– Если вот эта кривая упадет ниже вот этого уровня, – Лелександр Сергеевич ткнул в один из графиков, в котором Лап ничего не понимал, – то лично я слагаю с себя всякую ответственность.
– Я предлагаю пригласить на наше собрание мадам Клюшкину, – встала со своего места Сильвия Менс. – Я сама, как мать четверых детей, могу утверждать, что она эффективнее всех ваших датчиков. Пусть до четырнадцати лет мать сама решает судьбу ребенка. Лучше нее этого никто не сделает.
– Пушкин сделает! – выкрикнул Лермонтов.
– Успокойся, Джереми!
Джереми Лермонтов не думал успокаиваться:
– Мать Андрея Клюшкина является мутантом первого порядка с весьма невысоким коэффициентом интеллекта. Как можно всерьез рассматривать вопрос о ее возможном участии в решении нашей проблемы?
– Тем не менее такое предложение поступило, и мы обязаны его рассмотреть, – остановил его Тафанаил Казбеков. – Кстати сказать, у нас на повестке дня стоит еще вопрос о загадочном исчезновении микрофона из уха объекта Мяу. Не говоря уже о его восхитительной кличке.
Сильвия хихикнула. По залу пробежала легкая волна оживления, кто-то усиленно закашлялся. Всей СОСИСке уже было известно, что именно один из юных протеже Джереми вместе со своим напарником дежурил у Вари-2 в тот момент, когда рыжий котенок получил свою кличку. Лермонтов решил не нарываться на неприятности и сел.
Пока шло совещание, Дюшка Клюшкин наконец заснул. Как будто провалился в бездонную спасительную пропасть. Снов, приснившихся ему этой ночью, Дюшка наутро не вспомнил. И если бы ангелы, умеющие заглядывать в чужие сны так же, как и в чужие мысли, рассказали ему о том, что ему снилось, он бы наверняка не поверил. А снились ему вовсе не биореактор, Варя или предполагаемое путешествие. В первом сне Андрей Клюшкин видел себя маленьким, очень маленьким мальчиком, играющим с огромным пушистым котенком. Котенок возил его на своем хвосте и отчего-то не мурлыкал, а тихонько пел маминым голосом. Только не тем, который у нее сейчас, а каким-то другим, из детства. Второй сон был еще менее связан с реальностью. В нем Клюшкин, обмотанный шкурами, сидел у входа в пещеру, которая почему-то была его родным домом, и листал комиксы. В пещере полыхал костер, но при этом под потолком ярко горел стильный электрический светильник. Было лето, в шкурах было жарко, и Дюшка попытался из них выбраться. Одеяло при этом свалилось на пол, но никто, кроме дежурных операторов, этого так и не заметил.
Экстренное заседание СОСИСки закончилось поздним утром. Дюшка Клюшкин успел за это время заснуть, проснуться и даже выпить серого парного молока – стоимость стакана этого экологически чистого продукта приравнивалась к стоимости среднемесячной зарплаты директора школы, в которой учился Дюшка. К этому моменту экстренный совет по «объекту Клю», постановил следующее.
1. Андрея Клюшкина необходимо срочно изолировать от общества и начать над ним эксперименты.
2. Состояние Андрея Клюшкина в данный момент таково, что его нельзя изолировать от общества и начать над ним эксперименты.
3. С Андреем Клюшкиным надо сделать что-то, чтобы стало возможным срочно начать над ним эксперименты, а заодно спасти от излишних переживаний.
4. Для этого его нельзя изолировать от общества, но зато можно изолировать общество вместе с ним. Для этого бывший интернат на территории института срочно восстановить и превратить в школу для особо одаренных мутантов. И направить туда объект Клю так, чтобы он ничего не понял. Для этого отобрать детей-маломутантов и тоже отправить в эту школу.
5. Поскольку единственным талантом Дюшки Клюшкина является оперативное хрюканье, то в школу для особо одаренных необходимо отбирать учеников именно по этому признаку. А для того чтобы Дюшка, не приведи мутобог, не почувствовал себя хуже других, его будущие одноклассники должны обладать способностями к хрюканью явно ниже Дюшкиных.
Кроме того, в школу нельзя допускать задир, ипохондриков, мутантов высших порядков и прочие опасные элементы.
Ограничение по уровню мутантности было самым жестким. «Группе психологов, проводящих компьютерный отбор претендентов, будет совсем непросто найти оптимальный вариант!» – подумала Сильвия. Плохо было и то, что, согласно постановлению, с каждым из претендентов предстояло провести предварительную беседу, причем интерактивное общение отметалось.
