Они прекрасно провели время, отдыхая без лишней помпы. Как простые смертные, ездили на автобусные экскурсии или просто лежали на пляже, а вечерами сидели в открытых прибрежных кафе и цедили местное вино пополам с минералкой.
Северина охотно давала интервью, фотографировалась для местных газет и, когда восклицала: «Лучше Крыма нет места на земле!», ничуть не лукавила.
Безделье в компании родителей так нравилось ей, что она подумывала продать к чертям бизнес и поселиться здесь. Купить квартиру в одном из этих белых домов, окруженных каштанами и шелковицами. Выходя во двор, есть эти синие ягоды, чтобы почернели губы и пальцы… Денег от продажи хватит на тысячу таких спокойных созерцательных жизней!
Но вместо этого Северина вела переговоры об открытии сети «Северина» на полуострове. Раз уж она здесь!
Когда про ее отдых и бизнес-планы вышла статья в «Коммерсанте», от Новикова пришла одобрительная смс. Женя недавно показала ему, где в айфоне смайлики, и он стал рассылать их проверенным людям, как сумасшедший. Вот диалектика, смеялась Северина, отвечая подходящими символами. В отсутствие письменности доисторические люди рисовали наскальные рисунки, и мы теперь общаемся картинками, как первобытные. «У! – У!». Развитие идет по спирали, никуда не денешься.
Она надеялась, что за месяц Леша потеряет к ней интерес, но этого не случилось. Каждый день он писал пространные смс, больше похожие на письма, и которые при самом горячем желании нельзя было считать простым проявлением дружеских чувств. Похоже, он не понял, что это было бегство, а считал поездку в Крым чуть ли не актом гражданской сознательности.
Как только она вернулась, Тоборовский сразу позвал ее на свидание. Северина уступила, растерявшись от такого молодежного напора, и они снова провели прекрасный вечер в ресторане Дюма, который закончился поцелуем в Лешиной машине.
Поцелуй вышел упоительным и дерзким, так что даже с ее скудным любовным опытом нельзя было не понять, для чего Леша приглашает ее сегодня в гости.
Она осмотрелась. Странно, но этот дом не вызывает чувства отторжения. Будто она здесь часто бывала или даже жила.
Скромная, но изящная обстановка, благодаря которой тесное помещение кажется просторным. Готовясь к визиту, Северина дала себе слово не разглядывать жилище Леши на предмет сальных пятен и пылинок, но ничего этого не было и в помине, хоть порядок поддерживали мужчина и пожилая женщина. Кухня ее так просто восхитила. Мало того что в ней царила почти хирургическая чистота, так она еще была обставлена удивительно рационально. Из пятиметрового пространства выжато все, что возможно, и каждая вещь на своем месте.
– Чай? Кофе? – спросил Леша и улыбнулся.
Северина зябко повела плечами. Была у нее эта особенность – мерзнуть от сильного волнения.
Леша деловито поставил чайник, достал вазочку с пряниками, нарезал сыр.
На столе, накрытом тефлоновой скатертью цвета красного вина, стояло блюдо с фруктами. Чувствовалось, что Леша основательно подготовился к ее визиту, но Северина так волновалась, что не смогла бы съесть ни кусочка.
– Так смешно, – сказала Северина, – мы с тобой уже пожилые, состоятельные люди, а встречаемся в режиме «родители на даче», совсем как в детстве.
– Разве это плохо? – Леша энергичным движением подвинул свою табуретку вплотную к ней.
– Ничего… Хорошо. – Северина попыталась увеличить дистанцию, но в хрущевской кухне сделать это было невозможно.
Леша, впрочем, понял намек и отсел. Некоторое время они делали вид, будто респектабельно пьют чай. Поднимая чашку, Северина вдруг заметила, что у нее дрожит рука.
– Слушай, Льдинка-Северинка, – Тоборовский серьезно посмотрел ей в глаза, – если что, то ничего такого. Просто выпьешь чаю и посмотришь, как я живу. Я тебя не обижу, не бойся.
– Я и не боюсь. Просто волнуюсь.
– Я тоже, – он взял ее руку в свои и опустил взгляд, – откровенно говоря, у меня этого давно не было.
– Не так давно, как у меня, – буркнула она, – восемнадцать лет.
– Да, не так давно.
Она встала.
– Хочешь уйти? Но как же так, Северина?
– Я не знаю, Леша. Ты вряд ли мне веришь про восемнадцать лет. Думаешь, что я могла покупать себе отборнейших самцов.
– Нет, не думаю, – быстро сказал Тоборовский.
– Я просто сильно обожглась. И потом ничего не было. Так что я боюсь показаться тебе неумелой и неловкой. Вообще боюсь разочаровать тебя.
