Александра сочла систему аргументов мужа убедительной и быстро привыкла к достатку. Много лет она вообще не думала, откуда и каким путем у них берутся в доме деньги, считая, что все так и должно быть.
И что в итоге? По ее дому расхаживают чужие люди, выворачивают ящики, бесцеремонно выставляя на показ ее белье… Стоили деньги этого унижения?
Пришли соседи, приглашенные в качестве понятых. Когда Александра увидела ту тощую бабу с помятой физиономией, которая всегда хамила ей, у нее тяжело заныло сердце. Вторая, пожилая дама, раньше симпатизировавшая Александре и поддерживавшая все ее начинания по благоустройству подъезда, вела себя нейтрально, будто видела соседей первый раз в жизни, а от тощей исходила такая мощная волна злорадства, что Александра предпочла отойти подальше.
Пожилая дама проявляла деликатность, отводила глаза от содержимого шкафов и комодов, а тощая впивалась во все любопытным взглядом.
Как хорошо, что она успела прибраться, подумала Александра, хотя об этом сейчас следовало беспокоиться меньше всего, по крайней мере, все видят, что она хорошая хозяйка.
Ничего опасного для Вити в квартире не было. Большая часть ее драгоценностей и крупная сумма денег лежала в банковской ячейке, ключ от которой висел у Александры на связке вместе с ключами от дома, дачи, почты и велосипедного замка.
Александра терпеть не могла захламлять квартиру, пришедшие в негодность вещи безжалостно выбрасывала, поэтому обыск закончился относительно быстро. Она предложила сотрудникам чаю, но те отказались.
Витя сел читать протокол обыска, а Александра заметила, что тощая соседка с самым непринужденным видом тянет руку к ее туалетному столику, собираясь под шумок прикарманить, что попадется.
Александра внушительно кашлянула. Та быстро убрала руку за спину и смерила хозяйку дома презрительным взглядом, Странно, но почему-то чем ничтожнее человек, тем больше в нем высокомерия:
– Дааа, – протянула она, – а я чуть было не согласилась ваши цветочки поливать! Ну, Бог отвел от ворованных денежек.
– Та, к может, Бог бы вас отвел заодно тушить свои окурки в ворованных горшках? – мрачно спросила Александра и поняла, что больше всего на свете хочет сигарету.
Взяв аварийную пачку, которая, благодаря обыску, валялась на самом виду, она вышла на лестницу. Глубоко затянулась.
Обыск доставил больше унижения, чем других хлопот. Завтра она все поставит на свои места, и, когда Витя вернется, ничего уже не будет напоминать о разгроме. Она вспомнила рассказ коллеги. Ту одинокую мать с двумя детьми обокрали, пока никого не было дома. Дети пришли первые, увидели разгром и позвонили в тогда еще милицию. Естественно, похищенного не нашли, но коллега потом очень долго отмывала дом от дактилоскопического порошка.
Витин следователь, к счастью, не додумался до такого варварства.
Сложив губы трубочкой, она медленно выдувала дым и смотрела, как тонкая струйка поднимается к потолку.
Через минуту к ней присоединился Витя, взял сигарету, прикурив почему-то от ее уголька, и свободной рукой притянул ее к себе:
– Не переживай, Сашуль! Это так, пугануть только. Потому что тогда всех надо хватать вместе со мной, и ни одного врача в городе не останется.
– Все берут, все изменяют… – протянула она. – Ладно изменяют, допустим. Эту тему мы закрыли. Как мужчина ты всего лишь мужчина, и вероятно действительно без этого не можешь. Но как хирург ты больше не как все. Ты ректор! Сам говорил про новый уровень, губернатора и президента. Как ты к ним пойдешь, если у тебя из карманов будут сыпаться конверты с жалкими народными рублями?
– Саш, ты чего?
Муж смотрел на нее больше с изумлением, чем с возмущением и гневом. Первый раз в жизни она позволила себе такие резкие слова.
– Да я ничего! Тебе неожиданно выпал такой шанс, подарок судьбы. Хирургов в городе толпы, а ректор – ты один. Мог показать, что ты действительно талант, величина и чего-то стоишь в этом мире. Мы с тобой вырастили дочь, есть где жить, есть на что жить. Никому не грозит голодная смерть, ты мог делать, что хочешь. Ты был свободен в своих решениях, а ты, как Шура Балаганов, потянулся за кошельком с тремя рублями!
– Не говори, чего не знаешь, – буркнул Виктор.
