– Я угляжу, – пригрозила Ираида. – У нас четкий режим. Здоровый образ жизни. Что еще? Да, мангал для шашлыков на свежем воздухе. Да все что угодно для продвинутых мальчишек.
Мама разлила чай, нарезала торт. Она все еще была в сомнениях, но тут как раз пришел с работы голодный папа и присоединился к чаю.
– О! – сказал он, сделав глоток. – Великолепный чай. Из верхних листочков с высокогорных склонов. Я такой чай пил только в Англии. В полицейском участке.
– О! Сергей Александрович! – Ираида вся порозовела от удовольствия. – Вы такой знаток!
Наш знаток за чаепитием развеял все мамины сомнения.
– Я бы не возражал. Пусть ребята отдохнут по полной программе. Что им в городе сидеть в такую пору? Осень за городом – это совсем другая осень, приятная и полезная.
– Особенно в наших местах, – поддакнула Ираида.
– Только я хочу вас предупредить, Ираида Андреевна, – сказал папа, – что наш Алешка большой фантазер. За ним надо приглядывать, иначе он всех в ваших местах втянет в какую-нибудь интригу.
– Я обожаю интриги! Я сама интриганка в душе.
– Вот и славно, найдете общий язык.
– Да, – согласился Алешка, – особенно у мангала.
Ираида рассмеялась, а мама спохватилась:
– Мы о самом главном забыли. Ведь у вас прибавятся расходы на питание.
– Какие пустяки! – Ираида так резво повела плечами, что зазвенели все ее подвески в ушах. – Ваш Алеша кушает, как воробей.
– Как голодный воробей, – уточнил папа.
– Как стая голодных воробьев, – добавила мама. – Нет-нет, какие-то деньги на его содержание вы должны принять.
– Ну что вы! Какие деньги! – отнекивалась Ираида. – Ну разве что символически. Для вашего спокойствия.
Они еще поторговались и договорились. Чаепитие завершилось. Баночку с чаем Ираида забрала с собой.
– А торт? – спросил Алешка. – Мы его тоже не доели.
– Отдайте его домработнице.
– У нас нет домработницы, – сказала мама.
– Уволилась? – с сочувствием ахнула Ираида. – Прислуге это свойственно – увольняться в самое неподходящее время.
– У нее вдруг наследство возникло, – объяснил Алешка. – Она за ним в Америку укатила, в самую дальнюю Австралию. Теперь мы сами можем к ней в домработницы записаться.
– Более-менее, – кивнул папа, скрывая улыбку.
Когда Ираида ушла, мама недовольно сказала:
– Отец, я тебя не понимаю. Неужели не ясно: Леве нужна нянька! В виде Алешки.
– Нянька у него есть, – встрял Алешка. – А ему нужен друг.
Никто ему не возразил. Даже папа промолчал.
– А еще и эта Италия. Неужели Алешка туда поедет?
– Никто туда не поедет, – отчеканил папа. – Ну, может, только Джонни из Скотленд-Ярда.
– И Лешка с Вернадского, – ввернул Але-шка.
Мама только вздохнула и вывалила остатки торта в помойное ведро.
– Баночка, конечно, красивая, – заметил папа. – Но чай в ней самый обыкновенный. Очень Ираиде Андреевне хочется выглядеть знатной дамой.
– А мне ее жалко, – вздохнула мама.
– А мне Леву жалко, – подхватил папа.
– А мне никого не жалко, – сказал Алешка.
Все удивились, но опять ему никто не возра-зил. А он ехидно добавил:
– Нам надо с Таньки денег содрать символически, на ее прокорм.
В общем, в один прекрасный дождливый день Алешка надел свой рюкзачок с личными вещами и уехал с Чашкиными в их экологически чистое имение. На целую неделю.