Они стояли, взявшись за руки. Кажется, все было ясно их душам, но тела никак не могли договориться.
– Ты меня не разочаруешь. Ни при каких обстоятельствах. Не думай об этом. Ну, хочешь, могу тебя напоить до полусмерти, у меня где-то было, а потом соврать, что все произошло? Второй раз уже не так страшно.
Северина засмеялась. Странно, но от глуповатой шутки озноб ушел.
За окном неожиданно быстро потемнело, надвинулись свинцовые тучи. На минуту все стихло, потом мелькнул краешек молнии, громыхнуло, и в одну секунду выросла стена дождя.
Он лил мощными струями, стекал по стеклу.
– Видишь, сама природа не хочет, чтобы ты уходила, – шепнул Тоборовский.
Он припал к ее губам и обнял настойчиво, но бережно.
Дождь шумел за окном и будил генетическую память о тех временах, когда спастись от стихии можно было, только крепко прижавшись друг к другу.
Он быстро постелил на узком жестком диванчике. Как ни была взволнована Северина, все же отметила, что белье только из магазина, даже бирка не оторвана, и эта мелочь почему-то тронула ее до глубины души и убедила в серьезности намерений Тоборовского.
Попросив Лешу отвернуться, она разделась и скользнула под одеяло. Неужели он спит на этой узкой девичьей кроватке? Вот бедняга…
Натянув одеяло до подбородка, она подумала, что могла бы устроить настоящее романтическое свидание в любом отеле мира. С джакузи, лепестками роз, шампанским и прочей дребеденью. И все это великолепие не стоило даже одной пружины в матрасе Тоборовского.
Северина крепко зажмурилась и лежала, пока он не прижался к ней всем телом. А дальше все вышло само собой.
И Северина вдруг поняла, что две половинки одного целого – это не красивая фигура речи, а настоящая правда.
– Останешься до утра?
– Нет, не могу. Надо было заранее сочинить что-нибудь про командировку, а теперь мама с папой не поймут.
– Ясно… Но, черт, меня к тебе тянет, как магнитик к холодильнику. Полежим еще, а потом я тебя отвезу.
– Угу, – она спрятала лицо у него на груди и почувствовала, как ей на макушку ложится теплая ладонь.
– Знаешь, Северина, за всю мою жизнь не было дня, чтобы я не вспомнил о тебе. Представлял, как ты живешь, как меняешься с годами… И, когда прочитал первую статью о тебе, даже испугался – так все совпало с тем, как я думал. Ради тебя я даже ходил обедать в «Северину».
– В смысле?
– В смысле что еда-то там так себе.
Она резко поднялась на локте:
– Что значит так себе?
– Отвратительная! – расхохотался Тоборовский.
– Ты врешь!
– Вру… Насчет еды. А что любил тебя всю жизнь, не вру.
– А не рано ли мы заговорили о любви? – буркнула она. – Мы же только начали встречаться и не знаем, что будет завтра.
– Северина! Если я люблю тебя сегодня, нужно сказать об этом сегодня. Потому что завтра может и не быть.
Леша сказал это серьезно и строго.
Северина провела кончиками пальцев по его груди и ощутила грубый рубец. Он боевой летчик, и много лет для него действительно завтра могло не наступить.
Почему ее не было рядом? Почему она не стала одной из тех жен, которые провожают мужа каждый раз, как последний, не зная, увидят ли его снова? У нее хватило бы сил.
Если бы Леша признался двадцать лет назад, кто знает, наверное, они стали бы такой же неразлучной парой, как ее родители. Не было бы ни мучений, ни унижений, ни одиночества! Но он двадцать лет думал непонятно о чем, а теперь изрекает, мол, спешите жить!
Ощущая на себе его взгляд, она неловко оделась. Нужно сказать… Нет, лучше просто уйти и сменить номер. В конце концов, она состоятельная женщина, может оградить себя от нежелательных контактов!
Ничего не выйдет у них. Чтобы создать крепкий союз, нужно быть молодым и нищим.
Вдруг Тоборовский крепко обхватил ее.
– Послушай меня, пожалуйста. Жизнь – не полет, в ней нет точки невозврата.
Вот и наступил день, когда Руслан пропустил свидание. Отговорился плохим самочувствием жены, но Инга понимала, что это всего лишь предлог. Она предложила помощь, но Руслан отказался. Мол, у него все под контролем.
– Спасибо большое, – спохватился, наконец, Волчеткин, – но у тебя и так полно хлопот. Думаю, мы с мамой справимся.
Он обнял ее и поцеловал, но нежность любовника не обманула Ингу. Типично мужская манера избегать скандалов и потихоньку сводить отношения на нет в надежде, что женщина рано или поздно поймет – ее не хотят.
