Полезно милостыню дать убогим:
Сироткам, вдовам от щедрот своих.
(с особой значимостью)
Но выше нет заслуги перед Богом -
Как жизнь свою отдать за жизнь других!
Архиепископ блаженно закрывает глаза и умолкает.
Мономах:
- Да он совсем меня не слышит!
И от него не слышно слов…
Может, преставился? Нет – дышит…
Ты что, владыко, нездоров?
Архиепископ
(открывая глаза):
- Я шел к тебе – шаги считал!
Мономах:
-Зачем?..
Архиепископ:
- Затем, что мне придется
За каждый шаг – велик иль мал,
Держать ответ…
(садясь)
Прости, устал…
(поднимая перст)
Ведь он там – в Небе отдается!
Мономах:
- Да это мне, хоть забываю,
И так известно самому.
Но здесь… сейчас… не понимаю, -
Ты это все – к чему?
Архиепископ
(поднимаясь, с неожиданной силой в голосе):
- Над крестной клятвою твоей –
Для этого я здесь, не так ли? -
Не властен я – архиерей,
Что с бородою не из пакли!
В Царьграде я видал давно
Таких. Развяжут, не бледнея,
И крестной клятвы узы. Но –
Ответ за то еще страшнее!
Архиепископ подходит к аналою в углу, перед иконами, на котором лежат Евангелие и Крест.
Архиепископ
(глядя на крест):
- Он на кресте уж тыщу лет,
И всё живой… Как то не видят?!
(Мономаху)
Мои слова и мой ответ
Тебя, надеюсь, не обидят?
Мономах
(сдержанно):
- Ну, что ты… Нет!
Архиепископ:
- Тогда пойду -
Считать шаги, что были прежде
И что, даст Бог, еще пройду
В пути – ко сбыточной надежде!
Архиепископ, поддерживаемый под руку Мономахом, медленно идет к двери, где князь передает его гридню. Летописец ему вслед:
Летописец
(ему вслед):
Один, в безмолвии ночном,
Перебирая зерна четок,
Он мог бы спутать явь со сном,
Когда б ход мыслей не был четок.
Ему не нужно ничего:
Среди дождей, морозов, зноя, -
Подобна келия его
Ковчегу праведного Ноя.
В соседней келии монах
Давно отбил свои поклоны
А он, с молитвой на устах,
Глядит на древние иконы.
Весь мир, уставши от грехов,
Спит до рассвета, забывая,
Про пенье третьих петухов…
А он, себя окаивая
И спать ресницам не веля,
Всю ночь стоит у аналоя,
Молясь, чтоб стала вся земля
Ковчегом праведного Ноя!
Мономах
(тяжело опускаясь на скамью):
- Он мне сказал и все, и ничего…
В спокойный час я, как земля сухая,
Впитал бы жадно все слова его,
Ни одного из них не упуская.
Но этот час тяжел, как никогда.
Сейчас меня преследует иное:
Как о небесном думать мне тогда,
Когда зависит от меня земное?!
Вся тяжесть снова на моих плечах.
И надо… надо принимать решенье.
Ведь сила князя не в словах -
В его делах и их свершенье.
Что я могу народу дать,
Дав ханам улететь, как птицам:
Осиротив – потом подать
Сиротам, нищим и вдовицам?!
Коварство Итларя… Кидана взгляд…
Прав беглый раб – такие не отстанут.
(вспоминая)
«Слова их мед…
Дела их яд…»
Обманут ханы нас, обманут!
(летописцу)
А если мы обманем их,
Как предлагает воевода?
(летописец отворачивается, и Мономах – сам себе)
То не от слов, а дел моих
Спасется множество народа!
Не будет литься кровь рекой,
Не содрогнется Русь от стона,
И не потянется строкой -
Позорной – в Степи нить полона!
Прав Ратибор – там выгода видна,
А тут (стучит по груди) ее никто не видит.
А может… у нее здесь нет и дна?
Войти – войдет, и только в Небе выйдет?..
Пора, пора уже давать ответ…
Не льет вода под камень залежалый!
Итак – итог? Скорее, да, чем нет…
Да-да, скорее «да», пожалуй!
(после раздумья, уже более решительно)
И, если там княжь гридь уж возвратился…
Его за воеводой я пошлю…
Мономах хлопает в ладоши – раз, другой. Собирается хлопнуть в третий, как дверь отворяется, но, вместо гридня входит Гита.
Гита:
- Ты все еще в трудах?
