– Больше года, отлично справляется со своими обязанностями. У меня к ней претензий нет.
– Она замужем?
– Да, но с ее мужем я незнакома, даже ни разу не видела.
– А где она живет?
– Недалеко. Минут пятнадцать на маршрутке, я так и искала себе помощницу, чтобы жила рядом. Боялась – привыкну к человеку, а потом услышу: «Извините, устала к вам ездить и нашла себе другую работу, поближе к дому». Такое же часто случается.
Евдокия Дмитриевна подошла к трельяжу, тщательно изучила свое отражение и, придя к выводу, что один локон слишком уж непозволительно выбивается из прически, поправила его и кокетливо повела плечом.
Тихон, косясь на женщину, которая с каждым днем все больше занимала его мысли, пытался сосредоточиться на персоне Леночки. Если представить, что муж – сообщник, то все даже очень неплохо вытанцовывается. Подвернулся удачный момент: она позвонила супругу, и он спешно выехал к дому Корнеевых. Они встретились, Леночка отдала брошь и бросилась обратно. Это могло занять десять-пятнадцать минут… Но есть в таком предположении небольшой пробел: Леночка сказала, что из дома не выходила. Смущаясь после рассказа о шантаже Вадима, она подтвердила свою мимолетную связь с Берестовым, но настойчиво отвечала «нет» на вопросы об отлучке.
– А почему вы так интересуетесь Леночкой? – спросила Евдокия Дмитриевна. – Вы думаете, это она украла брошь?
– Уверенности такой нет, пока я просто собираю сведения.
– Спасибо, что вы взялись за это расследование…
– Ну что вы, это вам спасибо… за доверие…
– Да как же можно вам не доверять?..
– Но все же…
Щеки Евдокии Дмитриевны и Тихона вспыхнули. Пауза затянулась, и надо было срочно что-то говорить.
– А когда вы вернулись от портнихи, вы не заметили ничего странного?
– Нет, – не сразу поняв вопрос, ответила Евдокия Дмитриевна.
– Подумайте, для меня важны даже мелочи, – Тихон откашлялся и побарабанил пальцами по углу трельяжа.
– Нет, все было как всегда. Я зашла, положила коробку с платьем на полку шкафчика, повесила шубу в шкаф, переодела сапоги… Я не сразу нашла свои тапочки – это важно?
– Важно, – кивнул Тихон, не столько потому, что его волновали тапочки, сколько от того, что ему хотелось как можно дольше разговаривать с Евдокией Дмитриевной. – И где же они оказались?
– Под сапогами Леночки. Сапоги высокие, завалились набок, да еще в гардеробной одна лампочка перегорела, вот я их и не сразу нашла.
– Значит, вы надели тапочки… а дальше что?
– Нет, я их не надевала. Мысок оказался мокрым, видимо, с сапога натекло, и я их отправила на батарею, а сама взяла другую пару, ту, что у нас лежит для гостей.
Тихон тряхнул головой – разволновался, растекся, размечтался и перестал понимать, о чем ему говорят! Простофиля! Сапоги упали на тапочки – ну это ладно, бывает, но на них явно был снег, который растаял… А это что значит?
– Она выходила на улицу, – пробормотал Тихон.
– Что вы говорите?
– Огромное вам спасибо, вы даже не представляете, как мне помогли!
– Правда?
– Еще как!
Поцеловав Евдокии Дмитриевне руку, Тихон заторопился на первый этаж к Леночке. Оторвав ее от приготовления ужина, наполнив голос строгими нотками, он задал напрашивающийся вопрос:
– Почему вы меня обманули?
– Когда? – Леночка вытерла руки клетчатым полотенцем и, взяв со стола яблоко, принялась его чистить.
– Сегодня. Я вас спрашивал: не выходили ли вы из дома на протяжении того времени, пока Евдокия Дмитриевна ездила к портнихе? И вы мне ответили «нет».
Леночка промолчала, и Тихон, не вдаваясь в подробности, каким образом он наткнулся на правду, сказал:
– Вас видели выходящей из дома. Где вы были и что делали?
– Понимаете… ну, я же не каждый день… ну, вы понимаете… после того, что у меня случилось с Максимом Леонидовичем, я очень разволновалась и захотела покурить… я вообще-то не курю, но держу пачку так, на всякий случай, – затараторила Леночка. – Я никуда и не ходила, просто зашла за дом и выкурила всего одну сигарету.
Тихон решил быть суровым до конца:
– Значит, у вас есть пачка на случай стресса или плохого настроения… хорошо, покажите мне ее.
– Но… это была последняя сигарета, а пустую пачку я выбросила.
Вся эта натянутость Тихону не понравилась, но он решил сделать вид, будто объяснения его устраивают.
