– Ты лучше про себя расскажи.
– А что про меня рассказывать? У нас все превосходно.
Джен, как и остальные ангелы, жила в раю, а в раю – всем известно – плохо не бывает. Как всегда, она захватила фильм о своей жизни и целую кучу фотографий: вот Джен играет на арфе, на которой вместо струн натянуты солнечные лучики, вот она купается с подружками в потоках нейтрино, вот работает над проектом нового предрассветного тумана. Джен была фантастически, неправдоподобно красива. Даже самые изящные фарфоровые статуэтки кит-тайской работы рядом с ней казались грубыми поделками из каменного века. У Джен были тонкие, абсолютно правильные черты лица, хрупкая точеная фигурка, длинные пальцы, идеальная кожа, королевская посадка головы. Кроме того, Джен почти постоянно улыбалась, причем ее улыбка была искренней, щедрой, зажигательной и одновременно с этим совершенно спокойной.
Мама разглядывала фотки и плакала. (Мутанты третьего порядка не умеют испытывать подобных чувств, но мама Риза и Джен научилась переживать некоторые чувства и позволяла себе проявлять пикантную слабинку в кругу семьи.) С одной стороны, ее утешало то, что Джен будет жить вечно, и не где-нибудь, а в раю, с другой – она бы предпочла, чтобы ее дочь была обычной мутанткой, и тогда они бы жили все вместе, не меняя каждые несколько лет место жительства. Хотя нет, при чем тут Джен! Они переезжают из-за Ризенгри. Сколько еще лет или месяцев они смогут прожить в этом доме? Пока вроде все спокойно, но в любой момент «Венька» может невзначай выдать себя, и тогда каждая минута будет работать против них. Их семья живет в этом городе уже почти пять лет, – до сих пор они нигде так долго не задерживались. Но что их ждет завтра?
Джен прочла мысли мамы, теперь полностью открытые для нее, впрочем, как и мысли большинства остальных людей, подлетела, нежно обняла за плечи:
– Ма, ты не волнуйся. Я еще не сказала вам с папой самого главного. С этого года я смогу помогать вам отслеживать ситуацию с Ризи.
– Да я и сам уже не маленький! – пробурчал тот, но сестра остановила его взмахом невесомой руки.
– Дело не в этом. Просто твой друг Дюшка Клюшкин – последний настоящий человек на Земле, и за ним установлено особое наблюдение. Я не могу сказать тебе всего…
Джен на секунду замялась, подумав о Варе-2, но миссис Шортэндлонг незаметно прижала палец к губам, – кое-что они успели обсудить до прихода Риза. Тогда Джен решительно взмахнула кудряшками, рассыпав вокруг себя сноп золотистого сияния:
– За твоим Дюшкой следят самые крутые мутанты. Ты можешь попасть в их поле зрения по чистой случайности.
– Да я в курсе… Я веду себя очень осторожно.
– Осторожно? А кто проник в секретный институт сквозь стену?
– Да я один раз только, год назад, на пару минут. Всю жизнь теперь мне это припоминать будешь?
– Но если ты попадешься…
– Послушай, ты, ангелочек! Я не хуже твоего знаю, что со мной будет, если я попадусь. И ты ничем не сможешь мне помочь, даже если все твои…
На огромные карие глаза Джен навернулись слезы, с которыми она тщетно пыталась бороться. В отличие от мутантов ангелы обладают всеми человеческими чувствами, тонко воспринимают ситуацию и остро переживают любое проявление насилия или несправедливости. Ризи осекся. Он не понимал, что творится в душе его сестры, но по ее заблестевшим глазам догадался, что сейчас стоит извиниться.
– Я не хотел тебя обидеть, – сказал он примирительно. – В принципе я могу не дружить с Клюшкиным, если вас всех это так волнует. Переведусь в другую школу. Или поссорюсь с ним из-за любой ерунды. А через три или четыре месяца его заберут на опыты и…
– Да, у нас осталось всего три или четыре месяца, – задумчиво произнес отец, все это время хранивший молчание. – Я до сих пор не уверен, что мы поступили правильно, сделав это… – прибавил он.
– Сделав что? – не понял Риз.
– Ну… Переехав именно сюда. Как ты считаешь, Марси?
Марсия Шортэндлонг вместо ответа перевела взгляд на дочку.
– Я пока ничего не могу сказать, – покачала головой Джен. – Мне нужно время. Еще немного времени, совсем чуть-чуть. Я теперь буду работать… с другими людьми и…
Дженифер Шортэндлонг с трудом подбирала слова. И не потому, что она знала много того, о чем никогда не узнает никто из ее семьи. А потому, что ее обуревали сейчас самые разные чувства – сильные, сложные и противоречивые.
– Ха-ха! – вдруг перебил ее Ризенгри. – Она будет работать. Наш ангел собирается работать. Держите меня. Помнится, ты еще недавно училась в третьем классе, а?