Мономах:
- Да, припозднился…
Гита:
- Идем со мной, тебя я покормлю!
Мономах отрицательно качает головой. Гита подсаживается рядом.
Гита:
- Почти не ешь, совсем не спишь…
Не отдохнешь от дел рабочих.
Мой лад! Себя ты не щадишь
Мономах:
- Себя-то я как раз щажу, а прочих…
Гита:
- Один, охрану отпустил!
Ну, как же можно без охраны?
Мономах:
- А меч на что?
Гита:
- То - мало сил,
А всюду эти ханы, ханы…
(глядя на мужа)
Ты у меня совсем устал!
А я все сына вспоминаю:
Каким он был, каким он стал,
И обнимаю, обнимаю…
Я знаю, что нельзя так, но -
Ты только не изволь сердиться -
Хочу спросить уже давно:
Когда наш мальчик возвратится?
Мономах:
- Как только все у нас начнется…
Гита
(встревожено):
- Что все?!
Мономах:
- Ну… скажем, дань мы соберем,
Так сразу он к нам и вернется.
Я думаю, уж скоро…
Гита:
- Днем?
Мономах:
- Не могут злого сделать ханы
Такому сыну моему:
Ведь на него, с рожденья, планы –
Особые!
Гита:
- Но почему?
Мономах:
- Он носит имя Святослава,
Который двести лет назад
Ходил на Степь. И честь, и слава
Ему покорны были…
Гита:
- Лад!
Мороз крепчает! Шубу надо
Ему бы передать туда…
Мономах:
- Дадим и шубу, моя лада -
Когда вернется он сюда!
Гита:
-Я верю слову Мономаха!
Ведь ты - не ханы и князья,
Которым ничего без страха,
Все знают, доверять нельзя!
Гита уходит.
Мономах
(вслед жене):
- Что с нею будет, если Святослава
Нам не удастся вызволить? Вина
Тогда на мне, и как отрава,
Испортит нашу жизнь она!
Да и князья – пойдут ли вместе
На Степь под знаменем моим.
Или останутся на месте,
В надежде выстоять самим?
(с горькой усмешкой)
Олег с великою охотой
Напишет сразу всем о том,
Что Мономах наделал с ротой,
Которую скрепил крестом!
Кто после этого со мною
Общаться станет, не боясь,
Что с клятвой сделав так одною,
Их тоже не обманет князь?
Да, риск и здесь, причем, немалый…
И, может, лучше нет, чем да?
(смотрит на летописца, но тот молчит, и тогда – опять себе)
Да-да, скорее, нет, пожалуй…
Но если нет – опять беда!
Допустим, даже ханы эти,
Взяв дань, бескровно в Степь уйдут.
Так вслед за ними, словно сети,
Другие будут тут, как тут!
Придут, как там им дань покажут,
И, позабыв вчерашний страх,
Назавтра явятся и скажут:
«Плати и нам, князь Мономах!»
А чем платить? Уж нечем будет -
Все, что собрали – отдадим!
И, если так нам Бог рассудит,
Собой платить придется им…
Нет времени на размышленье,
И тут и там видна беда,
И надо принимать решенье.
Так как же быть: нет или да?
Да или нет? Два эти слова
Опять, как обоюдоострый меч!
И я в недоуменье снова -
Которому идти навстречь?..
За дверью вновь слышится тихая, протяжная песня. Мономах хлопает в ладоши и подзывает к себе вошедшего гридня.
Мономах:
- И снова ты! Незаменимый прямо!
Устал?
Гридень:
- Нет, князь!
Мономах:
- Поди сходи к жене!
Гридень отрицательно мотает головой.
Мономах:
- Ведь прикажу, коли такой упрямый!
Гридень:
- А то, хоть ты и князь, не сможешь мне!
Мономах:
- Как это так? Мне говорить такое…
Да и, смотрю, во взоре без вины!
Гридень:
- Вина, князь, есть, но то – совсем другое…
Мономах:
- Что именно?
Гридень:
- Нет у меня жены!
Пока с тобой за ханами гонялись,
Они вошли в мою родную весь…
И там над ней сначала надругались,
(показывая на сердце)
А после… после саблею – вот здесь.
Мономах:
- А дети что - они, надеюсь, живы?
Гридень
(с горечью, усмехаясь):
- А это лучше половца спроси…
Он моих чад рабами, для наживы,
Угнал подальше от святой Руси…
И где они теперь: в Степи? в Царьграде?..