– Ладно, – махнул он рукой, – вы меня убедили, но, надеюсь, в следующий раз на мои вопросы вы будете отвечать честно.
– Извините, – виновато улыбнулась Леночка. – Я просто очень боюсь, что до мужа дойдут какие-нибудь слухи… С Максимом Леонидовичем как-то случайно так получилось.
– Понимаю, – тоже улыбнулся в ответ Тихон. – А курить бросайте – вредно. Минздрав, сами знаете, предупреждает об этом очень настойчиво.
* * *
Окончательно успокоиться Акулина Альфредовна так и не смогла. Выпив рюмку травяной настойки на спирту, она всплакнула, витиевато высказалась в сторону неведомого ей Курносова и устроила в комнате Виолетты обыск. Что уж она там собиралась найти, пожалуй, она и сама не знала, но, переворошив кровать и шкафы, она почувствовала невыносимую усталость и, прихватив Ирму, отправилась на прогулку.
Прохаживаясь вдоль домов, она корила Виолетту и предрекала ей сладкую жизнь с голой задницей. Идейная подруга внимательно слушала, со всем соглашалась и часто кивала в ответ. Ирма, правда, никогда не понимала, почему Акулина Альфредовна настаивает на таком женихе, как Феликс (за душой у него практически ничего не было), но все же не возражала, полагая, что на это есть какие-то свои особые причины.
Нагулявшись вдоволь, частично выплеснув свое негодование наружу, Акулина Альфредовна вернулась в дом и, посадив Феликса за составление гороскопа на целый год вперед, направилась в свою комнату. Надев домашние брюки, она сунула руку в карман и, нащупав шуршащую бумажку, вынула ее на свет. Раздраженно разворачивая лист, она не слишком-то задумывалась, что перед ней, но, когда картинка предстала в полном великолепии, Акулина Альфредовна закрыла рот рукой и издала странный звук: «Й-й-и-й».
На нее дерзко смотрела обнаженная Китти-наездница: точеная девушка с явно тянувшей ее к земле грудью сверкала белозубой улыбкой, сжимая в одной руке хлыст, а в другой – потертое седло.
– Й-й-и-й, – повторила Акулина Альфредовна, отшвыривая от себя листок.
Китти упала на пол, но сверкать зубами не перестала.
Почечуева наклонилась, подхватила запечатленную на глянце «падшую женщину», гневно порвала бумагу, смяла кусочки и, спустившись в кухню, выбросила в мусорное ведро. Подозревать в подобной выходке она могла только одного человека – Вадима, поэтому решила сначала успокоиться, а уж потом разобраться с ним в полной мере.
Подойдя к кровати, она легла поверх пледа и уже собралась представить себе, как Виолетта вернется обратно и, рыдая, станет молить о прощении, проклиная Курносова, как вдруг что-то хрустнуло… Вскочив, Акулина Альфредовна откинула плед – на простыне лежал листок: пышнотелая блондинка, утопая в стоге сена, отчаянно протыкала небо грудью.
– Нет… – выдохнула Акулина Альфредовна. Она и в страшном сне не могла представить, что однажды ей придется разделить собственную постель с одной из падших женщин. – Убирайся отсюда! – взвизгнула она, сминая листок и швыряя его под журнальный столик.
Интуиция холодком пробежала по спине, и Акулина Альфредовна медленно подняла подушку. Зеленоглазая рыжеволосая Алекс, демонстрируя единственный атрибут одежды – красный шарфик, застыла в такой акробатической позе, что, глядя на нее, наверняка у каждого второго мужика начинала кружиться голова. «Таких берут в космонавты!» – было написано яркими оранжевыми буквами у ее ног.
Акулина Альфредовна бросилась к шкафу. Под каждой кофточкой, футболкой, чулками лежали они – роскошные и почти всегда голые: Марианны, Жужи, Донны и прочие сирены. На этот раз звук, который она издала, был такой частоты, что человеческое ухо его уловить и распознать не могло. Подскочив на месте, тряся в воздухе кулачками, она выпалила то, во что сейчас глубоко верила:
– Я убью тебя! Я убью тебя, грязный растлитель порядочных женщин!
С этими словами она вылетела из комнаты – воплощать желаемое в жизнь.
– Ох, и достанется же тебе сейчас, – вздохнула Дашенька, поднимаясь с кресла. Она сидела около лестницы, ожидая развязки. – Прости, Вадим, но иначе никак нельзя.
Она почесала затылок и стала считать.