Ризу Шортэндлонгу вовсе не приходилось подбирать слова. Его чувства были не менее сильны, но просты и однозначны. Считается, что мутанты высших порядков вообще не испытывают никаких таких «тонких чувств», но что у них есть ощущения, эмоциональные и физиологические реакции, логика и всякое такое. Кто знает – может, так оно и есть на самом деле! Ризи, по крайней мере, уж точно никогда не заморачивался на «тонкие чувства». А уж жалеть Джен, у которой и так все в полном шоколаде… Ну, уж нет! Даже если бы Ризи и умел жалеть, сейчас был вовсе не тот случай! Впрочем, Ризенгри жалеть не умел, да ему пока и не приходилось в жизни никого жалеть. Вот злиться… злиться – это совсем другое дело!
– У нас не такие классы, как у вас, – терпеливо, как маленькому ребенку, объяснила Джен. – Мы учимся совсем другим вещам. Я не могу тебе объяснить, правда. И потом, я уже закончила третий класс…
– Поздновато для твоего возраста, – фыркнул Риз.
– И перешла в четвертый…
– Не может быть! У вас еще и четвертый имеется?
– Теперь мне можно работать с людьми.
– Обалдеть! Ну, так давай, работай! Только не со мной, о’кей? Я же не человек, верно? Я даже для самых крутых мутантов – чудовище, что, не так?
– Нет, Ризи. Ты обычный второй мутант. Просто некоторые твои способности… – попытался угомонить его отец.
– Обычный второй мутант? Некоторые способности? Что ты называешь некоторыми способностями? Может быть, вот это?
Ризи на мгновение сосредоточился. Его лоб прорезала глубокая морщина. Слишком глубокая, чтобы это было похоже на простую задумчивость.
– Не надо, пожалуйста! – вскрикнула мама, но слишком поздно.
Лоб Ризенгри раскололся надвое, голова раскрылась, как игрушечное пасхальное яйцо, правая и левая половинки сместились, вращаясь против часовой стрелки: левая вытянулась вперед, правая, напротив, сдвинулась в сторону затылка. Мистер Шортэндлонг был близок к обмороку, миссис Шортэндлонг застыла, вцепившись в ручки кресла. И только Джен, тихонько отлетев в уголок, спокойно смотрела, что будет дальше. Половинки головы Риза соединились. Часть носа оказалась на месте подбородка, глаз расположился вертикально в одной части лица, половина рта, параллельно глазу, – в другой. На том месте, где должен находиться лоб, теперь торчало ухо, но на этом трансформация не закончилась. Ризи поднял правую руку над полом и медленно втянул в себя большой палец. Затем указательный, средний и безымянный с мизинцем. Он втянул в себя всю руку, по самое плечо. Ухо, торчащее вместо лба, пошевелилось и начало растягиваться в стороны. Вдруг из него появилось что-то кроваво-красное, похожее на толстый, мягкий карандаш. Еще одно и еще… Вскоре из уха, растянувшегося на полголовы, вылезла кисть руки, вывернутая наизнанку. Кисть приветливо помахала окружающим, и мистер Шортэндлонг с глухим стуком упал на пол рядом с супругой – та уже минуту, как лежала без сознания. Джен скользнула к брату.
– Я виновата перед тобой, – сказала Джен. – Мы все виноваты, но я больше всех. Я скажу тебе одну вещь… Я не должна говорить тебе этого, я даже не знаю, что будет, когда мои узнают, что я тебе это сказала, но, наверное, ты все-таки должен это знать.
Ризи медленно возвращался в свое обычное состояние. Джен продолжала говорить, не обращая на его превращения ни малейшего внимания. Можно подумать, она в день по десять раз сталкивается с подобными штуками.
– Мы специально переехали в этот город, чтобы ты мог подружиться с Дюшкой Клюшкиным. Чтобы вы стали настоящими друзьями. Настоящими, понимаешь? Это очень важно. Не для Дюшки, для тебя. Это очень опасно, но это твой единственный шанс – сейчас я скажу тебе самое-самое главное, но об этом никто не должен знать. Лучше пусть обо мне все узнают, и о тебе, и о Дюшке, но только не об этом – ты можешь сделать…
Джен вдруг замолчала. Ризи, а вернее, Венька Бесов собственной персоной, потому что чудовище со смещенной головой и вывернутыми наизнанку руками превратилось в Веньку, не моргая, смотрел ей в глаза. Его взгляд был холодным и полным решимости, ее – виноватым и сомневающимся.
– Нет, все-таки не скажу, – проговорила наконец Джен. – Если я скажу тебе, что именно ты должен сделать, ты уже никогда не сможешь этого сделать.
– Струшу?
Ризенгри Шортэдлонг с самого рождения ничего не боялся.