Небось, уже забыли, как их звать.
И мне осталось только Христа ради
Теперь за них – убогим подавать…
Теперь за них – убогим подавать…
Мономах:
- А мать с отцом?
Гридень:
- Сжег половец их в храме
Со всеми теми, кто не мог идти…
Что еще делать им со стариками?
Одна помеха и расход в пути!
(одним движением смахивая слезы)
Так что мне дома, при огне лучины
Сам понимаешь, одному невмочь…
А слезы лить негоже для мужчины.
Вот и дежурю в тереме всю ночь!
Мономах:
- Ты вот что… Спой!
Гридень:
- Как! Здесь?
Мономах:
- А что смущает?
(показывая на летописца и самого себя)
Ведь при народе – малом, но честном!
Сам же сказал, что песня помогает.
И может… не в одной борьбе со сном?
Гридень поет песню о половецком набеге:
От березы до березы
Шли в полон, роняя слезы,
Подгоняемы плетьми,
Жены русские с детьми.
Дым пожарищ, как туман,
Да летает черный вран…
От рябины до рябины
По полям лежат мужчины.
И не ягоды рябин
Зреют на груди мужчин…
Дым пожарищ, как туман,
Да летает черный вран…
От рябины до березы
То ли росы, то ли слезы
Матери родной земли:
Снова половцы прошли…
Дым пожарищ, как туман,
Да летает черный вран…
Мономах:
- Вот он народ: его рыданья,
Печаль-туга и боль-беда,
Да что там – вопль до содроганья!
А я тут – да иль нет?.. Да! Да!!
(решительно)
Когда в реке не знают броду,
В нее с обрыва – и плывут!
(уже окончательно - гридню)
Зови скорее воеводу!
Одна нога чтоб там, другая…
Гридень
(радостно):
- Уже тут!
Гридень выбегает и почти тут же в гридницу входит воевода.
Мономах:
- А говорили, ты со стен не сходишь!
Ратибор:
- Ну, почему же? Иногда схожу.
Мономах:
- Как время только-то на все находишь?
Садись. И я с тобою посижу!
Ратибор:
- Звал меня, князь?
Мономах:
- Да, велю сядь!
И на слов вязь
Время не трать…
Недосуг нам
Тратить свой час
Знаю и сам
Все без прикрас.
Половца стан
Ждет мою месть…
Что там за план
У тебя есть?
Ратибор:
- Волка – по-волчьи надо бить:
Раз! И стрела чтоб в нем торчала!
Мономах:
- Но там – мой сын! Как с этим быть?
Ратибор:
- Мы его выкрадем сначала!
Есть торки. Вид и речь у них -
Не отличишь от ханов даже!
И в половецком – за своих
Они сойдут для сонной стражи!
Мономах:
- На всякий случай, пусть возьмут
Для сына шубу и пусть скажут,
Коль что, мы к княжичу, мол, тут
И эту шубу им покажут!
Ратибор:
- Добро. Они пройдут к шатрам,
И, тихо перебив охрану,
Уходят с княжичем, а там
И мы нагрянем в гости к хану!
Затем всех прочих перебьем,
Никто, поверь, и не проснется!
Ну, а потом, сегодня днем
Мой сын за Итларя возьмется.
Мономах:
- Да, не напрасно чин свой носишь…
Придумал много ты всего!
А много ли на подготовку просишь?
Вот-вот заря…
Ратибор:
- Да ничего!
(торопливо)
Готовы торки, рать готова
Нельзя, ты прав, нам ждать зари!
Ждут одного лишь только слова…
Приказа князя…
Мономах
(пожимая плечами):
- Так бери!
Ратибор
(немедленно поднимаясь):
- Князь, ты пока что и не чаешь,
Что начинается…
Мономах:
- Постой!
За Святослава отвечаешь
Передо мною - головой!
Ратибор уходит быстрым, решительным шагом.
Мономах:
- Стрела умчалась с тетивы…
Да так, чтоб не остановили!
Ну, что Кидан? Иду на вы!
Как мои предки говорили!
Мономах смотрит на летописца, но тот отворачивается.
Мономах:
- Конечно, было бы достойно
В глаза сказать…
(после молчания - гридню)
Жене не говори!
Пусть хоть она поспит спокойно…
Хотя б до утренней зари!
Гридень выходит.
Мономах
(летописцу):
- А ты пиши, что не жалея жизни…
Да что там жизнь, добуквенно пиши:
Князь Мономах сегодня для Отчизны
Не пожалел и собственной души!