Один, два, три, четыре… извини, но надо же как-то отбить у тебя охоту шантажировать Берестова… пять, шесть, семь, восемь… извини, но это тебе пойдет на пользу… девять, десять, одиннадцать…
Один, два, три, четыре… извини, но надо же как-то отбить у тебя охоту шантажировать Берестова… пять, шесть, семь, восемь… извини, но это тебе пойдет на пользу… девять, десять, одиннадцать…
– Нет, я больше не могу, она и вправду его убьет!
Дашенька отбросила газету и заспешила на выручку к Вадиму.
Еще несколько минут назад великий шантажист после покупки самому себе новогодних подарков наворачивал вторую тарелку плова и в очередной раз клянчил у Леночки хотя бы одну рюмку водки.
– Сдурела, что ли… – донеслось до Дашеньки, и она торопливо распахнула дверь…
Леночка, сжимая половник, прижималась к раковине. В ее глазах искрились недоумение и паника. Вадим, забившись в угол, закрывая голову руками, вяло отбивался от перевозбужденной Акулины Альфредовны, которая в самозабвении кидала в него все, что попадалось под руку.
– Будешь знать, будешь знать, – твердила она, хватая широкую металлическую банку, в которой хранилась соль. – Я-то тебе мозги прочищу!
– Да идите вы… – отплевываясь и пытаясь смахнуть с себя муку и остатки плова, взвизгнул Вадим, – я не ваш сын, что вам от меня надо?!
– Паршивец, паршивец!
Акулина Альфредовна зачерпнула соль и, сверкая манжетами, отправила ее в сторону врага.
Дашенька, поймав вопрошающий взгляд Леночки, рискуя жизнью, бросилась на выручку Вадиму – схлопотал, и хватит! Поймав Акулину Альфредовну за талию, она отпихнула ее к раковине, дернула заляпанную жертву за руку и потянула за собой к двери.
– Всем спасибо, все свободны! – бросила на прощание Дашенька и поволокла Вадима на второй этаж.
– Ну и как? Понравилось? – сурово спросила Дашенька, скрестив руки на груди.
– Дура она, – осипшим голосом выдал Вадим, стягивая с себя грязную рубашку. Слезы обиды навернулись на глаза, и он, точно маленький ребенок, всхлипнул. – Совсем чокнулась, что я ей сделал?
– А ты не ей сделал, – ласково пропела Дашенька. – Зачем Берестова шантажировал?
Вадим отбросил футболку, метнулся к двери, забыл с перепуга, в какую сторону она открывается, и ударился лбом о гладкую полированную поверхность.
Дашенька закатила глаза – ну и шантажисты пошли…
– Как тебе такое в голову пришло? – спросила она, усаживая израненного Вадима на кровать.
– Не знаю… Я шлялся по дому, думал, где бы денег раздобыть… Брат с тобой трепался, да и не дал бы он – я у него за день до этого сто баксов выклянчил, конечно, можно было подарочные попросить, но у Егора наверняка после пьянки голова раскалывалась… не стал я на грубость нарываться. Кабинет закрыт, мать уехала, ну, думаю – была не была, попрошу денег у Берестова…
– А он оказался занят, – улыбнулась Дашенька.
– Ну да. Я гляжу, в его комнату Ленка заходит – в одной руке тряпка, в другой бутылка с какой-то фигней, грязь оттирать, наверное… Я решил подождать, пока она выйдет, – Вадим шмыгнул носом и потер плечо. – Болит, зараза…
– Не отвлекайся.
– Сижу, сижу, а изменений никаких – Ленка не появляется. Я подошел, ухо к двери приложил… звуки какие-то… тихие. Я на пол опустился, в щелку посмотрел… ног нигде нет, а туфли Ленкины на коврике лежат. Что я, дурак? В таких делах не разбираюсь?! Ясно же как белый день, докатились люди до…
– Не выражайся, – на всякий случай предупредила Дашенька.
– Ну, я и решил ситуацию в свою сторону повернуть. Срубил бы деньжат, и полный порядок.
– Молодец, не растерялся.
– Да ладно тебе издеваться, – Вадим дотронулся до глаза. – Посмотри, очень опух?
– Прилично, – ответила Дашенька, морща нос.
– Гадина эта Акулина, ей-то какое дело до Берестова и Ленки?
– А она, как Супермен, – защищает хороших и карает плохих.
– Сбрендила она, что ли? – опешил Вадим, который мог ожидать от Почечуевой даже этого.
– Ну, почему сразу сбрендила, она просто несет справедливость и добро в массы.
– Она?! Ты соображаешь, что говоришь?
Дашенька усмехнулась и сказала:
– Значит, так: поболтали, пошутили, а теперь слушай меня внимательно. О том, что знаешь, забудь, нечего языком мести, людям жизнь портить. Если тебя опять потянет на приключения, то учти, в следующий раз тебя отделает уже не Акулина Альфредовна…
– Ладно, ладно, – занервничал Вадим, потирая шишку на лбу, – не буду я больше. Че мне, жалко, что Берестов Ленку…
– Не выражайся, – опять остановила поток его красноречия Дашенька.
