Ожидая кончины любимого со дня на день, я отноcилась к нему с особой нежностью. Хотелось сделать ему приятное, приласкать и вообще осчастливить напоследок. Лом с видом законченного идиота болтал, как заведенный, о будущих детях и нашем новом доме. Я слушала его с улыбкой, думая о том, что новый дом для него будет малость тесноват, но зато надежен и крепок. Об этом я позабочусь.
Я присмотрела себе платье и решила, что в роли вдовы буду выглядеть восхитительно. Каждый день звонила Таньке и просила поторопиться. В конце апреля она пришла и сказала с порога:
— Завтра.
— Правда? — ахнула я, боясь поверить своему счастью.
— Бабки приличные…
— Заплачу сколько скажет… Танька, что бы я без тебя делала? — подхалимски сказала я, обнимая ее.
— Вот уж не знаю… В общем, так: поедет завтра Лом в контору, а возле универмага его будет в двенадцать ждать стрелок. Позаботься, чтоб он из дома вовремя отчалил, и венок покупай.
— Поверить не могу… — Я засмеялась, кружась по комнате. Танька взирала на меня неодобрительно.
— Конечно, я за тебя в огонь и в воду, и вообще куда угодно, но с мужьями так не обращаются.
— Заткнись! — прикрикнула я, потом обняла подружку и пообещала:
— Вот похороним любимого и заживем как в сказке… Танька только рукой махнула. Всю ночь я не спала и вдовой себя воображала. Лом сопел рядом, чмокал губами и ко мне жался. «Неужто его завтра не будет? Чудно…» Я включила ночник и покосилась на Лома. Больше я этой глупой физиономии не увижу, голоса его не услышу с дурацким распевом. «Ладушка», — мысленно передразнила я и засмеялась. Расплата последовала незамедлительно. Лом проснулся:
— Ты чего, Лад?
— Соскучилась, — улыбнулась я. Лом хохотнул и ко мне полез, а я подумала: «Ладно, гад, порадуйся напоследок».
Утром муженек поднялся раньше обычного и, бреясь в ванной, что-то пел. Я нежилась в постели, потягиваясь и улыбаясь. Любимый возник на пороге, увидев, что я не сплю, ко мне подошел.
— Красавица моя…
— Ты куда так рано?
Он хитро ухмыльнулся и сказал:
— Дела…
— В контору когда поедешь? — насторожилась я.
— Как обычно. — Лом стал одеваться, а я с облегчением вздохнула: универмага ему не миновать, другой дороги к конторе не было, место Танька выбрала правильно, и вообще она молодец.
Лом наконец ушел, а я вскочила и стала заниматься всякой ерундой, пританцовывая и напевая. Потом сходила в магазин и стала готовиться к праздничному ужину. Кончину муженька следовало отметить. В половине двенадцатого он позвонил из машины:
— Ладуль, я тебе щеночка купил.
— Кого? — не поняла я.
— Щенка, забыл, как называется… подожди, у меня тут записано. Вот… коккер-спаниель, смешной такой, рыжий…
— Ломик, — ласково сказала я, — а ты не знаешь, на кой черт мне щеночек?
— Ну… — замялся Лом. — Я подумал: пока детей нет, чтоб тебе не скучно было…
«Не надо думать, когда нечем», — хотелось сказать мне, вместо этого я спросила:
— А кто с ним по утрам гулять будет, ты подумал? Ненавижу рано вставать…
— Я погуляю, — заверил Лом, — а вечерами будем вместе в парк ходить… как люди…
Я представила, как мы с Ломом и этим самым щеночком гуляем в парке, и глухо простонала.
— Ладушка, — опять запел Лом, — чего ты? Он тебе понравится… маленький такой, кудрявый.
— Ты куда едешь? — всполошилась я.
— В контору.
— Со щенком?
— Так он не помешает, пусть побегает немного, часам к двум домой приеду.