– А чего я не знаю? Что воровать хорошо, а честно жить плохо? Что все начальники сейчас, как Альхены из «Двенадцати стульев», и ты туда же? Скажи, чего я могу не знать, когда ко мне приходит прокуратура с обыском.
– Следственный комитет, – машинально поправил Виктор.
– Не суть.
– Саша, а ничего, что ты прекрасно жила на эти деньги? Ты же, на минуточку, не работала!
– Чтобы ты не знал никаких забот в быту! Если бы я работала, тебе пришлось как минимум самому бы доставать себе носки из комода, а иногда и посуду мыть! Думаю, ты у мамы знал больше о житейской прозе, чем при мне.
– Верно говоришь.
Тут Александра подумала, что Витя никогда не орал на нее и, надо признать честно, не сказал ни одного обидного слова. Что она вдруг на него напустилась.
– Слушай, Витя, – сказала она тихо. Сигарета кончилась, и она потянулась за второй. – Когда ты мне изменил, мы как бы справились и как бы все забыли. А теперь, когда пришла беда, вдруг начинаем выяснять, кто ее привел. Прости меня.
– Ничего, я понимаю, какое это для тебя потрясение. Это нормальное дело, что сначала человек начинает кричать, а потом все остальное. Если бы не этот чертов обыск, я бы тебя вообще не стал тревожить.
– Ты бы не сказал мне, что под следствием?
– Ну да. Зачем зря волновать мою дорогую жену?
Это снисходительное отношение почему-то уязвило ее сильнее всего.
Что происходит с ними? Витя изменяет, она скрывает, что пишет книги, он – что попался на взятках.
И вот она стоит, курит одну сигарету за другой и почему-то не хочет обнять и утешить своего мужа. Не хочет сказать, что она сильная и справится с любой бедой. Зачем? Если он сам этого не знает, то и не поверит.
Александра вдруг поймала себя на мысли, что больше переживает за конфискованный макбук, чем за судьбу мужа. Там все материалы по новой книге, которую она обещала скоро представить в издательство.
Сотрудник органов сказал, что она должна написать заявление, и компьютер вернут ей в установленном законом порядке.
Представив, как она будет обивать пороги следственных органов в роли жалкой просительницы, Александра чуть снова не накричала на мужа.
Она росла в убеждении, что есть люди «нашего круга», умные, благородные, развитые, с нравственным стержнем, и есть плебеи, у которых свои интересы, не выходящие за рамки животных потребностей. Не потому что они такие плохие, просто духовность в них от природы не заложена. Именно для них и нужно содержать милицию (теперь полицию) и прочие государственные службы. А благородному человеку это ни к чему, он сам может себя ограничить и понять, что справедливо, а что нет.
Александра думала, что живет среди людей, умеющих управлять своими низменным инстинктами, и в этом мире нет места скандалам, изменам, разводам и уголовному преследованию. Потому что благородство подразумевает, что ты соблюдаешь закон, как все, просто не из страха, а по внутренней потребности.
Ну, а муж, видимо, решил, он такой великий, что правосудие – это не про него.
Она начала приводить в порядок спальню, не ляжешь же в таком разгроме. Все белье, которого касались чужие руки, надо перестирать, сегодня они поспят одетые, под пледом.
Жена великого хирурга в одночасье превратилась в жену жулика, а упрекать Витю бессмысленно. Он скажет, что все делал ради семьи, и по-своему будет прав.
Инга промаялась всю ночь, но, выходя с утренней планерки у начмеда, увидела, что Стрельников идет в свой кабинет как ни в чем не бывало. Он приветливо кивнул дежурной бригаде, прежде чем проследовать к себе.
Сенсационная новость об аресте быстро разнеслась по коллективу, но подробностей никто не знал, впрочем, Инга и не хотела получать сведения из третьих рук, зная, как они бывают противоречивы.
Единственная слабость, которую она себе позволила, это полазать в интернете, узнать, не просочилась ли новость в средства массовой информации.
Увиденное заставило ее содрогнуться. По существу дела вышла одна сдержанная статья, что Стрельников задержан при получении взятки. За что, при каких обстоятельствах, в заметке не уточнялось. Но одно из желтых изданий опубликовало целый разворот, посвященный злодействам Виктора Викторовича.
Этот грязный пасквиль был выдержан именно в том уничижительно-слезливом тоне, который лучше всего находит отклик в людских сердцах. Мол, профессор Стрельников обещал умирающим от рака пациентам и их родственникам долгую и счастливую жизнь и обирал до нитки, так что потом человека было не на что похоронить, потому что лечение не помогало.