Летописец пишет. Мономах в ожидании опускает голову на руки…
Летописец:
- То было время и добра, и зла,
Как, впрочем, всякое другое время.
Короткий мир и войны без числа,
Тепло любви и ненависти бремя.
Всё так же, как века тому назад
И как опять спустя века, повсюду –
В одних местах был словно райский сад,
В других – несладко приходилось люду.
Все также, жизнью дорожа своей,
Болели, торговали, покупали,
Мирились, ссорились, лелеяли детей,
Ходили, ели, бодрствовали, спали….
Как всякие другие времена,
И это время думало, что вечно.
А годы шли, как за волной волна,
За горизонтом тая быстротечно…
Мономах
(слыша стук в дверь):
- Без стука заходи – велю!
Гридень:
- Ух, разыгралась непогода!
Мономах:
- И не тяни, я не люблю!
Что сообщает воевода?
Гридень:
- Всё, торки вышли из ворот
И подползают шито-крыто,
Чтобы потом наоборот
Среди шатров пойти открыто!
Летописец продолжает писать, Мономах – сидеть в томительном ожидании.
Летописец:
- То было время и добра, и зла,
Как впрочем, всякое другое время,
И сеяло в потомков без числа
Оно и злое, и благое семя…
Умней живущие ли тех, кто прежде жил,
Или глупее тех, кто позже будет -
Ответа нет. И я бы не решил
Давать его – грядущее рассудит!
Оно, в себя все прошлое впитав,
Однажды даст на всё ответ конечный…
Тогда услышит прав или не прав
И этот век, жестокий и беспечный…
Гридень
(с порога):
- Все, княже, началась резня -
Такое там сейчас творится!..
Эх, жаль, ты не пустил меня,
Чтоб мог я местью насладиться…
(показывая на окно)
Мечи неслышные стучат,
Летит град стрел на волчью стаю…
Мономах
(обрывая):
- Что Святослав?
Гридень:
- Пока молчат...
Мономах:
- Молчат, молчат…
Гридень:
- Схожу, узнаю!
Гридень выходит. Мономах распахивает окно. Свеча перед иконой гаснет. Он зажигает ее, но она гаснет опять… Снова зажигает…
Мономах:
- Как лик Христа сегодня строг…
И свечка что-то угасает…
А может, это жертву Бог -
Уже мою не принимает?
Дверь открывается, и свечи гаснут в третий раз. Мономах оборачивается и видит вошедшую Гиту.
Гита:
- Что был за шум? Кто приходил?
Мономах:
- Был Ратибор…
Гита:
- Что ему надо?
Мономах:
- Да так – не спится… Разбудил
Тебя, сбегая вниз, он, лада?
Гита:
- И хорошо, что топал он!
Ему я благодарна даже –
Прогнал такое ужасный сон,
Что до сих пор мне дурно…
Летописец
(предостерегающе - на распахнутое окно):
- Княже!..
Мономах поспешно закрывает окно.
Гита:
(зябко передергивая плечами)
- Я задремала, от всего устав,
И мне приснился, представляешь,
Не Святослав, а Изяслав,
Которого ты княжить отправляешь.
Совсем один – и поле без конца…
Одна береза рядом, как невеста.
Он отправляет к нам с тобой гонца,
А тот коня никак не сдвинет с места...
Дверь распахивается, и в гридницу без стука врывается гридень.
Гридень:
- Князь, наши люди донесли…
Гита:
- Что донесли? Что ты скрываешь?
Мономах
(незаметно показывая гридню кулак):
- Что сыну – шубу отнесли!
Сама ж просила, понимаешь…
Гридень
(ликуя):
- Что шуба, князь?! Уже идут!!!
Я лишь опередил немного,
Чтобы сказать, что он уж тут…
Гита:
- Кто он – скажите, ради Бога!
Гридень:
- Да он же, он – наш Святослав!
(выбегая и тут же возвращаясь с одетым в огромную шубу княжичем)
Мономах:
- И правда – он!
(Гите)
Ну что, довольна?
Гита
(бросаясь к сыну):
- Мой мальчик! Слава Богу! Слав…
(осекаясь на полуслове, принимается ощупывать княжича)
Ты цел? Здоров? Нигде не больно?
(оглядываясь на Мономаха)
- Ай, лад! Ай, князь, не обманул!
Не верила ведь – до его прихода…
Мономах:
- Сказал верну – вот и вернул!