Мы тепло простились, я постояла возле телефона, перевела взгляд на часы — без пяти минут двенадцать. Я грязно выругалась и позвонила мужу:
— Ты где сейчас?
— В машине, — ответил он.
— О господи, на какой улице?
— К универмагу сворачиваю.
— Ну-ка, тормози, — рявкнула я. — Сворачивай в переулок, там собачий магазин, купишь ошейник, миску и сухого корма для щенка. Все понял?
— Ладуль, я сначала в контору заскочу, там рядом такой же магазин…
— Не такой… и щенку в конторе делать нечего, еще блох подцепит. Сворачивай сейчас же в переулок и не вздумай хитрить.
— Да свернул уже, — проворчал Лом. — Какая разница, где ошейник купить?
— Если я говорю, что есть разница, значит, есть. И из магазина сразу домой, я щенка увидеть хочу.
Закончив с Ломом, я позвонила Таньке, хмуро сказала:
— Убирай стрелка, деньги заплачу…
— Что так? — хмыкнула подружка.
— Не твое дело, — разозлилась я, а потом, разумеется, заревела с досады.
— Что, жалко любимого стало? — веселилась Танька уже вечером.
Лом был в конторе, а щенок по имени Рокки лежал на моих коленях.
— В машине находился щенок, — обиделась я. — Представь, что на его глазах убили бы человека? Это же травма для собаки на всю жизнь.
— Да, животное бы это подкосило… Ну что, выпьем за здоровье Ломика… — Танька подняла рюмку и подмигнула мне.
— Чего ты все лыбишься? — не выдержала я. — С киллером договорилась?
— Да не было никакого киллера, — вздохнула Танька. — Знаю я тебя как облупленную, баба ты добрая… Аркаша, царство ему небесное, был хуже чучела, а ты все равно его любила, а Лом мужик видный, и кое-какие достоинства у него имеются. А злилась ты оттого, что он силой тебя с ним жить заставил. Я ж знала, привыкнешь, жалеть начнешь, и киллера придумала, чтоб ты поскорее дурака валять перестала.
— Подлая ты баба, — с улыбкой покачала я головой.
— А ты эгоистка, — нахмурилась Танька. — Все только о себе и думаешь, а до меня тебе и дела нет.
— Ты влюбилась, что ли? — насторожилась я.
— Я с любовью завязала, в смысле — влюбляться больше не хочу, никакого нет в этом толку. Мужики меня не любят, каждый облапошить норовит. Вот хоть Вовку взять. Чего подлецу надо? А его все из дома тянет. Только-только отвернешься, бдительность потеряешь, а он уже шасть за дверь… — Танька вздохнула. — У меня мечта есть.
— Какая? — обрадовалась я. Настроение у меня было хорошее, хотелось осчастливить Таньку.
— Я хочу построить Империю, — скромно сказала она.
Я слабо икнула и переспросила:
— Что ты хочешь?
— Империю. У всех приличных людей была империя: у Македонского, Наполеона, у Гитлера и то была. Чем я хуже? Мозгов у меня, может, поболе будет.
— Ты, Танька, часом не свихнулась? — поинтересовалась я. — Какая еще империя?
— Обыкновенная. Где мы хозяйки: ты и я.
— Мамочка, — охнула я. — Македонский ей привиделся… По Индийскому океану тоскуешь? Так слетай по путевке…
— Вот ты всегда так, — разозлилась Танька. — Как тебе что надо — вынь да положь, а как мне — так обязательно глупость… Я для тебя что хочешь, а ты малость какую-либо и то сделать не желаешь.
Я застыдилась.
— Какую империю тебе надо? Объясни, — развела я руками.
— Обыкновенную. Чего ж тут не понять…
— Области тебе хватит? — насторожилась я.
— Мне и города хватит, — заскромничала Танька.
— И то ладно. Хочешь стать мэром? — проявила я сообразительность.
