И тут вдруг – соперник! Да ладно бы путный, а то – старая развалина. И с этим опять же возможно смириться, встречайся она с ним на нейтральной территории. Око, как говорится, не видит. А то ведь нагло приволокла его в их общую с Геной квартиру, да и не раз и не два!
Что она хотела этим доказать? Поставить молодого иждивенца на место? Щелкнула его по носу?
Щелкнула-то его по носу их соседка, всучив ему в руки компрометирующую фотографию. Как она сказала? Побелел он весь, затрясся? Что-то вроде этого. Взбесишься от такого, неужели нет?!
Потому-то и разъярился Гена, в квартире погром устроил. И прибил Марину в центре города, на глазах у всех.
Почему чуть позже пострадала Рита? Да все просто! Все теперь сходится. Она, похоже, заметила убийцу в тот самый момент, когда он выстрелил. Или за минуту до этого увидела его в окне. Или – после выстрела. Она увидела его и подписала тем самым себе смертный приговор. Он ее выследил, дождался нужного момента и…
Конечно, конечно, версия еще сырая, и весьма. К примеру, откуда у молодого студента, живущего за счет своей любовницы, охотничье ружье? Откуда наркотики в таком количестве, которое он вкатил двум беззащитным женщинам? Откуда у него, опять же, номер мобильного Алекса Захарова?
Но и тут, хорошенько поразмышляв на пути к дому, Горелов все расставил по своим местам.
Гена Шишкин – не только влюбленный, ревнивый, но и весьма расчетливый молодой человек. А при своей расчетливости он способен быть и экономным, вполне. Не тратил, к примеру, бездумно деньги, которые Марина давала ему на мелкие расходы или на одежду, а копил их. На сэкономленные деньги он купил ружье – недорого, с рук. Наркотики достать – вообще не проблема. Студенческое братство в этом плане весьма изворотливо.
А что касается телефона Алекса Захарова…
Тут и вообще все проще простого! Марина дружила с Машей. В телефоне Марины наверняка были забиты номера Машиного мужа, их домработницы… Просмотреть записную телефонную книжку Марины для Гены никакого труда не составило бы. Так что…
Так что все сходится, подозреваемый найден. То есть с его личностью они определились, найти-то его еще только предстояло. Только вот как его искать? Где?
Неожиданно с этим помог начальник Горелова – Сизых Валерий Иванович.
Утром, ровно через неделю безуспешных душевных мытарств Горелова Иннокентия Ивановича и упорного молчания Белова – тот не звонил и на звонки следователя не отвечал тоже, – Сизых вдруг сам, не через дежурного, позвонил Горелову в кабинет и вызвал его к себе.
– Разрешите? – Иннокентий осторожно просунул голову между дверной притолокой и дверью.
– Входи, входи, умник ты наш!
Сизых благодушно улыбался и заваривал чай из какой-то яркой новой пачки, очевидно, это был очередной презент вернувшегося из командировки друга.
– Давай присаживайся, рассказывай. – Валерий Иванович гостеприимно ткнул пальцем в стул, на который надлежало опуститься его подчиненному. – Глáзок-то удивленных не строй, мне все известно.
– Что – все, Валерий Иванович? – Горелов громко сглотнул, если не от испуга, то от непомерного изумления – точно.
– Ах, мы будем притворяться! Ах, мы станем разыгрывать непонимание! Учти, я все знаю!
Начальник все еще благодушно улыбался, расставлял стаканы на подносе, разливал чай. Стало быть, угостить и его собрался. Давно он Горелова чайком не угощал, очень давно. С тех самых пор, как приказал ему забыть о расследовании Риткиной смерти. С тех самых пор, как гневно увещевал его – в этом же кабинете – не творить глупостей и не подставлять сразу несколько голов под раздачу. После этого он и здороваться-то с подчиненным стал сквозь зубы.