Этот грязный пасквиль был выдержан именно в том уничижительно-слезливом тоне, который лучше всего находит отклик в людских сердцах. Мол, профессор Стрельников обещал умирающим от рака пациентам и их родственникам долгую и счастливую жизнь и обирал до нитки, так что потом человека было не на что похоронить, потому что лечение не помогало.
Статья была обильно оснащена житейскими примерами и даже фотографиями пострадавших, и Инга поняла, что в глазах обывателя у Виктора нет шансов остаться положительной фигурой. Кто станет вникать в сухую материю закона, когда можно пустить слезу о детях, потерявших мать, или о жене, продавшей все, чтобы вылечить мужа?
А дальше будет только хуже. Публикации пойдут, как грибы после дождя. Обязательно выйдет пространное словоблудие какого-нибудь «врача от бога» о святости профессии.
Все это хорошо укладывается в процесс оптимизации здравоохранения, сокращения всего и вся и перехода на одноканальное финансирование. Прием не новый, но проверенный. Когда нет пряника, дай побольше кнута. Хочешь сэкономить на медицине, но мысль о недовольстве населения все-таки пугает? Выход есть! Сделай из медика бесправное существо, чтобы он за любое свое телодвижение мог получить по шапке. И дело Виктора – прекрасный устрашающий фактор для других врачей. Вероятно, вся соль как раз и была в том, чтобы взять его за что-то, связанное с лечебным процессом, а не за административные нарушения. Откатами и прочими шалостями с бюджетом сейчас никого не удивишь. И если рядовой врач узнает, что очередной начальник погорел на закупке оборудования, он подумает: так ему и надо. А вот если тот же врач прочтет, что целого ректора наказали за то, что он брал с пациентов деньги, то поневоле призадумается.
– Я слышал, ты собираешь подписи в мою защиту? – спросил Виктор.
В самом конце дня он вызвал Ингу через секретаршу, якобы по делам дневного стационара. Она сначала хотела бежать, как есть, но потом вдруг решила привести себя в порядок. Зачем, Инга не могла себе сказать, но чувствовала, что именно сейчас, когда Виктор в беде, надо показаться ему красивой. Весь день она боялась, что он не вспомнит о ней, не подумает, что она может помочь или просто утешить.
– Да, собираю помаленьку.
– Не надо, Гуся. Эта история мутная до невозможности, тебе лучше в ней никаким боком не светиться.
Она пожала плечами.
Стрельников встал, открыл шкаф и вытащил бутылку коньяка. Плеснул на палец в каплевидные бокалы и подал ей один. Инга втянула носом аромат дорогого алкоголя и сделала вид, что пьет.
– Серьезно говорю тебе, заюшка, не надо. Была бы ты простой сестрицей, еще куда ни шло, но ты фигура, помни об этом, – Виктор неожиданно тепло улыбнулся ей, – удивительное дело, была такая девочка, а теперь матерый волкодав. И когда я думаю, что это я поставил тебя на крыло, понимаю, что прожил жизнь не совсем зря.
Инга подмигнула:
– Да, я была Красная шапочка, а потом меня съел злой волк, и я как бы внутри него.
– Давай не будем развивать эту тему, – Виктор отсалютовал ей бокалом, – в общем, я к тому веду, что ты должна понимать в аппаратных играх. Не знаю, чем закончится эта дебильная эпопея, но должность я вряд ли сохраню. Жаль, я только начал входить во вкус и вникать в тонкости работы крупного руководителя…
– Мы это уже поняли, когда стали приличные премии получать.
– Не перебивай. Я останусь в должности, только если дело не дойдет до суда, а это сомнительно. Там крепкое обвинение. Уж не знаю, как меня накажут, но государственные посты занимать запретят, это точно. Придет новый руководитель, и ему совсем не обязательно знать, что ты – человек прежнего ректора. И тебе тем более будет обидно получить такую репутацию, ведь ты меня ненавидишь всеми фибрами своей души. Поэтому оставь эту затею.
– Ну да, я тебя ненавижу, но не чужой же человек. Не могу я просто сидеть сложа руки.
– Инга, милая! – Виктор подошел и с трудом опустился перед ней на корточки, взял за руки и заглянул в глаза снизу вверх. – Вспомни, что когда-то я бросил тебя в беде, которую к тому же на тебя и навлек. Поэтому сиди и наблюдай. Позлорадствуй, что возмездие меня наконец настигло. В крайнем случае собери подписи под ходатайством о высшей мере и попроси, чтобы тебе лично дали привести приговор в исполнение. Это будет справедливо.