— Еще чего… мэром. Нашла императора…
Тут я наконец понимать стала и присвистнула:
— Ясно, глупость это… Только в дурацких фильмах крутые бабы мужиков в «шестерках» держат, нам под себя бандюг не подмять, начнем с императриц, а кончим подстилками.
— А Лом на что? — хмыкнула Танька. — Лучшей кандидатуры не сыщешь. Сидит крепко. Во всем городе Лом да Ленчик… А при нем два серых кардинала, зачем нам наперед лезть. У Лома сила, у нас мозги. Считай, империя в кармане. И ты делом займешься, а то сидишь пеньком, на войну с мужем себя растрачиваешь, а муж-то золотой…
— А я все удивлялась, чего ты так о Ломике заботишься… — покачала я головой.
Мы посмотрели друг на друга, ухмыльнулись, потом и вовсе расхохотались.
— Ну?.. — спросила подружка.
— Заметано, — ответила я.
Тут как раз явился Лом.
— Ломик, — позвала Танька. — Иди, родной, выпей. У тебя сегодня никак день рождения?
— Сдурела, что ли? — нахмурился Лом.
— Геночка у нас Лев, — сообщила я, целуя любимого. — Садись ужинать.
— А я думала, ты сегодня родился, — не унималась Танька.
— Да отстань ты, дура, — не выдержал Лом.
— Не обращай внимания, — мяукнула я и опять его поцеловала. — У Таньки настроение хорошее.
— А что у вас за праздник? — спросил Лом, заметно смягчившись.
Мы переглянулись и захохотали.
— Вы пьяные, что ли? — поинтересовался Лом, глядя на меня с удивлением.
— Коньяка выпили, Танька с Рокки познакомилась, и они друг другу понравились. А еще — я тебя люблю.
— Уж это точно, — кивнула Танька. — Все уши прожужжала, какой у нее муж золотой. Просто слушать противно.
— А ты не слушай, — сказал Лом и поцеловал мне руку. Тут Рокки сделал пару шагов и оставил после себя лужу.
— Что делает, блохастый, — разозлилась я. — Наказание, да и только.
— Я уберу, — с готовностью поднялся муженек, — не злись только. Он маленький, привыкнет…
— Я уберу, — с готовностью поднялся муженек, — не злись только. Он маленький, привыкнет…
Он исчез, а Танька головой покачала:
— Господи, что ж с людьми любовь-то делает.
— Кончай Лома дразнить, — сказала я, — коли быть ему императором, так относись с уважением. Он для нас Геннадий Викторович, и остальных ослов надо приучать к тому же. К тебе он должен относиться душевно, так что суетись.
Когда Лом вернулся с тряпкой, Танька поднялась из-за стола:
— Мой, Геночка, руки и выпей коньячку, а я уберу за вашим блохастым. Буду ему крестной матерью.
Ночью, ублажив Лома по полной программе, я задумалась. Танька, подлая душа, знала меня хорошо, теперь все мои мысли были о ее дурацкой Империи.
* * *На следующий день мы с ней встретились в кафе. День был солнечным, пластмассовые разноцветные столы вынесли на улицу под полосатый тент, а в воздухе витала весна. Танька выглядела довольной и чрезвычайно серьезной.
— Чему нас учат уроки истории? — начала я.
— На какой период мне следует обратить внимание? — насторожилась подружка, прядая ушами.
— Не стоит залезать в дебри. Возьмем тридцатые годы.
— Европа или отечество?
— Без разницы, — махнула я рукой.
— Ясно. Процессы — дело нудное, — кивнула Танька. — Значит, «Ночь длинных ножей».
Я уважительно посмотрела на нее.
— Правильно. Прежде чем строить империю, надо в своем доме навести порядок. Лом должен слушать только нас, а у него прорва дурных советчиков…
— С кого начнем? — спросила Танька.
— С самого опасного…
— Святов… — Подружка задумалась, прикусила губу. — Лом Святова не отдаст, дружки, мать их… И тебя не послушает, хоть мясом кверху вывернись.