Теперь он чаю Горелову налил, значит, вновь потеплели и их отношения. Но вопросы он задает пока что очень туманные. Откуда Горелову знать, как на них отвечать? Не вляпаться бы ему с этой самодеятельностью!
– Пей.
Не угостил – приказал Сизых, ставя перед ним стакан со свежезаваренным чаем. Горелов опасливо взял его в руки. Втянул носом запах. Пахло…
Точно, пахло полынью, сиренью и еще ромашкой, кажется. Ему почудилось, что в стакане кружат мелко нарезанные лепестки ромашки. Или какой-то другой растительный мусор, упакованный в красивую яркую коробочку.
– Не могу, Валерий Иванович, – признался Горелов и поставил стакан обратно на стол.
– Чего ты не можешь? – Начальник тоже понюхал напиток и пить не стал.
– Чай пить не могу, пахнет он как-то… Как-то непривычно. И еще… И еще на вопросы ваши ответить не могу, потому что сути никак не уловлю.
– Н-да…
Сизых с грохотом отодвинул стакан и чайник, куда до этого с воодушевлением всыпал горстями странного вида засушенную траву. Посмотрел на Горелова как-то тяжело, но без особой злости.
– Вот за что люблю я тебя, Кеша, так это за честность, – проговорил он, досадливо крякнув. – Как есть, так и скажешь. Посади я сейчас на твое место кого другого, стал бы он этим мусором давиться и нахваливать его. И вопросы мои туманные он начал бы обсасывать, как карамельку, и слюни пускать, с умным видом что-нибудь эдакое лопоча. А вдруг проскочит, а вдруг угадает… Ты не такой, Горелов. За что и уважаю. Хотя… – Тут Сизых с грохотом обрушил на стол оба кулака и разом повысил голос: – Хотя и не должен! А должен я, по сути, тебя сейчас так размахать, что и морда, и задница у тебя загорелись бы. За что, не догадываешься?
Горелов счел за благо промолчать. И даже плечами не подергал, и бровью не шевельнул. Раз Сизых заговорил, значит, доведет все до логического конца, разнос то будь или похвала.
– Все рыщешь, гаденыш?! Ослушался моего приказа и рыщешь?! – зарычал начальник после выразительной паузы. – Я же тебе приказал – не соваться в это дело. Приказал?
– Д-да, приказали, Валерий Иванович. – Тут Горелов как вариант предпринял попытку встать по стойке «смирно».
– Сиди уж, умник! – махнул на него в сердцах начальник рукой. – Сиди, говорю!
Горелов сел и насторожился. Если Сизых вновь завел речь о смерти Риты, вернее, о прекращенном по этому делу расследовании, значит…
Что-то одно из двух: либо он дознался, что они с Беловым в частном порядке возможных свидетелей опрашивают. А это реально лишь в том случае, если от них поступили жалобы.
Либо что-то всплыло. Что-то появилось такое, о чем Горелову пока что неизвестно. Маловероятно, конечно, но суровое благодушие Валерия Ивановича несколько обнадеживало.
– Так вот, я приказал, а ты приказа моего ослушался. Это мне как, Горелов, следует расценивать, а? Что ты меня ни в грош не ставишь или что для тебя долг чести – превыше всего?
И Сизых с неприятным прищуром на него взглянул. Разжал кулаки. Разложил на бумагах расслабившиеся пальцы, посмотрел на них. Ответа, надо полагать, от подчиненного он не ждал. Да и ответ предполагался сам собой, без возможных вариантов.
– Пуф-пуф-пуф… – запыхтел Сизых, напружинил пальцы, оперся о них и начал подниматься со своего места, не сводя с Горелова внимательных глаз. – Ты мне скажи вот что, парень: зачем ты в институт на Ватутина ходил, а? Что ты позабыл там, умник?
