вечер совершенно его вымотал.
— Я был рад, что ты со мной на свадьбе, — сказал он. — Моя семья не понимала, но я чувствовал, что ты понимаешь. Кай особенная — каждый мужчина думает так о своей невесте, знаю. В ней есть что–то волшебное.
Ник посмотрел на меня, и в ту минуту он не показался мне таким уж пьяным.
— Моя жена совершенно неиспорченная.
— Постарайся заснуть, — ответил я. — Все у вас наладится.
Я действительно верил в то, что говорил. Он продаст еще несколько статей, денег станет больше, и все образуется. Я подошел к двери и подождал, пока он устроится в спальном мешке, прежде чем выключить свет. На это краткое мгновение мне почудилось, будто я его отец, а он мой ребенок. Потом я нажал кнопку выключателя, и стало темно, только снаружи бледно сияли луна и звезды.
— Есть одна фраза, которую мы говорим друг другу, — сонно пробормотал Ник, обращаясь уже к самому себе. — «Чан рак кхун джа дай». Мы все время ее повторяем.
— Я знаю, — ответил я, хотя по–прежнему понятия не имел, что она значит.
Тесс разбудила меня посреди ночи.
— Дым! — сказала она. — Дым!
Я выскочил из постели и принялся натягивать брюки, чувствуя в воздухе густой, едкий дым. Я бросился к двери, а за спиной у меня жена успокаивала проснувшихся детей. Господин и госпожа Ботен уже стояли на веранде своего дома. Рядом с ними, протирая глаза, появился Чатри. Господин Ботен поднял руку и указал в сторону берега:
— Это на пляже.
Далеко внизу изгибался дугой Най — Янг. Посередине пляжа в полной темноте бушевал огонь. Очевидно, пожар начался какое–то время назад, потому что отдельные языки пламени были уже высотой с самые высокие деревья.
В черноте ночи пожар распространял тусклый свет, освещая казуарины и отбрасывая гигантские тени, которые вытягивались и бешено плясали по спящему морю. Густой черный дым поднимался с пляжа, затмевая луну и звезды. Он ел мне глаза.