Она подошла к двери и назидательно погрозила пальчиком.
– А как вы меня вычислили? – спросил Вадим.
– Тебя, дружок, погубили падшие женщины, – улыбнулась Дашенька и, подмигнув горе-шантажисту, вышла.
Глава 17
Друг мой, я пришла…
Снежок приятно похрустывал под ботинками, наполняя душу беспричинной радостью, а тело бодростью. Хруп-хруп, хруп-хруп.
– Красота-то какая! – выдохнул Тихон, обводя взглядом коттеджный поселок.
Всю ночь падал снег, и вот теперь – кругом все искрится и сияет.
Лохматые елки, высаженные в ряд вдоль забора, принарядились в белые шапочки и гостеприимно протягивали ветки, видимо, желая поздороваться, – привет, проходи, чувствуй себя здесь как дома.
Рано утром Тихон съездил на Мытную, забрал некоторые свои и Дашины вещи и заспешил обратно. Радуясь, что не наткнулся на Зарубкиных, предвкушая продолжение расследования, он прошел мимо поста охраны, притормозил и, развернувшись, направился к небольшому домику с красной крышей.
– Доброе утро, – дружелюбно сказал он, просовывая нос в комнату, которая частично являлась кухней, частично спальней и частично гостиной. – Разрешите войти?
– Валяй, – добродушно ответил охранник, хлопая себя ладонями по коленям. Он сидел на стуле около окна и явно скучал. – Пятьсот рублей.
– Что – пятьсот рублей? – удивленно спросил Тихон, вытирая ноги о разлохмаченный по краям грязно-коричневый коврик.
– Цена информации – пятьсот рублей.
– А откуда вы знаете, что я к вам за информацией пришел?
– А за чем же еще? – усмехнулся охранник, приглаживая редкие седые волосы. – Ко мне частенько с вопросами приходят, особенно из третьего дома, восемнадцатого и двадцать пятого. Меня, кстати, Петровичем кличут.
– Приятно познакомиться, – дежурно ответил Тихон, вынимая из кармана деньги. – И какие же вам вопросы обычно задают?
– А известно какие, – хмыкнул охранник, – мужики беспокоятся: выезжали ли куда их жены и во сколько, ну, и дамочки с такими же вопросами относительно своих мужей лезут. У меня же все записано! С женщин я беру четыреста рублей, потому как бабья доля тяжела и неказиста. – Петрович отлепился от окошка, застегнул пуговицы на вытянутой кофте и тяжело вздохнул, сочувствуя прекрасному полу. Взял деньги, сунул их под большую белую кружку, стоявшую на столе, и спросил: – Чайку не желаете?
– Спасибо, но вынужден отказаться – тороплюсь.
– Тогда давайте сразу же перейдем к делу.
Петрович вновь пригладил волосы, подхватил с тумбочки потрепанную тетрадь и спросил:
– Какой день интересует?
– Воскресенье.
– Номер машины?
– Мне бы хотелось узнать: покидал ли пределы поселка с 13–00 до 16–00 зеленый «Хундай»…
– Знаю я его, – перебил Петрович, – девица на нем разъезжает, вроде как Корнеевых знакомая. Смазливая, и грудь у нее…
– Да, именно она владелица машины.
Палец охранника заскользил вниз по строчкам.
– С часу до четырех не выезжала. Не сомневайтесь, я свою работу хорошо знаю – все четко.
– А серебристый «Мерседес»? – Тихон назвал номер машины Берестова. – В это же время не покидал поселок?
– Нет, – мотнул головой Петрович, – замечен не был.
Направляясь к небольшому магазинчику, украшенному искусственными еловыми ветвями и большими блестящими красными и золотыми шарами, Тихон размышлял и хмурился. Делая ставку на то, что вор, боясь разоблачения, должен был вынести брошь из дома, он решил проверить слова Ирмы – она якобы никуда не ездила, а только выходила в магазин, чтобы купить шампунь. Ну что ж, охранник подтвердил – за руль она действительно не садилась, с территории поселка не выезжала. Жаль, жаль, подловить ее на каком-нибудь вранье было бы совсем неплохо…
Магазинчик оказался настолько маленьким и неуютным, что Тихон еле протиснулся между стеклянными витринами-колбами, демонстрировавшими всю палитру парфюмерии, кремов, шампуней и бытовой химии.
– Надо худеть, – пробурчал Тихон и втянул живот, надеясь не задеть стойку, забитую рекламными листовками и пробниками.