В доме сразу стало пусто, тихо и скучно. Тем более что мы даже по мобильникам общаться с ним не могли. Потому что Ираида Андреевна нас предупредила:
– Мобильники я у них конфискую. Раз уж мы на рождественских каникулах будем в Италии, ребята должны освоить английский язык углубленным методом. – Я, правда, не совсем понял: едут в Италию, а учить будут почему-то английский язык. – Всю неделю мы будем общаться только на языке Шекспира.
Что называется «фейсом об тэйбл». Алешка, по-моему, кроме этой лаконичной фразы знает только «герл», «э пенсил» и «йес-обэхаэс». Но ничего, если будет трудно, он там их живо научит жестами общаться.
А маме, чтобы она не волновалась, Ираида пообещала, что время от времени Алешка будет давать эсэмэски о своем крепком здоровье и хорошем настроении.
– А я его послания, – добавила она, – стану контролировать, чтобы ваш фантазер вас чем-нибудь не напугал.
«Правильнописанием», например.
– Вы очень этим нас обяжете, – вежливо сказала мама.
А папа, как ни странно, ничего по этому поводу не сказал. И я опять подумал, что они с Алешкой знают больше, чем мы с мамой. И с Танькой тоже.
С отъездом Алешки наши оперативные дела как-то затухли. И раздувать их пока не было смысла. Танька проверила на наличие (вернее, на отсутствие) весь лицейный запасник, и мы имели полный список исчезнувших рисунков. Никишов снял наружное наблюдение за банками, потому что до очередной выплаты пенсий, как мы установили, оставалось еще недели две.
Так что делать по этим направлениям было нечего. Алешка-то что-нибудь придумал бы, а вот без него в делах наметился застой. Меня даже немного удивило, что он так легко все бросил и уехал развлекаться на квадроциклах под яблонями, между мангалами. Но вот когда от него пришла первая эсэмэска, меня осенило: он ведь туда работать поехал, разведчик наш.
И вот пришла его первая «радиограмма», шифровка такая. От которой все мы немного прибалдели. Впрочем, прибалдели не все. А которые прибалдели, те ненадолго.
Вот ее подлинный текст (с уточненным «правильнописанием»):
«Привет от фазаньих курочек. Здесь много картин природы. Яблок нет. Зато есть всякие разные вещи. Алекс».
Мама схватилась за голову:
– Он простудился в бассейне на этом дурацком квадроцикле! Он бредит! Куда смотрит Ираида Андреевна?
– Надеюсь, – улыбнулся папа, – она никогда не смотрела в книгу о Шерлоке Холмсе.
– Отец, ты тоже не здоров?
– И у меня жар, – добавил я. – Это «Глория Скотт» меня заразила!
Папа обнял маму и сказал:
– Не волнуйся, мать. Мы все здоровы. Это не бред, а шифровка. Алешка передал нам секретную и важную информацию.
– Переведи. – Мама села и приготовилась слушать, держа в руке мобильник с Алешкиным сообщением.
– Мам, – сказал я, – ты плохо знаешь детективную классику. У Конан Дойла есть такой рассказ – «Глория Скотт». Там один дядька посылает загадочное письмо другому дядьке. И тоже вроде бред. А чтобы не был бред, нужно читать только каждое третье слово.
– Поняла? – спросил папа. – Теперь прочитай. Каждое третье слово.
Мама прочитала, запинаясь:
– «Фазаньих много яблок много разные Алекс». Это, по-вашему, уже не бред? Все понятно: много фазаньих яблок и разных Алексов. С температурой.
– Мам, первую фразу не надо читать, – объяснил я. – Это как пароль. Алешка подсказал этот шифр. В книге есть эта ключевая фраза: «Фазаньих курочек берегитесь».
– Сразу надо было сказать. – Мама заметно успокоилась. – Шпионские игры! Фазаньи курочки! Читаю снова: «Картин нет. Есть вещи». Так, что ли? И как это понять? Он что, торговлю там открывает? «Картин в продаже нет, могу предложить краденые вещи», так?
