Из-за того, что случилось с доктором Циммерманом, все на подстанции «Скорой помощи» несколько дней ходили как пришибленные. Писали коллективное письмо в Государственную думу, чтобы приняли закон, разрешающий работникам «скорой помощи» ношение хотя бы газового оружия, главврач не вылезал из прокуратуры, водители не выезжали на вызов без пары монтировок под сиденьем, даже Леночка-диспетчер обзавелась газовым баллончиком, а впрочем, если честно, стоило намекнуть — и ей подарили целых три. А Савелий Маркович Циммерман между тем лежал в реанимации, и никто не мог дать гарантии, что он выживет.
Это был самый обычный вызов — сердечный приступ. «Скорую» вызвали соседи, а прибывшая бригада обнаружила, что «больной» мертвецки пьян. И все-таки было решено госпитализировать. Но в машине пьяный вдруг очнулся, начал крушить все вокруг, вырвался, выскочил наружу и… разбил кирпичом лобовое стекло. Циммерман вышел, чтобы его утихомирить. А случайный прохожий, гулявший неподалеку со своим бультерьером, натравил пса на… доктора. В результате у Циммермана была разорвана сонная артерия, повреждено горло, глаз, раздроблены лицевые кости. И реаниматологи констатировали: даже если он выживет, останется инвалидом. Чтобы восстановить зрение и способность говорить, понадобятся многочисленные дорогостоящие операции.
Слава богу, Циммерман выжил. А пока он оформлял себе инвалидность, пьяница сидел в СИЗО, ждал суда и срока за хулиганство, а «добрый» прохожий, любитель бультерьеров, отделался прокурорской рекомендацией усыпить собаку. Потому что у него нашлись деньги, чтобы заткнуть рот свидетелям и подмазать следствие. И наверное, совесть его по ночам не мучила, таких она вообще не мучает, они, видимо, рождаются с генетическим дефектом — полным отсутствием таковой.
Сергей иногда навещал Циммермана, уговаривал не сдаваться, предлагал обратиться в Генпрокуратуру, к газетчикам — ну не спускать же гаду! Кому нужно это гипертрофированное христианство?! Но Циммерман уже ничего в этой жизни не хотел, он только жалел, что у него здоровое сердце и проживет он еще лет пятнадцать — двадцать, не меньше. А как?
Но Сергей не мог этого так оставить. Просто не мог. Внутри все бунтовало и требовало справедливости. Не мести, нет. Месть бессмысленна. Можно избить обидчика, можно убить, можно покалечить или унизить, но это не вернет здоровья доктору Циммерману. А его нужно вернуть, ведь Циммерману всего сорок пять, у него жена и дети, он прекрасный врач.
Сергей обзвонил все московские клиники челюстно-лицевой и пластической хирургии, офтальмологические центры. Да, Циммерману могли восстановить лицо, а если не затягивать, то и зрение, а в Германии обещали вернуть способность говорить. Но всюду на подобного рода операции требовались деньги — большие, и такую сумму не могли собрать друзья и коллеги. Речь шла минимум о двенадцати — пятнадцати тысячах долларов. И собирать их нельзя было годами — глазные нервы и голосовые связки со временем просто атрофируются, и Циммерман навсегда останется инвалидом.
Владелец бультерьера должен заплатить, решил Сергей. Не в переносном, а в прямом смысле. Если у него хватило денег купить милицию и следствие, хватит и на операции. Осталось убедить его в том, что он должен это сделать.
И с этого момента все свое свободное время Сергей посвящал наблюдению за собаководом. В милиции удалось узнать только имя — Артур Горшков, адрес и место работы назвать отказались, так как по делу о нападении на Циммермана господин Горшков не проходил даже в качестве свидетеля. Но нашел Сергей его быстро, свидетелей происшествия было предостаточно. Они боялись давать официальные показания, но поговорить по-человечески с врачом, коллегой пострадавшего доктора, были не против — Циммерману-то все сочувствовали, просто своя жизнь была дороже, Горшков, похоже, был самый настоящий бандит.
Источником наиболее полной информации о Горшкове стал Семен Трофимович Пустореченков — продавец газетного киоска лет шестидесяти. Трагедия произошла буквально в нескольких шагах от его рабочего места, и он, высунувшись в окошко, видел, как все было.
— Я этого головореза почти каждый день вижу, — рассказывал Семен Трофимович. — Он мимо меня на своей «ауди» проезжает, и, когда со своим крокодилом гулять выходит, тоже иногда вижу. Живет он тут неподалеку. В седьмом микрорайоне, а точнее не скажу. У них, у этих «новых русских», мода такая дурацкая: всюду с собой своих собак таскать. Нет бы выгулял утром и вечером, как нормальные люди, они их и в магазин с собой, и в ресторан… А чтоб такую зверюгу кормить, сколько денег надо?! Дрессировать ее, родословные там, случки…
— А чем он на жизнь зарабатывает, по-вашему? — поинтересовался Сергей. — Бизнесмен?
— По повадкам скорее рэкетир. Бандюга, одним словом, или браток по-теперешнему. Был бы он крутой бизнесмен, у него бы охрана была и жил бы он не здесь, хоть и новый район, но не очень престижный, а скорее, в особняке где-нибудь вообще за городом. — Пустореченков почесал голову. — И мелким бизнесменом он тоже быть не должен, такие отморозки или поднялись, или перестреляли их уже в девяностые. А отморозок же натуральный: собаку на живого человека натравить! Он же вот тут стоял, ну в шаге от меня. Из магазина, видно, шел, пакет у него еще был в руке, бутылка там какая-то и консервы — собачьи, наверное. Я сам слышал, как он сказал «фас» и на доктора показал. Этот пьяница с кирпичом, он, как стекло в машине разбил, а доктор вылез его ловить… так пьяница на ту сторону улицы метнулся, чуть под колеса встречной машины не попал. Что, этот бандюга стал бы свою любимую псину под колеса посылать? Как же! Ему, говорят, присудили ее усыпить, а он чихать хотел на это! И сегодня я его с ней видел, и завтра она никуда не денется. Вот англичане, культурная нация, у них, я слышал, бультерьеры вообще запрещены.
— А показать вы мне его сможете? — спросил Сергей. Как борются со своими отморозками культурные нации, его сейчас интересовало меньше всего.
Пустореченков немного помолчал, и Сергей уже решил, что все напрасно. Но нет, продавец газет таки решился.
— Покажу, только когда он будет домой ехать — не знаю. Он иногда рано едет, а иногда, когда я закрываюсь в восемь, его еще нет. Но только, сами понимаете, если что — я вас не знаю и никогда не видел…
Сергей просидел у Семена Трофимовича долго. Тот пригласил его внутрь киоска, угостил чаем из термоса. Как водится, не обошлось и без врачебных консультаций — молодой эскулап лишний раз убедился, что наши люди при встрече с врачом не могут не рассказать о своих болячках. Пришлось пощупать киоскеру поясницу, со слов диагностировать мерцательную аритмию его жене, выдать экспертное заключение: правильно ли лечат в районной поликлинике геморрой и подагру. Оказалось, правильно, чем и пациент, и доктор были удовлетворены. В общем, не сказать, чтобы время прошло незаметно, но все-таки…
Артур Горшков проехал в начале седьмого вечера. Сергей спешно простился с Семеном Трофимовичем и заторопился вслед «ауди». Машина медленно въезжала в длинную арку метрах в двадцати от киоска.
За аркой был двор-колодец: четыре длинные шестнадцатиэтажки по периметру, внутри — детский сад, спортплощадка, огороженная автостоянка. Горшков оставил машину на стоянке, достал из багажника большую спортивную сумку и зашагал к своему подъезду.
Сергей успел хорошо его рассмотреть. Горшков был похож на культуриста — под расстегнутым пальто обтягивающая водолазка, и под ней мышцы так и бугрились. Лицо гладкое, почти смазливое, брюнет, волосы длиннее подбородка, небритость двух-трехдневная, улыбочка самоуверенная. Короче говоря, мачо — женщинам такие нравятся. На «быка» не похож, слишком чистенький, прилизанный, но в чьей-то свите таскаться может, потому что на самостоятельного бизнесмена действительно не тянет — на лбу написано, что в голове пусто: была б там мышца, накачал бы, но и мышцы там нет, это доктор Великанов знал достоверно.
На следующий день заступать на дежурство Сергею нужно было вечером, и с раннего утра он устроился в машине сразу за аркой со стороны улицы. Горшков появился около девяти. Сергей, стараясь не мозолить глаза, пристроился ему в хвост, проводил до центра. Культурист вошел в красивую дверь под вывеской «Благотворительный фонд „Ольвия“, а Сергею пришлось часа два скучать. Наконец около одиннадцати к крыльцу подкатили вереницей два джипа и белоснежный „линкольн“. Из дверей фонда высыпали вначале четверо жлобов, за ними, в сопровождении Горшкова и еще одного такого же рельефного красавца, лысоватый, плюгавенький мужичок, следом еще четверо мордоворотов — все расселись по машинам и отбыли. И Сергей, естественно, за ними. Плюгавенького Сергей знал. Не лично, конечно, господин Щукин — птица высокого полета: в прошлом криминальный авторитет, а ныне — бизнесмен, владелец заводов, газет, пароходов, меценат и благотворитель. Физиономия его регулярно мелькала на экране телевизора. Вполне возможно, что именно Щукин и „подписался“ за Горшкова в милиции, потому они так легко и отстали.
Эскорт прибыл к мэрии, причем мордовороты так и остались в джипах, а к мэру Щукина сопровождали только Горшков с напарником. Визит длился около получаса, обратно Горшков тащил огромный букет цветов, а его напарник какую-то папку. Дальше поехали обедать в ресторан, и снова вошли с боссом только двое качков. После обеда двинули на презентацию: при большом скоплении публики торжественно открывался новый супермаркет бытовой техники. Щукин, лучась улыбкой, перерезал ленточку и позировал фотографам, Горшков с коллегой держали подушечку с ножницами. После чего все вернулись к фонду «Ольвия», и еще через час Горшков был свободен.
Сергей проводил его до спортклуба и даже понаблюдал издалека, как тот усердно тягает штангу. Из спортзала культурист направился было домой, но кто-то ему позвонил, и он, резко развернувшись, в нарушение всех правил погнал обратно в центр. «Не иначе Щукину еще куда-то при параде выехать понадобилось», — подумал Сергей. Он гадал, кем же Горшков служит у Щукина? Референтом? Вряд ли — слишком туп. Телохранителем? Тоже нет, чересчур вальяжен. Скорее всего, Щукин держит его вроде как «для мебели» — глаз радует и бандитского форсу добавляет, а для конкретного дела — те скромняги, что в джипах сидят.
Но Горшков не вернулся на работу, он проскочил центр, добрался до другого конца города и остановился на окраине городского парка около солидного двухэтажного здания без каких-либо опознавательных знаков. Поднялся на крыльцо, открыл дверь с помощью электронной карточки, и она тут же захлопнулась у него за спиной. Сергей вылез из машины. Хотелось размяться. У солидного здания действительно не было никакой вывески, и, заглянув в окно, Сергей понял почему. Внутри ни людей, ни мебели, — очевидно, только что закончился ремонт и помещения еще не заняты. Наверное, в скором времени здесь обоснуется магазин или какой-нибудь банк или офис, но что же тогда делает здесь Горшков? Сергей обошел здание вокруг. Место пустынное. Летом здесь много народу, в ста метрах пруды и пляж, а сейчас почти никого, редкие прохожие и пролетают мимо машины. И, заглядывая во все окна по очереди, Сергей отыскал культуриста. Да не одного. В пустой, как и все остальные, огромной комнате Горшков занимался любовью с очень эффектной дамочкой. Причем, что называется, не снимая шляпы. Они были почти одеты, он прислонил ее к стене, она оплела ногами его накачанный торс и… в общем, им было хорошо.
Сергей слетал в машину за фотоаппаратом. Он весь день снимал Горшкова, но кадры все больше были скучные и малоинформативные: Горшков с цветами, он же с ножницами, он же в машине и так далее. Чувствуя себя настоящим папарацци, Сергей засел под окном и щелкал, пока в аппарате не закончилась пленка. Теперь оставалось выяснить, есть ли у Артурчика злая жена и боится ли он, что она узнает о его похождениях на стороне. Да, это, конечно, шантаж. Но в самом лучшем смысле этого слова. И вообще, для достижения благой цели все средства хороши.
9Жены у Артурчика, к сожалению, не было. За трое суток слежки Сергей выяснил множество подробностей его жизни. Сергей почти не спал, сразу с дежурства мчался к Горшкову, ходил за ним по пятам в магазин и спортзал, ездил за Щукиным, когда Артурчик работал, еще раз имел сомнительное удовольствие от созерцания тайной любовной сцены, «водил» культуриста в ресторан и «выгуливать» собаку. Кстати, бультерьера Горшков и в самом деле не усыпил и, похоже, не собирался. Но из того, что видел и узнавал Сергей, так и не следовало, как можно заставить Горшкова заплатить.
Совестить, давить на жалость — бесполезно. Бить ему морду? Этим не испугаешь, можно только разозлить и вызвать на себя гнев целой орды его коллег и соратников. Организовать псевдопокушение, машину ему подорвать, бультерьера пристрелить и пообещать, что и он скоро станет трупом, если не даст денег? Но, во-первых, Сергей не умел изготавливать взрывные устройства, да и стрелять практически не умел, во-вторых, столь радикальные методы были ему противны, а в-третьих, опять же соратники заступятся, а когда узнают, что платить он должен за лечение Циммермана, то и Циммерману может аукнуться.
Решение пришло в субботу вечером. Артурчик, против обыкновения, после работы не поехал в спортзал и в бар пропустить стаканчик тоже не пошел, он вернулся домой, переоделся и снова поехал на работу. Господин Щукин, оказывается, шел на концерт. И, наблюдая торжественное появление бизнесмена и мецената у местного дворца культуры, в котором гастролировала столичная музыкальная знаменитость, Сергей понял, как ему поступить. Дело в том, что в культпоход Щукина сопровождали не только два культуриста, но и дама. И не просто дама, а та самая, с которой так пылко общался Горшков в пустующем офисе. И по всему было видно, что это его дама, Щукина. Вряд ли жена, скорее любовница, фаворитка, содержанка… так или иначе, она с потрохами принадлежит Щукину. На Артурчика она и не взглянула ни разу, она его существования не замечала вовсе, она расточала нежные улыбки в адрес Щукина, и он весьма недвусмысленно придерживал рукой ее соблазнительные ягодицы…
Теперь дальнейшие действия вырисовывались сами собой.
В силу своего характера и опыта работы доктор умел находить общий язык с людьми разного социального статуса.
Вечером следующего дня Сергей с пакетом фотографий поджидал Артурчика в подъезде его дома. Планировка подъезда обычная для девяти-шестнадцатиэтажек: тамбур, вход на лестницу, за углом — лифты. Сергей не дал Горшкову дойти до лифта, организовал ему рауш-наркоз и отволок на лестницу. Ох и нелегкая это была работа: килограммов девяносто бесчувственного мяса волочь вверх по ступенькам, а тащить пришлось до третьего этажа, поскольку жители первых двух иногда не пользуются лифтом. Там Сергей усадил его, аккуратно похлопал по карманам, нащупал заплечную кобуру, вытащил из нее пистолет. Культурист понемногу приходил в себя, растерянно похлопал глазами, пошевелил конечностями, повертел головой, сфокусировался наконец на Сергее и, увидев у него в руках пистолет, криво усмехнулся:
— Ты кто такой?
— Я? — в тон ему справился Сергей. — Народный мститель. Вставайте, Артур Геннадьевич, только медленно.
Горшков встал, повел накачанными плечами, похрустел шеей. Драться он пока не собирался, судя по всему, его ситуация забавляла.
— А ты представляешь вообще, на кого наезжаешь?
— Отлично представляю, — кивнул Сергей.
— И не страшно?
— Ни капельки.
— Ну-ну…
Сергей подал Горшкову пакет со снимками:
— Вот ознакомьтесь, пожалуйста. И выдайте мне свое экспертное заключение…
Артурчик взял пакет, хотя ему явно не хотелось, но направленный на него пистолет все еще никуда не делся, так что пришлось. Высыпал фотографии на подоконник, разворошил стопку пальцами, одну, наиболее откровенную, рассмотрел внимательней.
— Хорошо получилось, правда? Вы чертовски фотогеничны. В кино себя не пробовали? На худой конец в сериалах. — Артурчик между тем серел на глазах. — Кстати, эти снимки можете оставить себе, — продолжал Сергей, — понадобится — я еще напечатаю. А теперь, ответьте мне, пожалуйста, что сделает с вами ваш любимый шеф, когда узнает, что вы спите с его женщиной? Я слышал, в мире реальных пацанов к понятиям чести относятся очень трепетно. Кто же станет уважать господина Щукина, если станет известно, что он рогоносец? А значит, допустит ли он, чтобы это стало известно?
Артурчик долго соображал, прямо слышно было, как поскрипывают извилины.
— И чего тебе надо? — спросил он наконец. Недобро так спросил, с нехорошим прищуром. Сунул руки в карманы и перекатился с носков на пятки и обратно.
— Денег.
— Много?
— Для начала пятнадцать тысяч долларов. Но не наличными и не мне. — Сергей положил на подоконник лист бумаги. — Тут все реквизиты московской клиники пластической хирургии. Деньги нужно перевести туда. И пойдут они на лечение доктора, которого изуродовала ваша собака.
— К-кого?! — обалдел Горшков.
— Доктора Циммермана, неужели не припоминаете?
— А ты ему кто? — Горшков был искренне удивлен. — Так ты что, не для себя бабки снимаешь?!
— Представьте себе, не для себя. Я очень надеюсь, что вы будете вести себя благоразумно, все как следует обдумаете, взвесите и придете к единственно верному выводу: лучше заплатить, чем быть убитым. На размышление вам три дня. Сегодня воскресенье. Если к исходу банковского дня в среду деньги не будут перечислены или будут перечислены не в полном объеме, я передам фотографии Щукину. Понимаете?
Артурчик неопределенно кивнул.
— На этом позвольте попрощаться, приятного вам вечера. — Сергей вынул из пистолета обойму, пистолет забросил на верхнюю площадку, обойму уронил между перилами вниз, предварительно стерев, естественно, свои отпечатки. И ушел. Горшков даже не попытался его остановить, помериться силами почему-то желания не выказал.