Руслан выглядел измученным, осунулся, кажется, даже потерял несколько килограммов. Но если бы с женой было что-то серьезное, давно бы уже привез ее в клинику. Профессор Волчеткин не стеснялся душевнобольной жены.
Просто он порядочный человек и тяготится, что вокруг него образовался такой магический треугольник. Жена, любовница и возлюбленная.
Будь я добрая женщина, то перестала бы мучить его, – с усмешкой подумала Инга, – но я не такая.
Какая ирония судьбы… Мы с Русланом вместе уже почти три года, а я имею на него столько же прав, сколько эта рыжая сучка. И не могу оттаскать ее за волосы, как сделала бы законная жена, увидев этот наглый флирт. Ничего не могу, кроме как отойти в тень в нужный момент.
Инга до сих пор морщилась от стыда, вспоминая свой последний разговор с Полиной. Она не сдержалась, кажется, первый раз в жизни. Привыкла с достоинством переносить удары судьбы, принимать то, что нельзя изменить, а тут вдруг решила побороться. Зачем?
Полина сидела на скамейке возле входа в приемное отделение, впитывала солнечные лучи своей белой физиономией и пила кофеек. Инга присела рядом и как бы между прочим сказала, чтобы девушка была осторожнее с профессором Волчеткиным. Мол, у него сложные обстоятельства, больная жена и очень непростая мама. Не стоит ему слепо доверять.
Это были вполне доброжелательные слова, просто опытная женщина хочет предостеречь молодую коллегу, уберечь от опрометчивых поступков.
А Полина сказала:
– Инга Валерьевна! Если мне когда-нибудь понадобится ваш совет, я обязательно спрошу.
И окатила Ингу таким взглядом, что ее до сих пор мороз по коже пробирал.
В нем было все: и презрение к неудачливой сопернице, и превосходство красоты и молодости, и торжество над ее бессилием.
Кто знает, как далеко зашло у них с Русланом? Может, он рассказал ей о тягомотной связи, которую ему неловко оборвать… А если Полина вдруг ничего не знает, все равно прекрасно уловила суть. Женщину может обмануть мужчина, но не другая женщина.
Грегори все равно поедет к дедушке, у него тренировка, и как убить одинокий вечер? Снова бегать? Но она и так в последнее время тренируется, как сумасшедшая. Мышцы просто стальные! Пора прекращать эти побегушки, от себя не убежишь.
С полдороги она вернулась в хирургическую ординаторскую и поменяла себе дежурство. Будет не одна, а среди коллег. Тем более Побегалов тоже на смене, она будет поить его чаем и слушать разные истории, которые он мастер рассказывать. Кажется, этот высокий рыжий зануда – ее единственный друг. Хоть в последнее время рыжие люди не особенно нравились Инге, она чувствовала, что на доцента всегда можно положиться.
Инга едва не забыла один непреложный закон: когда меняешься сменами, сумасшедшее дежурство будет и у тебя, и у того, с кем поменялся. Вообще, странная штука медицина, вроде точная наука, стоящая на сугубо материалистических событиях, но приметы и суеверия здесь работают вернее, чем законы природы. И чем дольше работает доктор, тем больше в этом убеждается.
Давно пора издать методичку: сверхъестественное в практике врача.
Например, закон парных случаев. Если поступает пациент с каким-нибудь очень редким состоянием, будьте уверены, что через короткое время будет еще один такой же случай, а потом снова на много лет затишье.
Или вот с дежурствами. Как заступила в шестнадцать, так и не вылезала из приемного покоя. Инга была старшей в бригаде, в ее обязанности входило осмотреть всех пациентов и определить стратегию лечения. Кого в операционную, кого в палату, кого домой.
Где-то до девяти вечера потоком шла обычная рутина, а потом поступил молодой человек с необычной клиникой. Единственное, что пришло Инге в голову, – это спонтанный разрыв селезенки. А скорее всего, не спонтанный – многие, обращаясь, скрывают факт травмы. Ну, это их личное дело, главное, что необходима экстренная операция.
Инга вздохнула. Бригада у нее сегодня была слабая. Аппендициты и грыжи еще могли осилить, если без особенностей, а на лапаротомию придется идти самой.
Сделав ревизию, она похолодела. У пациента обнаружилась большая опухоль с распадом и кровотечением. Располагалась она так, что удалить было проблематично. Связь с нижней полой веной, а насколько плотная, не определишь, пока не начнешь мобилизацию. То ли просто тесно связана – тогда есть шанс отскочить, а если прорастает стенку сосуда – тогда беда. Начнется такое кровотечение, что они потеряют больного на столе за десять минут. С другой стороны, так оставлять тоже нельзя. Опухоль кровоточит, и любой гемостаз в ней будет ненадежным. Допустим, она прошьет проблемный участок, напихает гомеопатических губок, но уходить так – значит оставить человека с бомбой в животе. Или снова закровит, или нагноится, и тогда уж так рванет, что будьте-нате. Не говоря уже о том, что опухоль, скорее всего, злокачественная.