Как ни странно, мама почти угадала. А папа сказал:
– Ну, с картинами все ясно. Они уже греются под итальянским солнышком. А вот вещи…
– Какие еще вещи, отец? Нет у Лешки вещей. Он даже зубную щетку забыл.
– Он ее не забыл, – наябедничала Танька. – Он ее спрятал. – И спросила папу: – А почему вы сказали, что с картинами все ясно?
– Да вот почему. – Папа достал из кармана пачечку фоток. – Посмотри, это они?
Танька перебрала снимки и чуть не заплакала.
– Они, конечно. Только названия другие и вместо авторов опять «Неизв. худ., 11 л.». Это ваш инспектор прислал?
– Да, я попросил его понаблюдать за экспозициями галереи.
– Я только никак не пойму, зачем все это нужно? Их ведь на продажу не выставили?
– Пока нет, – как-то загадочно ответил папа. – Время еще не пришло. Но подготовка уже ведется.
– Какие-то сплошные загадки, – недовольно заметила мама. – Сплошные фазаньи курочки.
– А вот еще одна, – усмехнулся папа и протянул ей какую-то иностранную газету.
Мама повертела ее и вернула папе:
– Я такими зарубежными языками плохо владею. Как-то позабылось все.
– Да вот мне перевод сделали. – И папа показал нам распечатку. – В двух словах: готовится всемирная сенсация; кажется, раскрыто имя загадочного художника; юное дарование творит шедевры!
– И кто же это? – задумалась мама. – Какое такое дарование?
– Я очень удивлюсь, – улыбнулся папа, – если это не Алексей Оболенский.
Больше он ничего не сказал, забрал фотки и статью и скрылся за дверью своего кабинета.
А мы остались в большой комнате с раскрытыми ртами…
Мне надо было собраться с мыслями. Вернее, в них разобраться. Я совершенно запутался. В голову лезла сплошная ерунда. Даже вроде того, что Алешка отправил за рубеж свои детские каракули. Они у него уже тогда были чересчур талантливые.
Ну и что? Мало там своих юных дарований? Загадочных творцов…
Голова у меня была мутная, и, чтобы освежить ее, я пошел в парк. Тем более что дождика не было и даже изредка выглядывало меж облаков грустное осеннее солнце.
В парке было хорошо. И очень тихо – мокрая листва под ногами не шуршала, горластые вороны еще не вернулись в свои гнезда. И шум проспекта сюда не проникал, его задерживали деревья своими почти уже голыми ветками.
На воздухе голова у меня быстро проветрилась, но все равно ничего не придумалось. Да еще и вмешались какие-то вещи. Что за вещи? При чем здесь Алешка? Почему папа был очень доволен, когда мама прочла про эти вещи?
В общем, мысли скакали легко, но без всякого толка. И я даже не заметил, как вышел на край оврага, где стойко, в любую погоду держали свою оборону местные художники.
И Машка Козлова оказалась на своем посту. Со своим этюдом. Мы поздоровались, и я спросил, исправила ли она неправильное воронье гнездо? Оказалось, что исправила и вообще переписала этот этюд по-другому. Вроде как на нем не просто грустная осень, а загадочный осенний вечер.
– Что скажешь? – спросила она, отступая в сторону. – Глянется тебе?
В целом – да. Романтическая картинка. Загадочная река, загадочный мостик и загадочная на другом берегу заброшенная сторожка. В окошке которой теплился загадочный огонек. Будто в ней собрались на свои посиделки домовые или гномики.
– Это ты здорово придумала, – сказал я. – С этим огоньком.
– Да я не сама придумала, – призналась Машка. – Как-то почти дотемна заработалась, смотрю – а там мелькнул огонек. Ну я идею и похитила.
Тут меня прямо что-то кольнуло. Не знаю точно – куда. Прямо в несколько мест. Я вспомнил Алешкины слова про «президенцию». Про новый замок и про то, что там собирается по вечерам компания хулигана Махно.