Список предстоящих действий состоял из ста пятидесяти пунктов. Роль Рыжего Тафанаила подробно расписывалась в десятом пункте, хотя ни слова «рыжий», ни тем более слова «Тафанаил» в тексте не было и в помине. Просто предлагалось более тщательно замаскировать микрофон, дополнить его видеокамерой и вернуть объект Мяу объекту Клю. На выполнение этого задания Джереми Лермонтову отводилось двадцать четыре часа. В последнем пункте предполагалось собрать еще один совет ровно через неделю после Нового года, когда «Школа для особо одаренных» будет готова принять первых учеников.
Но самым главным был предпоследний пункт. В нем говорилось, что все до единого события, которые произойдут с «объектом Клю», должны быть веселыми, легкими и беззаботными. Объект запрещалось обижать, ставить в угол, сажать на электрический стул, лишать интернета, компостировать мозги, а также наказывать любым другим способом. С объектом надо было вести себя так, чтобы кривая ПИ на графиках эмоций не поднималась выше критического уровня, отмеченного красной линией. Ну и чтоб другие, пушкинские графики, тоже были в норме.
…Дима Чахлык стал ангелом только после своей десятой смерти, причем даже последняя его жизнь была далеко не безупречна. Он очень хорошо понимал, что расти среди мутантов и оставаться безвинным, как младенец, практически невозможно. Именно поэтому Дима закрывал глаза на многие глупости Дюшки, которые, с точки зрения большинства других ангелов, не лезли ни в какие ангельские ворота. Тем не менее Дима Чахлык был отличным, надежным ангелом. Он хорошо знал Джен, а Рональд Э-Ли-Ли-Доу был его лучшим другом. Поэтому, как только на совете был решен вопрос с Рыжим Тафанаилом и школой, Дима, не покидая собрания, передал эту информацию Рону. В следующие тридцать секунд Рон поделился неприятными новостями с Джен. Еще через полчаса родной брат Джен, Ризенгри Шортэндлонг, знал, что у него остался буквально один день, чтобы что-то сделать. Ну, не один, конечно, но… О том, что он должен сделать, или, по крайней мере, каков должен быть конечный результат его действий, Ризи по-прежнему не имел ни малейшего представления.
Сестра возникла у него в комнате примерно в восемь часов утра. Она сказала, что через сутки с Дюшкой постоянно будет находиться рыжий котенок, начиненный аппаратурой для прослушивания, а еще через несколько дней Клюшкин будет помещен в спецшколу для одаренных детей, которая расположится на территории секретного института. Попросила, чтобы Ризи больше не выходил из облика Веньки Бесова. Предупредила, что сканировать Дюшку нельзя ни при каких обстоятельствах, – как будто бы Риз умел это делать.
– Почему вы так боялись читать мои мысли? – спросил Ризи. – Вчера меня прочел кто-то посторонний, затем мама – и ничего.
– Вчера было совсем не то. Во-первых, ты был предупрежден, во-вторых, оба раза не думал, а мечтал, точнее – вспоминал один конкретный эпизод, занимающий не слишком важное место в мозге. В конечном счете можешь считать, что вчера тебе просто повезло. При других обстоятельствах все могло окончиться иначе.
– Кстати. А как получилось, что я вообще выжил, а не провалился насквозь в пеленки сразу после рождения? Ну или что-то в этом роде?
Джен ответила не сразу. В конце концов она решила, что Ризи имеет право знать кое-что о своем детстве.
– Просто удивительно, что тебя заинтересовало это только сейчас. Тебе помогли, потому что я очень этого хотела. Топала ножками и вопила, что братик должен жить… Я была еще совсем маленькая, и тобой в основном занимался Рон.
– Кто?
– Рональд Э-Ли-Ли-Доу мой друг, ангел. Это было очень сложно. Ты не просто проваливался в пеленки. Первые месяцы ты проскальзывал в мамины руки, не мог научиться сосать, плакать. Даже с дыханием были проблемы. Никто, кроме нас с Роном, не верил, что ты выживешь.
Похоже, последняя фраза вырвалась у Джен помимо ее воли. Ризенгри был потрясен услышанным. Подумать только, а он об этом и не знал! Его выхаживал ангел, причем совершенно посторонний ангел. Ради сестры, ради собственного интереса, ради чего?
– Джен, – сказал он, – а на фига вам это было надо?
Джен молчала. И поэтому Ризи вынужден был искать ответ самостоятельно. Может быть, этот самый Рон его просто – как это там… – просто пожалел? Теоретически Ризи знал, что такое жалость. Это такая штука, когда смотришь на кого-то и думаешь: «Фи, какой он маленький, слабенький и глупенький! Если ему не помочь, ему каюк!» Мысль о том, что он, самый крутой мутант на Земле, мог вызвать у кого-то жалость, обрушилась на Риза внезапно, как кирпич с небес. Он растерялся. Значит, когда-то он вызывал жалость, и ему помогли… И наверное, ему стоит…
– Джен, раз уж так получилось, могу я это… я могу сделать что-нибудь для тебя? То есть для тебя и для Рона?