Ого! Стало быть, пожаловались либо на Белова, либо на него. Но в деканате он вел себя тихо, без апломба, все было очень вежливо и пристойно. Может, это из-за Белова? Нахамил он, нагрубил, наозорничал в общежитии? Может, в чувствах, раздиравших его душу, стенд какой-нибудь разбил? Но не выдавать же его! Узнай Сизых, что постороннее лицо рыскает вместе со следователем по городу в поисках убийцы своей подружки, – на пятнадцать суток его запрет для устрашения. За что? Да найдет он причину, был бы повод!
– Жду ответа, Кеша, как соловей лета, – дурашливо произнес Сизых, но голос его был поистине ужасным. – Кого ты искал в институте?
– Шишкина. Геннадия Игоревича Шишкина, – севшим до хрипоты голосом ответил Горелов. – Студента.
– Понятно, что ты не лесоруба простого в институте искал, – хмыкнул Сизых, уселся обратно в кресло, облокотился о спинку расслабленно, шевельнул призывно рукой. – Ты рассказывай, Кеша, друг, рассказывай. Зачем, к примеру, тебе этот студент понадобился, а?
– Его номер телефона был забит в телефоне застреленной в центре города Марины Стефанько.
– Так, молодец, – похвалил его Сизых. – Дальше?
– И еще с его номера телефона звонили Алексею Захарову в день смерти моей бывшей жены. – Он пропустил недовольное чертыханье начальства мимо ушей и продолжил: – Позвонил неизвестный именно с этого номера, зарегистрированного на Шишкина Геннадия Игоревича, и попросил Захарова срочно приехать…
– Куда?
– Куда – этого Захаров не помнит. Был сильно пьян. Но он точно помнит, что куда-то за город. Туда он и доехал, бампером в сугроб уткнулся, там и заснул. В тот момент, когда Захаров выходил из квартиры, женщины были еще живы. Одна из них выглядывала в окно и кричала что-то Захарову, это могут подтвердить соседи.
– Видел я тех соседей! – фыркнул Сизых, и понять было невозможно, ирония ли это или что-то еще более пренебрежительное. – Дальше!
– После этого к дому подъехал охранник Холодова.
– Ого! Ты и туда снова сунулся?! – Сизых побагровел, сцепил пальцы в замок так, что суставы побелели. – Дальше!
– Он поднялся в квартиру, дверь оказалась заперта.
– Логично!
– Никак нет, Валерий Иванович! – Горелов все же вскочил на ноги и вытянулся по стойке «смирно». – Когда Захаров уходил, дверь он не закрыл. Она так и осталась незапертой. Они ждали еще гостей и не запирались.
– Дальше!
– Охранник Холодова подергал дверь за ручку, постучал, позвонил, в квартире было тихо. Он спустился к машине и вскоре уехал.
– И?
– А потом дверь вдруг самым неожиданным образом вновь оказалась открытой! Когда уже остальные гости приехали и в квартиру вошли.
– То есть ты хочешь сказать, что, когда уходил Захаров, дверь была открыта? Когда приехали остальные гости, она тоже была открыта? А когда охранник Холодова поднялся на этаж, дверь оказалась заперта?
– Так точно, Валерий Иванович!
– И что тебя, собственно, вдохновило на поиски, Кеша, не пойму? – пожал плечами Сизых, выворачивая нижнюю губу капризным валиком. – Захаров ушел. Девки заперлись. Потом открыли дверь…
– Ага, при этом открыли именно в тот момент, когда уже догола разделись и дозу себе вкатили? Нет, Валерий Иванович, не сходится. Ничего не сходится!
– Хорошо, хорошо, не кипятись, – неожиданно примирительно пробормотал начальник. – Пусть так. Пусть Гена этот Шишкин выманил Захарова телефонным звонком, и тот вышел. А Гена этот вошел и поочередно отключил двух женщин. А как ему это удалось, не подскажешь? Они же вой могли поднять! На глазах друг у друга и…
– Рита ушла в спальню подремать, еще когда Захаров был в квартире, – весьма неучтиво перебил начальника Горелов. – Ее подруга одна хлопотала в кухне. Эффект неожиданности и все такое.