Машка еще что-то говорила, работая кистью, но я ее почти не понимал. Пока не услышал:
– …И вот тебе новость, Дим! Чашкин вдруг воспылал любовью к Сашкиной мазне. И сразу три акварели у него купил. – В голосе Машки не было зависти. Она возмущалась тем, что людям предлагают любоваться заведомо бездарными поделками. – Правда, он почему-то на продажу их не выставил, а куда-то припрятал. – Она отошла на шаг от мольберта, вгляделась. – Как ты думаешь, посадить на крайнее дерево ворону? Для равновесия композиции.
– Или двух, – ляпнул я, не задумываясь. – Для равновесия. – И угадал.
– Пожалуй, ты прав. У тебя хороший глаз.
«Скорее чувство юмора», – подумал я. Но Машка опять вернулась к Сашкиным работам.
– И знаешь, все почему? Говорит, что Сашка прекрасно стилизует свою мазню под детские рисунки. Это, говорит, в Европе сейчас очень модная манера письма.
– А Италия в Европе? – машинально произнес я.
Машка засмеялась:
– Дим, ты все такой же задумчивый, как в первом классе.
А я не задумчивый. Я сосредоточенный и настороженный. И давно уже под Машкины возмущения наблюдаю за трансформаторной будкой.
Потому что она явно ожила. Не сама по себе, конечно. Просто к ней стали стекаться домовые и гномы. Но далеко не сказочные и не добрые.
Первым подошел высокий парень Махно, огляделся и, отперев замок, исчез внутри. Потом стали подходить другие. Кто поодиночке, а кто по двое и по трое. И все оглядывались и шныряли внутрь. Как крысы в нору. А последним пришел длинный дядька, совсем уже не гномик. Этот оглядывался посерьезнее и повнимательней…
– Очнись, Дим! – засмеялась Машка. – Ты влюбился, что ли?
– Ага, – сказал я. – Вон она, мелькает на том берегу.
– Догоняй, что стоишь-то? Это вон та девчонка с собакой? У тебя хороший вкус. Беги скорей.
А я уже бежал. Скатился к реке, пробежал мостиком и, немного углубившись в лес, направился к будке.
Что я там буду делать, я и сам не знал. Но то, что мне могли там здорово настучать по глупой тыкве, – это без вариантов. Поэтому я был очень осторожен. Как индеец на тропе войны. Подкрался меж деревьев к задней стенке будки и замер, прислушиваясь.
Слышно было плохо – окон в будке нет, щелей тоже. Но кое-что я разобрал. Хотя слушать было противно – ругательных слов больше, чем нормальных. И не потому что там ссорились. Просто у них такая манера говорить – связывать приличные слова неприличными. Казалось, что ребята друг перед другом выпендривались – кто погрязнее выругается.
Постепенно я вник в суть разговоров и стал кое-что улавливать. И вдруг такое уловил, что чуть не сел каким-то местом на мокрую землю.
Свисток этот мелкий похвалился перед кем-то:
– А я, шеф, одного пацана припахал. На вид ботан хилый, а пацан правильный. Мы с ним в «Пятерке» чипсы тырили.
– Молодец, Свисток, – ответил ему густой взрослый голос. – Познакомишь. А мне в девяносто пятом двери откроешь. К трем подходи. Все усек?
Дальнейший гомон я уже не слушал. Достаточно было, что этот хилый ботан – наш Алешка. А этот, с густым басом, видно, главарь и наставник махновской банды. Вот тут я порадовался, что наш Алешка сейчас гоняется на квадроцикле за фазаньими курочками.
Я отошел в глубь парка и стал ждать. Вскоре взрослый мужик вышел, опять огляделся и пошел берегом Самородинки к дальним домам.
Я, естественно, взял его под наблюдение. На основе главного правила слежки – не прятаться, не отворачиваться, а независимо идти по своим делам.