Сестра улыбнулась:
– Нет, спасибо. Для нас ты ничего не можешь сделать. Более того, у тебя так мало времени, что ты и для себя уже вряд ли успеешь что-то сделать.
– Может, для Дюшки?
Джен опять задумалась, словно советуясь с кем-то невидимым: говорить или не говорить?
– Вопрос с Дюшкой нами уже решен. Очень скоро он станет ангелом. Навряд ли в ближайшее время произойдет что-то такое, что сможет этому помешать.
Ризи Шортэндлонг был мутантом четвертого порядка. Он мог проходить сквозь стены и раскалывать голову надвое. Он умел плакать, смеяться, загорать и даже болеть ветрянкой. Все это – и всегда – он делал исключительно по собственному желанию. И вот впервые в жизни, после слов Джен о Дюшке, Риз почувствовал, как с ним творится что-то неладное, и отнюдь не потому, что он сам этого хочет. Что ж, его друг станет ангелом. Это прекрасно. Но только…
– Клюшкин станет ангелом после смерти?
– Что? А, ну да, конечно. Ты же знаешь, ангелами или рождаются, или становятся после. Так что если Дюшка не наделает никаких глупостей, пока живет…
В глазах Риза медленно прояснялось. Зато теперь рот стал предательски наполняться какой-то горечью.
«Если Дюшка не наделает никаких глупостей, пока живет…»
– И когда же он умрет?
– Понятия не имею! – возмутилась Джен. – Неужели ты думаешь, что кто-нибудь из нас может желать ему смерти или тем более ее планировать?
Нет, Ризенгри так не думал. Он думал о том, что его сестра прекрасна, даже когда сердится. Еще он пытался представить себе, как его, маленького, выхаживает неизвестный ему ангел. А еще – как Дюшка Клюшкин сам станет ангелом и тоже, возможно, будет помогать какому-нибудь мутанту вроде него. Наверное, этому следует радоваться? Хотя чему радоваться, ведь ему-то самому, наверное, теперь кранты…
– Мы теряем время, – перебила его мысли Джен. – Тебе надо действовать. Даже если у тебя есть один шанс из миллиона, его надо использовать.
– Хорошо, я же не против. Что я должен делать?
– Да не могу я тебе этого сказать!
– Джен, это нелогично. Хоть намекни! Я должен помочь Дюшке не наделать глупостей?
Джен отрицательно покачала кудряшками, разбрызгивая ослепительное сияние. И ответила брату теми же словами, которые сама услышала вчера от Э-Ли-Ли-Доу:
– Не скажу. Но я буду прикрывать тебя столько, сколько тебе потребуется.
И она испарилась. Тщательно переварив всю информацию, полученную от сестры, Ризи так и не пришел ни к какому конкретному ответу. Единственное, что он мог сделать, это поговорить с Дюшкой Клюшкиным с глазу на глаз. Может, в процессе что-то прояснится. Решение о лыжной прогулке было его собственным решением. Было девять часов утра тридцатого декабря. Завтра вечером на Земле-11 должен был наступить Новый год.
Между тем после подписания постановления из ста пятидесяти пунктов совет СОСИСки разошелся по домам. Большинство сотрудников завалились спать. Фредерико Менс нырнул в любимый кислотный бассейн. Джереми Лермонтов отдал распоряжение забрать у Ворониных котенка и принести ему, а затем занялся подбором нового микрофона. Дежурные у Вари-2 уселись смотреть новый фильм, поскольку Варя находилась в отключке и следить за ней не было необходимости. А дежурные у датчиков объекта Клю, заядлые преферансисты, достали новую колоду карт.
Сделали они это с чистой совестью: данные датчиков вполне могли записываться и сами по себе, а если что выходило из нормы, приборы подавали предупредительный звуковой сигнал. Согласно инструкции, дежурные должны были постоянно следить за видеоизображением и прослушивать запись звуков, издаваемых объектом. Но двадцать минут назад за Дюшкой Клюшкиным зашел его друг Венька Бесов, и они решили умотать в лес кататься на лыжах. Ни видеокамер, ни микрофонов на лыжах не было. Разумеется, почти все ребята-мутанты (не говоря уже о взрослых) постоянно носили компьютеры-браслетки или, кому больше нравилось, компьютеры-медальоны. Но Ризи редко следовал этой моде, а Дюшка Клюшкин специально зачастую оставлял свой браслет дома.
– Какие еще лыжи?! Это наша непростительная ошибка! – сокрушенно пробормотал директор, который лично появился в дежурке как раз в тот момент, когда мальчики возились с креплениями.
– Не волнуйтесь, Тафанаил Ибрагимович, – успокоил старший дежурный. – Они же не в первый раз. Все будет в порядке.
Остальные его поддержали:
– Если что не так, мы сразу заметим по датчикам.
– И Игорь Лапундрович считает, что Клю лучше развеяться. А лыжная прогулка в такой день – это же сплошные положительные эмоции!
День, действительно, выдался отменный. Полное безветрие. Всю ночь шел снег, а сейчас ослепительно светило солнце, на небе – ни облачка. В такой день елки, палки, да и вообще все остальные растения предпочитали оставаться на своих местах, потягивая водичку из почвы и занимаясь процессом фотосинтеза – кто умел. Если уж кататься на лыжах, то именно в такой день! Но Тафанаил Казбеков не успокаивался.
– Браслетов на детях точно нету?
– Нет. Вы же знаете, Клю не любит таскать с собой компьютер. А его друг тоже оставил свой дома, растяпа.
– Вы хотите сказать, что ребята сейчас выйдут из дому, и мы потеряем с ними всякую связь?! Кроме встроенных в объект датчиков?
– В конце концов мы можем запустить контрольного лыжника на трассу…
Тафанаил все еще раздумывал. В принципе ему хотелось спать, но он знал, что, пока объект Клю не окажется под его полным контролем, спокойных снов ему не видать.
– Я сам буду лыжником, – наконец принял решение директор. – Аллочка, у нас найдется костюм подходящего размера?
И усталый директор вместе со своей верной секретаршей пампушкой Аллой отправился в гардеробную.
А дежурные по датчикам выждали минут пять и занялись преферансом.
Тафанаил Ибрагимович вышел из института с черного хода. Он был облачен в красно-белый лыжный костюм времен своей молодости, с надписью «Спардак – чемпион» и изображением мифологического героя Спардака в виде мутанта-гладиатора, остервенело сражающегося с мутантом-быком. Под мышкой у директора были зажаты замотанные липкой лентой лыжи, а на лыжи были нацеплены палки. При каждом шаге одна из палок вздрагивала и ударялась об лыжу. От этого звука Тафанаил Ибрагимович внутренне вздрагивал сам, стараясь не подать виду, насколько неуверенно он себя чувствует. Аллочка предлагала ему взять другие лыжи, поновее. Но новые лыжи были слишком молодежной расцветки – зеленые с желтыми сияющими разводами, и Тафанаил от них отказался.
В трехстах метрах от института директор, кряхтя и ругаясь, размотал клейкую ленту, надел лыжи и попробовал на них пройтись. Надо сказать, это ему удалось. Ему даже понравилось. Когда-то, еще школьником, Тафанаил изредка ходил с друзьями кататься на лыжах или играть в снежки. В зрелом возрасте тоже, бывало, катался – на домашнем тренажере. Но последние одиннадцать с половиной лет он был так занят работой, что даже не вспомнил ни разу о том, что в мире существуют такие простые удовольствия. Директор посмотрел вокруг. Ему вдруг стало приятно и хорошо. Ярко светило холодное зимнее солнце, и небо было синее-синее, с редкими белыми облачками, только подчеркивающими эту ослепительную синеву. Растения замерли на месте, наслаждаясь погодой. Вдали виднелись дома, два прозрачных купола, прикрывающие центральный городской парк и развлекательный комплекс, и вышка для полетов и прыжков – любителям экстрима. Впрочем, большинства сооружений отсюда не было видно. Например, новых усовершенствованных трамплинов, введенных в эксплуатацию около месяца назад. Тафанаил Ибрагимович подумал, что неплохо было бы выкроить часок, сходить, посмотреть на них «вживую», не по телевизору. Хотя, с другой стороны, пока этот несносный объект Клю на свободе, о каких трамплинах вообще может идти речь? Директор вздохнул, кликнул по браслетику и соединился с институтом. Выяснилось, что ребята уже вышли из дома и направляются в сторону старой длинной трассы, проходящей вдали от всех укромных и удобных для наблюдения местечек.
Глава 13 Коронный номер тысячелетия
Ризи боялся, что Дюшка не захочет бежать по дальней трассе, где почти никогда не бывает народу, или вообще откажется идти – он известный домосед, этот Дюшка, – но, к его удивлению, Клюшкин сразу же согласился. Большая трасса проходила через лес, а потом долго петляла по пустынным холмам, по местности, заселять или возделывать которую было запрещено: заповедник, неприкосновенные древние постройки и всякое такое. А начало вообще супер: вершина холма; со всех сторон, почти до самого горизонта, тянется ровная снежная гладь, искрящаяся на солнце. А чуть съезжаешь – сразу лес.