— Значит, справимся без Лома…
— Вдвоем такое дело не потянем. Человек нужен, надежный…
— Правильно, — согласилась я. — К примеру, твой Вовка — завтра приведешь его ко мне, поговорим.
Назавтра Танька пришла с Вовкой. Лом был в конторе. Сели за стол, выпили. Вовка закусил и опять к бутылке потянулся, Танька хлопнула его по руке и сказала:
— Тебя не водку пить позвали. Сиди и слушай.
— А чего за дела? — удивился он, глядя попеременно то на меня, то на подружку.
— Танька Империю хочет, — пожала я плечами. — Не могу же я отказать близкому человеку в такой малости, будем строить.
— Чего? — не понял Вовка.
— Чего, чего… Город хотим под себя подмять, а ты поможешь.
— Как это? — обалдел герой-любовник.
— Так это, — передразнила Танька. — Хотим создать Империю, один подлюга нам мешает, а ты нас от него избавишь. — Танька cкоренько посвятила возлюбленного в наши планы. Понял он чего или нет — судить не берусь, но сидел как полный идиот.
— А мне-то чего делать? — растерялся он.
Танька разлила водку и сказала вкрадчиво:
— Ты уберешь Святова.
Вовка поперхнулся водкой, Танька поднялась и треснула его по спине.
— Да вы че? — спросил он, как только смог отдышаться. — Вы это серьезно?
— Конечно, — Танька даже обиделась. — Что морду-то вытянул? Ты прикинь: дело верное, Лом Ладку слушает, что она ему ночью напоет, то он днем и сделает. А тебя только терпит, Димку простить не может. Что, всю жизнь в «шестерках» хочешь бегать? С нами человеком станешь… Ну?
Вовка покрутил головой.
— Да как же я его убью?
— У меня есть план, — сказала Танька.
— Какой, к черту, план! Сколько я проживу после этого? Да со мной знаешь что сделают?
— Ну, родной… а голова на что? Мы тебя в обиду не дадим. Требуется принципиальное согласие.
— Я подумаю, — неуверенно сказал Вовка, но тут Танька проявила суровость:
— Думай сейчас. Прости, дорогуша, но мы сказали слишком много. Теперь ты либо с нами, либо… жить тебе и вправду недолго.
Вовка посмотрел на меня, а я кивнула…
— Что за план, дура? — накинулся он на Таньку.
— Хороший план. Простой, как все гениальное. Святов каждую ночь в казино торчит, пьет как лошадь, а под утро в машину и полетел… С глазами, водкой залитыми, да еще на скорости, многого не увидишь. Вот ты и подождешь его в переулке на «камазике». Машину водить умеешь… Там неподалеку автоколонна, добрыми людьми по ветру пущенная, ворота давно уже свистнули, а сторож пьяненький спит, потому как зарплату пятый месяц не получает и ему грустно. Там машину и позаимствуешь. И не дрейфь, я буду с тобой.
Вовка еще водки выпил, его руки дрожали.
— Да если Лом узнает… — начал он шепотом.
— Не узнает. Дуры мы, что ли, головами рисковать?
* * *Через три дня Святов, в сильном подпитии возвращаясь из казино, влетел в «КамАЗ». Хоронили в закрытом гробу, потому что из бывшей красавицы «Ауди» его труп вырезали автогеном. Водителя «КамАЗа» на месте происшествия не оказалось, и следствие, как водится, зашло в тупик.
Лом запечалился, горьких слез не лил, но видно было, что переживает.
— Я этого подлюгу из-под земли достану, — бушевал он на нашей кухне.
— Кого, Геночка? — вздохнула я. — Уж сколько раз говорили: выпил, за руль не садись. А вам как об стенку горох. Святов три машины разбил, и все по пьянке. Вот и доездился… Ты у меня теперь близко к машине не подойдешь, если выпил, хоть двести грамм, хоть бутылку пива. Слышишь? Раз поймаю, ключи отберу, будешь пешком ходить.