– Струшу?
Ризенгри Шортэдлонг с самого рождения ничего не боялся.
– Нет. Совсем нет. Просто тогда у тебя не получится.
– Что не получится?
Сейчас Ризи просто люто ненавидел свою сестру. Неужели это ее появлению он был так искренне рад всего какую-то пару часов назад?
– Слушай меня внимательно, – сказала Джен. – Ты можешь быть счастлив. Ты можешь жить практически там же, где и я.
– В раю?
– Ну, в общем, не совсем, но… да, в раю. Почти.
– Как бы не так. Меня и здесь укокошат сразу, как только узнают, кто я. А уж насколько ваши мне не рады…
– Ты думаешь, я вру?
Ангелы не умеют врать. Даже если бы Джен захотела, у нее бы просто ничего не получилось. И Ризи знал об этом.
– Ты можешь быть счастлив. И все вокруг тебя может измениться так, что ты и представить себе не в состоянии. За Дюшкой следят не только мутанты из СОСИСки…
– Из чего?
– Из секретного управления, с которым мы давно сотрудничаем. Мы, ангелы, тоже следим за ним. И как только он сам станет ангелом, – или не станет, это уж как получится, – все может измениться в момент, пойми. У тебя есть три месяца, может, чуть больше или меньше, – столько, сколько вы будете вместе. Я не могу тебе открыть, что именно ты должен сделать. Но могу сказать: будь очень осторожен, так как за Дюшкой вовсю следят. Вокруг него куча видеокамер, которые записывают каждое его движение. В него вшили десяток датчиков, которые контролируют его температуру, давление и все остальное, что только можно проконтролировать. Единственное, чего они не могут, так это залезть в его голову и прочитать мысли. Мы тоже не можем – в случае с Дюшкой этого нельзя делать ни в коем случае.
– А мои мысли вы читаете? – спросил Ризи.
– Нет, – сказала она. – Мы еще ни разу не читали твои мысли. И пока не собираемся.
– Почему?
Джен ответила не сразу. То ли она думала, то ли советовалась с кем-нибудь из своих.
– Так, просто.
И торопливо добавила:
– Но мутанты, особенно те, которые крутятся вокруг Клюшкина, могут в любую минуту просканировать тебя со всеми потрохами. И пожалуйста, больше не спрашивай меня сейчас ни о чем, ладно? Давай-ка мы приведем в чувство родителей. И пора подключаться к миру, верно? Как бы ваши соседи не заподозрили чего неладного…
В первую очередь Джен занялась мамой. В этот процесс Ризи не вмешивался. Потом они уже втроем отпаивали чаем папу. Чай был особенный, настоянный на убойной дозе циклобрюхсана, но мистер Шортэндлонг пришел в себя только после третьей чашки.
– Можно, я задержусь еще ненадолго? – мысленно попросила Джен Рональда Э-Ли-Ли-Доу, своего персонального ангела-куратора по всем вопросам.
– Вообще-то тебе давно пора, малышка, – ответил Рон. – Впрочем, ты же знаешь, я буду прикрывать тебя столько, сколько тебе потребуется.
– Мне пора! – коротко объявила Джен и растаяла в воздухе. Но тут же опять появилась. – Обещай мне, что будешь осторожен, как никогда!
В ее ангельском взгляде было столько тревоги, что любой самый толстокожий мутант смутился бы. Риз уже не раз замечал подобное выражение на лице сестры и знал, что оно означает: сестра пе-ре-жи-ва-ет. Иными словами, ей плохо. Плохо – это примерно так, как бывает, когда чего-то хочешь, чего нельзя.
Плохо – это плохо. Это понятно. Риз вовсе не хотел, чтобы Джени было плохо!
– Обещаю, – пробормотал он, и Джен растаяла окончательно.
Ангел второй категории Рон Э-Ли-Ли-Доу, ни на одну секунду не упускавший из внимания свою подопечную, еще раз проверил, все ли в порядке, и снял защитное поле с дома Шортэндлонгов. Марсия Шортэндлонг, ее муж Элиот, а также трое случайных прохожих, оказавшихся неподалеку, как всегда, абсолютно ничего не почувствовали, – у ангелов свои, особо тонкие методы. А Ризенгри показалось, что внутри него что-то тихонько лопнуло и разлетелось в стороны. Но мысли и ощущения четвертого мутанта Вениамина Бесова никто так и не просканировал.
Ризенгри Шортэндлонг приучил себя оставаться Вениамином Бесовым даже во сне. Он настолько свыкся с ролью пятиклассника Веньки, что иногда уже и сам не мог точно решить, кого из них двоих в нем больше: двухметрового решительного наглеца или спокойного ироничного обыкновенуса. Но в эту ночь Ризи решал гораздо более сложную проблему: он еще и еще раз пытался выстроить информацию, полученную от сестры, в единый логический ряд. Итак, он может быть счастлив. В это особенно хотелось верить. Тем более что ангелы всегда говорят правду, и раз Джен сказала, что он может быть счастлив, то, значит, это действительно так. Счастье – это очень сильная и лучшая из человеческих эмоций. Допустим. Надо попробовать, почему бы нет… Но где он сможет стать счастливым? В раю, среди ангелов? Ему никогда туда не попасть. Ангелом можно или родиться, как Джен, или стать после смерти, если, конечно, ты человек, который всю жизнь совершал только хорошие поступки, и твои мысли были чисты, а желания невинны. Что ж, возможно, у Дюшки Клюшкина и были слабые шансы стать ангелом. Но всем остальным мутантам в рай дорога заказана, это Ризенгри знал наверняка. Он много раз просил сестру взять его с собой хоть на одну минутку, ну хоть на полминутки.
– Это невозможно, милый, – с искренним сожалением неизменно отвечала она. – Не потому, что я не хочу или это кем-то запрещено. Ни один мутант не сможет пробыть там даже пару мгновений, понимаешь? Есть некоторые законы природы, которые просто невозможно нарушить.
– Например?
– Например, подбрось вверх этот стул и пожелай, чтобы он сам по себе завис в небе. Не подвешивая его в электромагнитном поле и не используя телекинез.
– А если я окружу себя каким-нибудь полем, ты сможешь взять меня с собой?
– Ризи, обещаю, что всегда буду помогать тебе. То есть постараюсь делать так, чтобы тебе было лучше. Но ты мутант, а ни один мутант никогда и ни при каких обстоятельствах не попадет в рай, и я ничего в этом смысле изменить не могу! Это не придуманный закон, это закон природы… – От отчаяния глаза сестры наполнились слезами, и она отвернулась.
Этот разговор, который состоялся несколько лет назад, навсегда врезался в память Ризу. И вот сейчас Джен уверяет, что через три месяца все может измениться. Нет, не через три месяца. У него есть «столько времени, сколько они с Дюшкой будут вместе». А потом? Что может случиться потом? На этот вопрос ответа, даже приблизительного, у Ризенгри не имелось. Допустим, Дюшка станет ангелом. Говоря проще, умрет, не совершив ни одного плохого поступка. Плохо, если Дюшка умрет. Хотя какая разница, умрет Дюшка или нет? Ризу было решительно наплевать, что станет с Клюшкиным. Или от злости казалось, что наплевать. Главное – догадаться, что он сам должен успеть сделать за оставшееся время. Но никаких идей на этот счет в голову не приходило. Зато было ощущение, будто он собирает огромную мозаику-пазл, в которую кто-то намеренно или по ошибке подсыпал деталек из другой игры. Лишние кусочки упорно не желали вклиниваться в общую картину, но выбросить их тоже было нельзя. И Ризи все крутил и так и этак, пытаясь найти им подходящее место, а оно все никак не находилось. Да и вообще, имеющихся деталек было явно недостаточно. Тогда Ризенгри вылез из-под одеяла и отправился за недостающими детальками.
Была уже почти середина ночи, но родители все еще сидели в гостиной и не думали отправляться спать. Риз решил, что они обсуждают его недавние превращения, но они вспоминали какой-то исторический месксиканский сериал. Это было по меньшей мере странно. Мама вязала – этим старинным занятием вот уже два сезона подряд увлекалась добрая половина женщин в округе; папа неторопливо раскачивался в кресле, время от времени переключая каналы. В комнате пахло хвоей, а по стенам были развешаны рождественские гирлянды с шарами. Идиллия, да и только. В тот момент, когда Риз, убедившись, что подслушивать нечего, наконец вошел в комнату, мама озабоченно сказала:
– С трудом представляю себе, чтобы женщины могли носить такие нелепые юбки до пола.
– Особенно ужасно выглядят оборки сзади, – с энтузиазмом вставил папа.
– Не могу с тобой согласиться. Сзади оборки выглядят очень даже ничего.
Ризенгри они, похоже, и не замечали. Мама вязала с закрытыми глазами, так, будто прочесывала пространство на предмет наличия в нем посторонних мутантов, способных подслушивать мысли.
– Ты так считаешь? Ты действительно так считаешь? Да любая такая оборка, – отец чуть не задыхался от волнения, – может в любой момент привести к катастрофе!
– Вы что, спятили? – поинтересовался Ризи, усаживаясь на диван.
Мебель в гостиной была огромная, мягкая и очень уютная. Кроме того, она ежедневно меняла окраску, а иногда развлекалась: становилась того же цвета, что и одежда сидящего на ней. Сегодня диван, на который плюхнулся Ризи, пестрел розовыми елочными шарами, утопающими в ослепительно-белом сугробе.