Инга засмеялась.
– Кстати, как ты написала коллективное письмо, ты же не знаешь сути обвинения.
– Ну, мы со Спасским пока набросали общий черновик, что мол, знаем тебя как честного человека и компетентного руководителя, убеждены в твоей невиновности и так далее. Как только ты возьмешь адвоката, мы с ним свяжемся и согласуем текст.
– И что, охотно подписывают?
Она замялась:
– Как тебе сказать? Пока только мы с Андреем Петровичем и доцент Побегалов. Но многие обещали подписать, когда мы сделаем окончательный вариант.
– Ты, кстати, в курсе, что сбор подписей на чистых листах – это вроде тоже преступление? А при нынешнем разгуле закона в нашем заведении лучше против него не идти даже в мелочах. – Виктор поднялся и снова наполнил бокалы. – Гуся, я очень боюсь чтобы ты себе не навредила, ввязавшись в это дело. Ты стала специалистом мирового уровня, причем добилась этого сама, так что погореть, защищая старого дурака, будет очень обидно.
– Да как я могу погореть?
– А как я погорел? Беда, главное, пришла, откуда не ждали. Я так внимателен был со всеми финансовыми делами, подписывал только те документы, в которых был абсолютно уверен, иногда целые дни проводил в компании главбуха и экономиста, предполагая, что какие-то аферы они обязательно крутят за моей спиной. Тут все было у меня кристально. Но что удар мне нанесут пациенты, этого я предположить никак не мог.
– Пациенты? Вить, но тогда или следователь идиот, или я не знаю… То, что ты делаешь, это мерзко, отвратительно, несправедливо и гнусно, но ни в коем случае не наказуемо.
Виктор хмыкнул:
– Я тоже так думал. Но получилось, как у нас с тобой. Предохранялись, предохранялись, но чего-то не учли, и на свет появился Гришка.
– Странно, что ты помнишь, как его зовут. Ладно, не будем отвлекаться. Как ты расслабился в этот раз?
– Короче, выяснилось, что госпитализация вне очереди за деньги – это самая что ни на есть взятка.
Инга присвистнула. Это надо было очень хотеть наказать человека, чтобы прихватить за такое. Став ректором, Виктор Викторович взял себе один операционный день, причем никого не потеснил, а занял свободный. Это никак не отразилось на оперативной активности того отделения, куда Стрельников госпитализировал своих пациентов. Немножко возросла нагрузка на операционных сестер, но они не возражали, потому что Стрельников это дело компенсировал. Два-три пациента в неделю для шестидесятикоечного отделения – это не та нагрузка, которая может сорвать налаженный ритм.
Но дьявол, как известно, в деталях. В отделении существовал лист ожидания, удобная в принципе вещь. Пациент приходил с направлением, его записывали на определенное число. За десять дней до этого числа он обращался в поликлинику, сдавал анализы и в назначенное время являлся полностью обследованный и готовый к операции.
Пациенты Виктора Викторовича часто были не в том состоянии, чтобы ждать по два-три месяца, а потом бегать по поликлинике, поэтому он подписывал их направление и отправлял в приемное отделение, где их оформляли без всякой очереди. Этой практикой он пользовался еще на старом месте работы и теперь без всякой задней мысли перенес ее сюда, не подозревая, что его виза на направлении, да еще и с числом, будет прекрасным доказательством в суде.
– Эх ты и баран, Витенька! – не удержалась Инга. – Хуже, чем Раскольников!
– Да ладно тебе…
– Мне бы сказал, я бы их по экстренке оформляла. С подозрением на непроходимость или мало ли на что. У Спасского на десять ущемленных грыж реально ущемленная одна, остальным просто по поликлиникам лень шарахаться. Да все так делают, народная медицина. Один ты на себя компромат заводишь.
Стрельников вздохнул и пробормотал, что, к сожалению, не освоил этот лечебно-диагностический прием.
– Ладно, ты ректор, должен показать, кто здесь хозяин, но деньги-то на фига брать заранее?
– Если бы тебя столько раз кидали… – буркнул Виктор, – когда восемь часов стоишь у станка, потом выхаживаешь больного, а он «спасибо, доктор» и исчезает. Причем, что интересно, те, кому ты не особенно помог, всегда благодарят. А вот если ты сделал реально эффективную операцию, огромный шанс, что пациент тебя обманет. Зачем мне это надо, старому человеку? Я давным-давно разочаровался в людях, поэтому всегда беру аванс.
Виктор подошел, кажется, хотел обнять ее, но быстро отступил: