А мы с Алешкой не боялись. И стали отсчитывать и отбирать картины.
– А какие брать? – спросил Алешка.
– Все равно, – сказала Юлька. – Они все одинаковые.
Мы не стали их рассматривать – все они одинаковые, – взяли парочку, отнесли к дверям. Потом еще парочку. И… на этом картины кончились.
– Не хватает, – сказал Алешка. – Десять штук не получается.
– Как – не получается? – изумилась Юлька и сразу перестала бояться привидений, подошла к нам. – Их тут двадцать штук было.
– Когда? – спросил я.
– Всегда!
– А куда же они делись?
– Привидения утащили, – сказал Алешка вполне серьезно.
Так серьезно, что мы все даже осмотрелись – не прячутся ли они по углам. Я ничего такого не заметил. Алешка заметил. И сказал мне об этом по дороге домой.
– Странное дело, Дим. Эти жулики картины Юлькиного отца в доме не взяли. А зачем-то полезли за ними в подвал.
– Да, глупо получается.
– Не глупо, – поправил меня Алешка, – а непонятно. – Он помолчал. – А в гараже ты ничего такого не заметил?
– Подвал как подвал. – Я пожал плечами. – Машина как машина. Вся в вековой пыли.
– Не вся, – Алешка остановился. – Капот у нее, Дим, был весь чистенький. А рядом, на полу, тряпочка валялась…
Я сначала не обратил внимания на эти слова. Мало ли почему у машины, которая сто лет стоит в гараже, не запылился капот. Может, на нем что-нибудь лежало, например. Например… картины…
Дальше мои мысли не пошли, разбежались. Уцепиться было не за что. Да и не очень хотелось. Денек выдался насыщенный. Всякими событиями и открытиями. Пусть все это сначала уляжется. А уж потом разложится по полочкам.
Это я так думал. А Лешка думал по-другому. Он вдруг сказал:
– Дим, а вот этот, в черной шляпе, я его вспомнил. Я его в телевизоре видел. Его Леонардом зовут. Он там все время трындит, что Америке и России надо почаще обмениваться «культурными достояниями наших великих стран».
Эти последние слова он произнес с таким выражением, что я тоже вспомнил этого Леонарда. Такой весь из себя культурный деятель. И все время про Америку рассказывает – как там очень хорошо и как там станет еще лучше, когда он туда переедет насовсем. И будет там представлять наши культурные достояния.
А мысли у Алешки скакали как блохи:
– Дим, а почему там… Он махнул рукой куда-то за спину. – Там они, Дим, Валя и Галя, а здесь Паша и Глаша? – Тут он помолчал и добавил после паузы: – И пирожки, Дим… – И вдруг ляпнул: – Дим, а я знаю, где спрятаны картины.
– Я очень рад. – Мне уже педали крутить было трудно, а уж с Алешкой спорить – вообще, не в кассу. – Возьми их себе.
– Дим, ты любишь делать добрые дела?
– Очень, – буркнул я. – Только все время некогда.
– А я сделаю. Два дела. Картины верну и Павлику помогу жениться.
– Он тебя очень об этом просил? – Мне стало смешно.
– Попросит! Он, Дим, в эту Июлию влюбился. Я картины найду, а скажу, что их разыскал Павлик. И она тоже в него за это влюбится. А Витьку – фиг с маслом. Пусть на своей дискотеке прыгает. С ключником.
Распорядился! Любитель добрых дел.
– Завтра, Дим, поедем за картинами.
– Куда? – Я немного ошалел.
– Куда, куда?.. Где они спрятаны – вот куда!
Когда мы вернулись домой, усталые и голодные, мама сказала, что она идет на рынок. За продуктами.
– На какой рынок? – спросил Алешка.
– Который на станции. Говорят, там сметана бывает хорошая. Настоящая. Не как в магазине.
– Я с тобой, – сказал Алешка.
– Хорошо, – кивнула мама, – поможешь мне сумки таскать.
– Я не умею, – возразил Алешка. – Мы для сумок Димку с собой возьмем.
– Научишься, – сказал я. – Ты способный. – Мне совершенно не улыбалось после нашей поездки еще и на рынок тащиться.
– Ладно, – сказала мама, – так и быть, оставайся. Только посуду помой и белье развесь, я постирала.
– И за водой сходи, – ухмыльнулся Алешка. А потом вдруг шепнул мне: – Ты не обижайся, Дим, я на рынок по делу иду. По доброму делу.
– Пошли, – сказала мама, – а то сметана кончится. У нас сегодня гости, я их блинчиками со сметаной буду угощать.
– А нас? – забеспокоился Алешка.
– А вас зачем угощать? Вы и сами не растеряетесь. Пошли.
– Да, – сказал Алешка, – пошли. А то сметана прокиснет. И пирожки остынут.
– Какие еще пирожки? – удивилась мама.
– Бабушкины.
Мама взглянула на него, но ничего не спросила. Только с удивлением огляделась, когда Алешка добавил:
– Ну, пошли, что ли, тетушка Марта?
Мама, наверное, подумала, что Алешка так назвал нашу кошку, которая до сих пор обходилась без имени собственного. И нарицательного. Кошка и кошка. «Брысь отсюда!»
А может, мама не обратила внимания на эти слова, потому что опять стала рассматривать себя в зеркале. Со всех сторон. И со всех расстояний. Алешка даже не выдержал и проворчал:
– Вы, маменька, очень много времени на себя любуетесь.
– Должен же быть у меня хоть один недостаток, – ответила мама. – Пошли. А то сметана прокиснет.
Я сходил за водой, перемыл посуду, развесил между березами белье. На кошке немного посидел – полсекунды. А мамы с Алешкой все не было. Наверное, сметану ищут.
Наконец я услышал вдали их голоса. Алешка что-то трещал, «тетушка Марта» что-то ему отвечала. И тащили они полные сумки. За сметанкой сходили, называется! У мамы всегда так. Собирается сходить за хлебом. Или за спичками. И приносит две сумки продуктов. Причем хлеб или спички, оказывается, она купить забыла. На сметанку отвлеклась…
Так и в этот раз случилось. Мама выложила продукты на стол и ахнула. Сметану к блинчикам забыла!
– Да ладно, тетушка Марта, – сказал Алешка. – Пирожками обойдутся. К ним сметанки не надо.
– А и верно, – мама махнула рукой. – Только при чем здесь кошка?
А кошка уже вертелась возле стола и терлась, мурлыкая, обо все наши ноги.
– Кошка здесь ни при чем, – сказал Алешка. – Кошка у нас не Марта, а Апреля. Она в апреле родилась.
– А Марта – это кто? – Мама совсем заблудилась в Алешкиных заморочках.
– Ну… Там одна тетушка. Красивая такая…
– А дальше? – спросила мама.
Алешка открыл уже рот – хотя по глазам было видно, что он еще не знает, как соврать, – но тут его выручили звонкие голоса за калиткой.
– А то мы до вас! – шумела Глаша.
– Скучились по вам! – смеялась Паша.
Я вздохнул и пошел ставить самовар. А Лешка по-быстрому вскрыл какой-то кулек и прямо на стол высыпал из него горку пирожков. Тех самых… С яйцами, с мясом, с вареньем…
Я не успел заварить чай, как за калиткой еще один голос послышался:
– Славно, славно! – И вкатился на наш участок полосатый арбуз. – Прямо к чаю угадал. А я вам вагонки и обрезной доски достал. За копейки. Завтра привезу. Прямо к чаю.
Алешка похлопал глазами и недоуменно сказал:
– А мы с досками чай не пьем.
Арбуз расхохотался, а потом спросил:
– Батя-то пишет?
– Даже не звонит, – грустно сказала мама.
– Далеко заехал, – вздохнул Арбуз с сочувствием. – За границу, наверное? Интересное дело.
Почему это ему так интересно – где сейчас находится наш папа? И Арбуз будто прочитал мои вопросительные мысли.
– Надо с ним посоветоваться. Нам дешевый брус завезли. За копейки. Брать – не брать?
– Если за копейки, – сказал Алешка, – то брать. И побольше.
– Но с батей все-таки нужно посоветоваться.
– А то! – поспешила Глаша. – Всеж-ки хозяин в дому.
– Кто? – удивилась мама.
– Тетушка Марта, – сказал Алешка. – Давайте чай пить.
За чаем он все время хвалился пирожками и вовсю угощал «хохлаток». А они пирожки нахваливали. Вернее – маму.
– Ох, и хозяюшка! Не пропал наш рецепт. Вот спекла, вот спекла!..
– Это не мама спекла, – признался Алешка.
– Тетушка Марта? – спросил Арбуз.
– Бабушка.
– Твоя?
– Нет. Общая. Которая на станции. – И внимательно посмотрел на Глашу с Пашей.
Они сначала немного растерялись, а потом затрещали:
– Вот Петровна, вот змея! – И стали объяснять: – Мы ей рецепт сказали, чтоб она на старости лет пирожками побаловалась. А она, вишь, на продажу пекёт! От змея!
Алешка засмеялся и как бы в шутку выдал:
– Да это не вы ей рецепт сказали.
– А кто?
– Другие тетки. Галя и Валя.
Глаша поперхнулась пирожком, а Паша стала молотить ее по спине кулаком. Чтобы отдышалась. А Арбуз… мне показалось, что он очень хочет помолотить их обеих. По тыквам.
Но тут опять у калитки послышался голос. И явился еще один гость – капитан Павлик. Он привез привет от папы. Мама очень обрадовалась. А Арбуз сразу спросил:
– И где же он так задержался? Мне надо срочно с ним вопрос решить.
А Павлик почему-то ничего ему не ответил. На пирожки отвлекся, что ли?
Капитан Павлик, хваткий опер, как-то по-ребячьи проникся Алешкиной затеей. И отнесся к ней с полным доверием. Даже привез ему стопочку распечаток.
– Из Интернета скачал, – сказал он. – Хорошая подборка получилась. Про всякие летательные аппараты. Про махолеты всякие, мускулолеты.
– Из Интернета скачал, – сказал он. – Хорошая подборка получилась. Про всякие летательные аппараты. Про махолеты всякие, мускулолеты.
– Спасибо, – обрадовался Алешка. – Я вас, товарищ капитан, первого покатаю. Над нашими просторами.
– А меня? – спросила мама.
– Тебя нельзя. Без тебя мы проголодаемся. Ты у нас самая ценная.
– И самая красивая, – добавила мама. – Нет, что ли? – И она опять немного повертелась перед зеркалом. – Небось не хуже тетушки Марты.
– Обе хороши, – сказал Алешка и тут же слинял из-за стола, забрался на чердак и погрузился в изучение интернетовских подборок.
До вечера мы его не видели и не слышали. Зато мне досталось от него по полной программе, когда мы ложились спать.
Алешка начитался, в голове его забурлили новые планы. Ему надо было с кем-то поделиться. Кроме меня, под рукой у него никого не оказалось.
– Дим, ты спишь? Ты не спи, еще рано, еще луна не села. Ты знаешь, я правильно сделал, что на мускулолет плюнул.
– Мускулолет – это кто? – спросил я специально, чтобы он рассказал, куда он плюнул, а я бы в это время поспал.
– Ну, Дим, это когда без мотора летают. Руками машут или ногами педали крутят. Но мне не потянуть, честно говорю. Один дядька все-таки через этот… как его, Ла-Манч перелетел…
– Ла-Манш, – поправил я сквозь сон.
– А Ла-Манш – это кто? Море такое?
– Пролив. Между Англией и Францией.
– Какой ты умный! Ты только не спи, ты слушай. И он этот Ла-Манш перелетел на своем «Альбатросе». Еле-еле. Он, Дим, три часа педали крутил, чуть не умер. Но он, Дим, был какой-то спортсмен, даже какой-то чемпион. А я, Дим… ты не спишь? Я, Дим, еще не чемпион. И не спортсмен. Но это ладно, Дим, я бы мог, конечно, накачаться. Но на фиг надо. У этого «Альбатроса», Дим, знаешь, какие крылья? Ты ща упадешь с матраса. Тридцать метров, Дим. Я поэтому и передумал. Он же, Дим, длиннее нашего участка. И где бы тогда тетушка Марта белье развешивала? И диван бы пришлось на помойку отнести. А он такой жалобный. Ты спишь, что ли? И еще, Дим, я про эти махолеты начитался. Я думал – как? Я думал это помахал крыльями и полетел. Вот фиг! Для махолета мотор нужен. Я, Дим, лучше этот построю… ну, который Леонардо да Винчи изобрел. Это такая штука, Дим, классная ваще! Щас я тебе расскажу. Дим, ты что? Уснул, что ли? На самом интересном месте. Ладно, я тебе завтра утром расскажу, с первым лучом солнца.
С первым лучом солнца у него не получилось – проспал. Даже мама немного забеспокоилась, когда мы сели завтракать.
– Дим, его надо разбудить. Умыть и накормить.
Я бы ничего этого делать не стал, но раз уж тетушка Марта просит, поднялся на чердак. Второй луч солнца высветил картину: Алешка, в одних трусиках, сидит возле окна с громадной книгой на коленях. Все ясно – теперь он погрузился в изучение жизни и творчества Леонардо да Винчи. И мне опять светит бессонная ночь: «Дим, ты не спи, Дим, ты спишь. Ну и дурак! Ты послушай!»
Наше дачное воздухоплавание вступило в новую эру…
Два дня мы Алешку не видели. Вернее – видели, но не слышали. Он попадался нам то на диване под березами, то в папином кресле на кошке, то на чердаке возле окна – и все время с толстой книгой о Леонардо да Винчи. Мне даже один раз показалось, что он хочет выучить ее наизусть.
В конце второго дня он оторвался от книги, поднял на меня глаза и спросил «туманным» голосом:
– Дим, а ты знаешь, кто изобрел танк?
– Знаю. Англичане. В начале прошлого века.
– Фигвам! Леонардо да Винчи его изобрел. В пятнадцатом веке! Съел? А ты знаешь, кто изобрел парашют?
– Знаю, – на всякий случай сказал я. – Леонардо да Винчи.
– А ты знаешь, что он еще тогда, в самую старину, рассчитал площадь парашюта, понял? И она, эта площадь, до сих пор нам служит. Так что, Дим, папин зонтик я забраковал. У него парашютная площадь только для кошки. Но кошка со мной не полетит.
– А ты знаешь, – сказал я, – что Леонардо да Винчи был прекрасный поэт? Он сочинял стихи и делал из них песни.
– Дим, – Алешка усмехнулся устало и снисходительно, – я в свою тетрадь выписал все его профессии и дела. Знаешь, сколько получилось? Две страницы! Вот это был человек!
До самого вечера мы шарахались от Алешки, от его восторженных: «А ты знаешь?..» И очень, кстати, многое узнали.
– А ты знаешь, что он был прекрасный архитектор? И ювелир. И скульптор. И математик, физик, биолог, астроном…
Мама сначала Алешку очень внимательно слушала, вместе с ним восхищалась, а потом, после ужина, когда мы с ней мыли посуду, она сказала:
– Знаю! Знаю, что он создал водолазный костюм для парашютиста. И водяной двигатель для самолета.
Тут, к счастью, появился Павлик. Почему-то после ужина. Обычно он приходит к ужину. Или к завтраку. А иногда к обеду.
Мама стала его кормить, а Лешка напал на него, как на свежего слушателя.
– Дядя Павлик, а он сделал огромный канал для воды в одном городе. И этот канал до сих пор работает. Клево?
– Это все здорово, Леш. Только мне больше всего нравятся все-таки его картины. «Джоконда», например.
– Интересное дело! Картины! Джоконды! Автоматические пушки – пятьсот лет назад!
– Дай человеку спокойно поесть, – сказала мама.
Тут Алешка взорвался:
– А вы знаете, сколько великих проектов он не смог сделать из-за таких, как вы! Вам бы лишь спокойно поесть! Он вертолет изобрел! Такой классный!
– Полетал? – спросил Павлик с искренним интересом.
– Не полетал. В те давние времена никаких моторов еще не было. Только водяные мельницы. А на ней далеко не улетишь. Вертолет ее с собой не потащит.
– Что опять задумал? – с тревогой спросила мама. – Эти твои турундыки…
– Мам, – сказал Алешка, – он был очень великий человек. – И скромно добавил: – Я такой же буду. И полечу на его вертолете.
– На водяном двигателе? – спросил я. – Поперек экватора?
Но Алешка здорово подзарядился. А когда он сердится или волнуется, то часто становится спокойным, как удав после ужина. И он посмотрел на всех нас – на Павлика, жующего котлету; на маму, вытирающую посуду; на меня, подметающего пол; на кошку, спящую в папином кресле, – и сказал ледяным тоном:
– А вы будете махать мне вслед своими сопливыми платочками.
С этого дня Алешка стал надолго исчезать из дома и возвращаться в дом чумазым трубочистом. А мама все чаще стала поглядывать на небо, опасаясь летной погоды…
Глава VII Флёксы, петюнии, настюрции
Когда-то Алешка написал: «В лесу росли куропатки и другие деревья». Папа тогда страшно рассердился и расстроился и обозвал его: «Ты – дитя асфальта!»
Не знаю… Может быть, Алешка и есть дитя асфальта. Не знаю… Но, по-моему, он какое-то «всех-нее» дитя. Ему везде уютно и интересно. Есть такой цветочек – забыл, как он называется, так этот цветочек одинаково счастлив и среди друзей на лугу, и в горшочке на окне. Лешка легко и мгновенно находит общий язык и с незнакомыми людьми, и с чужими животными. Полаять с собаками, поквакать с лягушками, занудливо позудеть комариком, потрепаться с новым человеком – его любимые занятия. Но и техника его слушается, он с ней дружит. Правда, как-то по-своему. Один раз, помню, он вздумал починить старинные часы. Ходики такие древние, деревенские; циферблат в виде кошачьей мордочки. Папа эти часы очень любил, еще со времен своего детства, но ни в одной мастерской их так и не смогли починить. Не хватало современным часовщикам умельства, чтобы закачался и застучал маятник, чтобы забегали туда-сюда озорные глазенки на кошачьей мордочке, чтобы правильно пошли по своему кругу фигурные стрелки.
Алешка смело разобрал часы, что-то там подогнул, даже молотком со всей дури ахнул и снова их собрал. На столе остались лишние детали… Но часы пошли. Они идут до сих пор у нас на кухне. Качается и стучит маятник, ожила кошачья мордочка, движутся по кругу стрелки.
Вот так же и его самолеты… Тяп-ляп – и готово. Первая турундыка поездила взад-вперед, но не полетела – ни вверх, ни вниз. Гидросамолет был почему-то отсрочен, а на свет появился то ли вертолет, то ли автожир по имени «Кощей». Тоже почему-то.
Но если первый «Лебить» был хоть и очень отдаленно, но все-таки похож на самолет, то нынешний Лешкин «Кощей» просто мог напугать своим видом нервного человека.
Вот представьте. Лодка-байдарка, над ней – огромный винт из двух зонтов, а впереди еще один, поменьше, из одного зонта. Алешка мне объяснил:
– Один винт кручу ногами – лечу вверх, второй кручу двумя руками – лечу вперед. Хочешь покажу?
Конечно, хочу!
– Мам! – крикнул Алешка, забираясь в Кощеево нутро, – от меня какая-нибудь польза по хозяйству нужна? Нет? Тогда я полетел.
– Полетай, голубчик, – мама выглянула в окно, – но не очень долго, а то обед простынет. До экватора и обратно.
Две педали Алешка завертел ногами – закрутился у него над головой большой винт. Две другие педали – руками, маленький винт заработал.