По хорошему, надо делать большую операцию, но у Инги нет достаточной квалификации, чтобы вступать в конфликт с нижней полой веной. И ни у кого в бригаде тоже. Нужно вызывать.
– Позвоните Волчеткину, – сказала она анестезиологу, – обрисуйте ситуацию, пусть едет помогать. Ему тут минут пятнадцать от силы.
Тот вышел в коридор, но через минуту вернулся.
– Сказал, никак.
– Что? – Инга не поверила своим ушам. Обычно Руслан подхватывался, когда его вызывали. А к ней сейчас прийти на помощь почему-то не может. Что ли думает, она его специально заманивает для выяснения отношений или любовных утех? И чем он, интересно, занят? Уж не свиданием ли с Полиной Андреевной? Нет, это паранойя!
– У него какие-то проблемы дома.
Ладно, делать-то что? Кто у них еще такого же уровня? Спасский? Но он недавно перенес инфаркт и не может работать, как раньше. Нет, если она ему позвонит, он немедленно примчится и прооперирует в лучшем виде. И потом окажется в реанимации на соседней койке с пациентом.
Есть еще Мила, но она в отпуске, улетела в какие-то теплые края по приглашению зятя-олигарха.
А остальные ребята… Их имеет смысл вызывать только для того, чтобы разделить ответственность за смерть пациента на операционном столе. Только для отчетности.
Инга осторожно убрала тампон, которым прижимала кровоточащий участок. Нет, чуда не случилось, все еще сочится, хотя не так интенсивно.
«Да чего я парюсь? – вдруг зло подумала она, – моя задача как дежурного хирурга устранить непосредственную угрозу жизни. Вот и все. Сейчас кетгутом прошью, дренажи поставлю, а дальше – хоть трава не расти. Не моя проблема. Ну, нагноится у него все, ну, метастазы полезут. Судьба такая. Почему я должна из-под себя выпрыгивать, всех спасать, когда ради меня никто никогда и пальцем не шевельнул».
Но Инга медлила. Приказала анестезиологу позвонить в приемной покой, доложить, что у них тут неясная ситуация, ответственный хирург занят, операционная занята, так что пусть или в бюро госпитализации звонят, чтобы им пока не везли хирургических пациентов, или будут готовы вторую операционную развернуть.
Может, все-таки Спасского вызвать? Или самой попробовать? Вдруг отскочит? Взять заранее на «держалки», протез приготовить? Авантюра…
В попытке спасти она запросто убьет человека.
Инга вздохнула и подумала, какого черта она поменялась сменами. Сидела бы сейчас дома, оплакивала бы спокойненько свою женскую судьбу…
– Что, с ветром худо и в трюме течи? – вдруг услышала она, и сердце екнуло. В дверях операционной стоял Виктор Викторович Стрельников, бывший любовник, бывший завкафедрой, а ныне – ректор.
Не самое подходящее место и время выбрала судьба, чтобы столкнуть их снова.
Надеясь, что голос звучит сухо и деловито, Инга обрисовала ситуацию.
– Ну, я моюсь.
– Как это? – вдруг воскликнула операционная сестра. – Вы же ректор!
– Так и что ж теперь? Не оперировать? – засмеялся Стрельников. – Пусть мне только санитарочка покажет, где у вас чего. Гусечка, прижми пока тампоном, я через минуту буду. А вы готовьте сосудистые инструменты мне под руку, и протез пусть лежит поблизости.
– Дерзкий костюмчик, – Стрельников вошел в операционную, держа обработанные руки на отлете. Все захихикали. Роба, которую впопыхах нашла санитарка, была мала корпулентному Виктору Викторовичу на несколько размеров. Штаны обтягивали бедра, как балетные трико, а рубаха открывала небольшую полоску голого живота.
Его появление разрядило обстановку, ушла тревога и безысходность, и, хоть все понимали, что предстоит трудная, долгая и рискованная работа, растерянность сменилась деловым настроем.
– Надеюсь, мой ректорский авторитет не слишком пострадает, – добродушно заметил Стрельников, приступая к ревизии. – Был такой профессор Колесников, замечательный хирург. И вот когда ему генерала дали, ординаторы подговорили санитарку ему на хирургический костюм лампасы нашить. Мол, теперь без этого никак. Что ж, Гусечка, ты права. Надо удалять это все, хоть риск большой. С кровью что? Кто ответственный, пусть доложит.