— Да откуда там этот «КамАЗ» взялся? — не унимался Лом.
— Говорят, угнали из гаража.
— Неспроста это, Лада.
— Чепуха. Калымил кто-нибудь, на водку зарабатывал. Вот и натворил дел… Генка, не смей больше пить. Мне страшные сны снятся. — В этом месте я всплакнула, Лом принялся меня утешать и перестал беситься.
Похороны вышли пышные. Гроб дубовый с медными ручками, цветов — целое море, как на коронации. Жена Святова, видевшая мужа при жизни редко и без особой охоты, обливалась горючими слезами. Ее трогательно поддерживал под локоть врач-гинеколог из первой городской больницы и по совместительству утешитель. Тоже очень переживал.
Мы с Танькой облачились в черное, на церемонии вели себя скромно, но поплакали. Святова по новой моде отпевали в церкви. Народу было — не продохнешь. Певчие затянули «Со святыми упокой…», лица озарились тихим восторгом, Танька схватила меня за руку и всхлипнула.
С кладбища поехали в ресторан, народу даже прибавилось. Все вели себя чинно и заметно грустили, тяжкие мужские вздохи и обрывки фраз: «Кто бы мог подумать… золотой был мужик», — с неизбежным прибавлением:
— «Царство ему небесное». И хоть царство небесное Святову не светило, присутствие на похоронах священника настроило братву на возвышенный лад: их потянуло к Богу, как мух на сладкое.
После того как новоиспеченная вдова, заметно повеселев, отбыла с утешителем, опираясь на его руку, мужики повысили голос и заговорили о насущном. Решено было поставить Святову памятник из мрамора в полный рост.
Мы с Танькой домой засобирались, оставив Лома вдоволь поминать усопшего соратника.
Возвращались пешком, Танька держала меня под руку и все вздыхала.
— Эк тебя разбирает, — съязвила я.
— Нет в тебе понятия, — обиделась подружка. — Все-таки с попом похороны заметно душевнее. А пели так жалостливо, теперь только так хоронить и будем…
— Кого? — удивилась я.
— Ну… — Танька малость замешкалась, — кто у нас там на очереди?
* * *В середине апреля школьная подруга пригласила меня на вечеринку. Танька потащилась со мной, хоть ее и не звали. Гостей набралось человек пятнадцать, люди солидные. Сама Людка уже лет пять трудилась вместе с Танькой в областной администрации и умело ляпала карьеру себе и мужу. Виделись мы с ней редко, особенно после того, как я за Лома вышла замуж: выводить его в свет было делом хлопотным. Но с Людкой мы перезванивались и друг друга не теряли.
Среди гостей выгодно выделялся молодой человек в очках. Дорогой костюм, белоснежная рубашка, золотые запонки. Вел он себя непринужденно, и по всему выходило: цену себе знал. Я немного глазками померцала, так как была на воле, то есть без благоверного, и он прибился ко мне, сел рядом с намерением развлекать меня. Танька, ухмыляясь, паслась рядом.
Молодого человека звали Константин Николаевич, был он мил, остроумен и мне понравился. Улучив момент, я поинтересовалась у Людки:
— Кто это?
— Костя? Да ты о нем слышала, Сердюков его фамилия. Он адвокат. Ловкий, как черт. Не голова, а чистое золото.
О Сердюкове я слышала много, потому знакомству с ним порадовалась.
Танька продолжала вертеться рядом, чем слегка действовала мне на нервы. Чувствовалось в ней подозрительное нетерпение и какая-то маета. Через пару часов ее прорвало:
— Сегодня была в банке.
— По своей нужде или по государственной? — проявила я любопытство.
— По государственной, но две нужды не грех и соединить, если выгодно.
— Соединила?
— А то… — Танька почесала нос и ухмыльнулась. — Очень тамошние ребятки вокруг меня танцуют. Я проявила понимание, согласилась помочь и сосватала им в правление одного человека.