– Ага. – Сизых покивал, подумал. – Выходит, он выманил Захарова, пробрался в квартиру, запер дверь, отключил обеих женщин, вкатил им смертельную дозу наркотика, раздел, уложил в койку. Потом вышел и дверь оставил открытой. Так?
– Так. Выходит, так.
– Это мне понятно. – Сизых вдруг с тоскливым неверием уставился на подчиненного, потом со вздохом подпер щеку кулаком, с грохотом опустив локоть на стол. – Непонятно только, зачем ему это нужно, студенту голожопому?! Зачем, Кеша?! Ответишь на этот вопрос правильно, поставлю зачет. Не ответишь – неуд тебе!
– Рита видела… То есть могла – предположительно – видеть, кто стрелял в Марину Стефанько. Она в момент выстрела находилась за ее спиной.
– Это я помню. Дальше!
– Стрелял, по моим сведениям, в Марину Стефанько все тот же Шишкин Геннадий Игоревич. Он понял, что его заметили, проследил за Ритой и… Расстояние ведь там не очень большое, между кофейней и домом – десять-пятнадцать метров, рассмотреть вполне возможно. Я думаю, все было именно так. – Обессилев, Горелов без приглашения опустился на стул, полез за носовым платком в карман, вспомнил, что оставил его на столе в кабинете, и смахнул пот со лба ладонью.
– Неплохо ты думать умеешь, Кеша. Совсем неплохо! К тому же имя великого и непогрешимого – не станем называть его имя и фамилию – мыслями твоими очищается от грязи. – Тут Сизых скорчил такую недовольную мину, будто ему самому пришлось в грязи той выпачкаться. – Но у меня ведь еще вопрос к тебе, Кеша… Зачем Шишкину убивать Марину Стефанько? Он же, кажется, любил ее?
– Вы и это знаете?! – ахнул Горелов.
– Я много чего знаю, Кеша. Так зачем же ему понадобилось убивать курицу, которая исправно несла для него золотые яйца? Почему бы не сделать это кому-то другому, великому и непогрешимому? – Тут Сизых снова скроил противную рожу. – У которого Стефанько эти самые золотые яйца таскала?
– Вы про Гольцова?
– Про него, про него, урода! – Сизых сплюнул, пожевал губами и снова сплюнул. – Только ведь у этого урода алиби стопроцентное на тот момент! И у людей его тоже алиби. И не стал бы он пачкаться именно таким образом. Мне даже звонили знаешь откуда?! И за Гольца этого стопроцентно знаешь чья голова поручилась?! Ну да лучше тебе этого не знать, Кеша. Н-да… Так что же ты молчишь, ответь, зачем Шишкину убивать свою любовницу, а?
– Она ему изменяла!
– Да ты что?! – Сизых захихикал, в притворном изумлении прикрыв рот краем ладони. – Неужели?! Неужели он этого не знал? И не знал, на чьи деньги она его содержит?! Он же не мог предположить, что является внебрачным сыном Гольцова или близнецом его сына и его ошибочно подменили в роддоме или похитили цыгане… И Марина теперь вынуждена, и все такое… Такое, кажется, всегда и случается в финалах индийских фильмов, а, Кеша?
Горелову вдруг сделалось до тошноты неуютно в кабинете начальника. Чего-то он явно не знал, что-то – сто процентов! – пропустил, пока апатичной тоской своей маялся и до Нового года, который собирался отпраздновать все равно как, дни считал.
Что от него скрыли? Почему? По приказу Сизых или как? Он уже и про Гольцова знает, и почти все – про самого Шишкина! Значит, за спиной у Горелова продолжалось расследование, велось оно все-таки. Кем? Почему скрыли от него? Считали, что он дров наломает? Станет действовать предвзято?