Один раз я даже обогнал этого дядьку, но обернуться, чтобы «срисовать» его, не решился. А возле крайнего дома вовсе его потерял. Вот только что он был у меня на глазах, и вдруг нет как нет. Опытный жулик. Но я тогда не знал, насколько я прав…
Глава IX Мухобойка с прицелом
По правде сказать, я немного растерялся. Позвонить папе? А что я ему скажу? «Пап, тут один Свисток должен одного дядьку в подъезд впустить». Неубедительно. Тем более что я и сам не понимал – что это значит. Просто чувствовал, что дело подозрительное, а в чем его суть – кто же знает. И я решил действовать сам. Вернее, даже не действовать, а понаблюдать. В случае чего-нибудь конкретно опасного позвоню нашему участковому дяде Грише.
Я давно уже заметил: сначала мучаешься, сомневаешься, а как примешь решение, так сразу становится легче. И голова начинает лучше работать, и ноги несут туда, куда надо, и руки, что надо, делают. Вообще-то, в этом случае было бы лучше, чтобы ноги унесли меня подальше от девяносто пятого дома. А руки бы покрепче заперли дверь моей родной квартиры. Но я это понял гораздо позже.
В общем, я захватил первый попавшийся учебник для маскировки и уселся под детским «грибком» напротив подъезда. Около трех часов дня по московскому времени.
Вскоре с разных сторон к дому подошли Свисток и его «шеф», у которого на плече висела небольшая черная сумка. На меня они не обратили никакого внимания, о чем-то тихонько перемолвились, и Свисток нажал кнопку домофона. Когда ему ответили, он жалобно заскулил:
– Тетенька, откройте, пожалуйста. Я наш код забыл, а дома никого нет. И дождик кругом.
Конечно, тетенька его пожалела, домофон запиликал, дверь раскрылась. Дядька с сумкой исчез в подъезде, а Свисток – за углом.
Ну и что?
А вот что… Через какое-то время дядька выскочил из подъезда и реально исчез. А вдали послышалась сирена полицейской машины. Она резко затормозила у подъезда, из нее выскочили полицейские с автоматами. Двое остались снаружи, двое скрылись в подъезде.
Я что-то начал соображать. А тут еще появился и наш участковый. Быстро сработали. Но все равно опоздали. Дядя Гриша кивнул мне, я подошел.
– Ты здесь давно? – спросил он. – Не видел, кто из подъезда выходил?
– Видел, конечно. Он даже не выходил, а вылетел.
– Описать его сможешь? – спросил один из полицейских.
– Легко, – сказал я. – Высокий, худой. Жилистый такой. Голос басистый. Незаметно исчезает.
– Это мы и без тебя знаем, – сказал другой полицейский. – Лицо разглядел? Особые приметы?
Я подумал.
– Кепка у него странная. Вроде бейсболки с ушами.
– Жилин это, – уверенно сказал участковый.
– Ну и жук этот Жилин. И как он почуял, что сигнализация сработала?
– Матерый волк, он спиной видит.
Ничего себе – похвалил!
Тут из подъезда вышли еще двое из экипажа.
– Четырнадцатую квартиру вскрыл, – сказал один. – Лейтенант, – это он участковому, – опечатай квартиру и сообщи хозяевам. А мы поехали, у нас вызов. Опергруппу пришлем. – И они сели в машину.
Я поднялся вместе с участковым на четвертый этаж. Дверь в четырнадцатую квартиру была не взломана, а очень аккуратно вскрыта, будто родными ключами.
Дядя Гриша стал осматривать замки и озабоченно бормотал:
– Отпечатков не будет, в перчатках работал. В квартире следов тоже наверняка не оставил. Опытный вор.
Он позвонил в соседнюю квартиру.
– Здравствуйте, я ваш участковый. Телефончик соседей помните? Желательно рабочий.
– А что случилось? – спросил сосед.
– Попытка ограбления. Надо хозяев вызвать.