– Шишкин твой не мог убить ее, Горелов, – сделавшись вдруг очень серьезным, хлопнул ладонью по столу Сизых. – Не мог голозадый студент раздобыть дорогое охотничье ружье! Да и вообще, стволы на дорогах не валяются. А тот выстрел был сделан не из дешевого обреза. Говорил я с экспертами, пока ты за призраками гонялся, и не один, мать твою, а аж два эксперта в один голос меня уверили, что ружье дорогое. Мы уже всех охотников перетряхнули. Чисты, яки ангелы! Кто же выпустил в нее две пули, Горелов? За что?
– Но ведь мотив был только у Шишкина, Валерий Иванович, – слабо возразил Горелов, зажал коленями ладони, насупился. – Он ревновал ее. Жутко ревновал. Соседка по лестничной клетке его вечно провоцировала. Он нервничал. У меня все так сошлось.
– Сошлось у него! – воскликнул со вздохом Сизых, обернулся к сейфу, открыл его, взял верхнюю папку. – Не хотел я тебя допускать до поры до времени, да, видимо, придется, чтобы ты дров не наломал. На, читай. Внимательно читай.
– Что там?
Горелов взял папку, развязал шнурочки, открыл на середине, по привычке. Он всегда начинал дела читать с середины, если приходилось. Потом возвращался к началу, а затем уже добивал финал.
Дело, которое передал ему Сизых, было еще тоненьким пока что. Всего-то с десяток листочков. И пробежал их Горелов глазами очень быстро. И то, что он прочел, повергло его в шок.
– Как же так, Валерий Иванович?! – закрыл он картонную папку и принялся подрагивающими пальцами завязывать шнурки. – У меня же все так сходилось!
– У тебя сошлось, а у Гены Шишкина – не очень, знаешь ли, – хмыкнул невесело Сизых. – И хорошо, браконьера этого взять удалось, а то лежать бы твоему Гене до весеннего паводка в яме. А так…
Горелов уже и сам узнал – прочел в деле, – что взятый с поличным браконьер с перепугу начал каяться перед представителями власти, устроившими рейд. И что не отстрелил-то он пока еще никакой живности, вся посбегала. И собака у него зажирела, дичь совсем не гоняет. И вообще, с ружьем он по лесу гуляет по давней привычке, а не из желания кого-нибудь пристрелить. А пока милиция с егерем с ним время теряют, у них под самым носом буквально труп разлагается. Какой труп? А тот, который его зажиревшая собака отрыла в овраге. Не верите – взгляните.
Не поверили – взглянули. Не соврал браконьер. В самом деле, на дне оврага обнаружились останки мужчины, предположительно молодого, если судить по одежде. Предположительно, не очень давно убитого, всего-то, может, пару месяцев тому назад. Скончавшегося от нескольких ножевых ранений. При тщательном осмотре останков в кармане убитого обнаружили пригласительный билет на студенческую вечеринку в уже известный Горелову институт. Пригласительный билет был именным. И имя, значившееся там?.. Правильно! Шишкин Геннадий – было выписано там, красиво, с легким наклоном, хотя уж и поистлеть билет немного успел. Поехали в институт, нашли знакомых парня, которого уже давно никто не видел. Пригласили парочку ребят на опознание. Парни нос воротили от трупа. Одежду узнали. А вот девушка Гену узнала точно. Долго плакала и призналась, что она уже говорила с кем-то о Гене и даже ездила с этим человеком в центр города, где Гена работал незадолго до своего исчезновения.
– Съездили и туда, – нравоучительным тоном продолжал свой рассказ Сизых. – Поговорили с дамой. Ничего, с пониманием оказалась дамочка, разговорчивая.
– Разговорили ее? Есть результат?
Горелов зябко повел плечами, повертел шеей, которой сделалось тесно в воротнике сорочки. Хорошо, что сам он там не засветился – Белов вел бой со старой грымзой с фирмы. Иначе от Сизых он и за это получил бы сейчас по полной программе.