– Репортажи вызвали кучу звонков, но все пустое. Или психи, или помощники самозваные, ничего полезного.
– Ну и дерьмо…
Фитусси забегал по кабинету, как разжиревший медведь по слишком большой клетке. Эрван физически чувствовал, как утекают секунды. Он торопился к своим людям.
– Послушайте, – сблефовал он, чтобы побыстрее отделаться, – я вам обещаю результаты завтра утром.
– Очень надеюсь. Я должен что-то сказать прессе.
Эрван решил выдать полный набор благоглупостей:
– Состав группы увеличили: над делом теперь работают больше десяти человек. Научная лаборатория перешла на сверхурочный режим. Прошлое и окружение Анн Симони изучены и…
– С этой стороны никаких проблем нет?
– Какого рода проблем?
– Вы и сами знаете…
Он понял намек:
– Мой отец поддержал просьбу жертвы о досрочном освобождении и помог ей с реадаптацией, вот и все.
Фитусси посмотрел на него исподлобья, взгляд скользнул между оправой и бровями.
– Грегуар дал мне понять, что это дело, возможно, связано с расследованием, которое он вел в прошлом.
– Совершенно верно. Именно он арестовал преступника, которому подражает наш убийца.
– Того, которого содержали в Бретани?
– Да, Человек-гвоздь. Отец поймал его в самом начале своей карьеры, в семьдесят первом, в Заире.
Комиссар потер ладонью лоб, словно хотел одним махом сбросить весь груз неприятностей, который давил ему на мозги.
– Я в курсе той истории. Господи, это ж…
– Извините.
Мобильник Эрвана тренькнул. Эсэмэска. Не важно от кого: это звуковой сигнал его команды.
Сообщение было от Крипо: «Приходи. Срочно».
83
В машине, с ревущей сиреной мчащейся в направлении Двенадцатого округа, Эрван прочел первые сведения о Людовике Перно. Загадочные ногти и волосы заговорили: они принадлежали политическому экстремисту тридцати двух лет, дважды судимому, чьи генетические отпечатки хранились в базе.
Пока что информация о Перно была разрозненной и противоречивой. Крайне правый активист. Приговорен к одному году тюрьмы условно и к двум годам испытательного срока за участие в нападении на четырех студентов-гошистов в две тысячи втором в университетском кампусе Нантера. Затем, в следующем году, к трем годам реального срока за насилие, повлекшее непредумышленную смерть, по отношению к активистам Лиги защиты евреев и молодежной сионистской организации «Бейтар» во время произраильской демонстрации. После досрочного освобождения славный парень появляется вновь в две тысячи шестом во Французской Гвиане, во время сорвавшегося захвата заложников в аэропорту Кайенны креольскими бойцами. На этот раз по правильную сторону баррикад, если можно так выразиться: он был одним из десантников, раненных в ходе операции. Потом новое исчезновение. На сегодняшний день живет в Париже, по адресу: улица де ля Вут, сорок пять, недалеко от Венсенских ворот, без работы и без определенных доходов, не считая военной пенсии по инвалидности. Машины нет. Телефона нет. Никакого счета в банке и ни одной кредитки.
Вот человек, частицы которого были обнаружены в трупе Анн Симони. Эрван был почти уверен, что парень уже мертв, и не знал, что об этом думать. С какой стати срывать зло именно на нем?
Когда он проезжал ворота Берси, пришло еще одно сообщение от Крипо, оставшегося в управлении, – скорее, еще одно ядро, упавшее на их территорию. Фотопортрет подтверждал первое впечатление от Перно: профашистский молодчик с набором готовых клише. Жесткие, невыразительные черты лица, прямолинейные, как план атаки. Из тех типов, которые в будни одеваются в хаки, а по воскресеньям – в камуфляж.
Для проведения операции Эрван вызвал поддержку в лице Томази и его парней из бригады оперативного вмешательства. Он не питал к ним симпатий, но они были хорошо подготовлены к операциям по захвату. Возможно, Перно еще жив и замешан в убийствах совсем с другой стороны. Да и его жизнеописание располагало к осторожности. По сведениям Крипо, у него есть членская карточка Французской федерации стрельбы и как минимум пять видов огнестрельного оружия.
Они добрались до бульвара Суль и тут обнаружили, что улица де ля Вут односторонняя, – их GPS отказались работать. Они вернулись обратно, сделали огромный круг – и только для того, чтобы на другом конце магистрали уткнуться в очередной кирпич. Ну и дерьмо.
И речи быть не могло, чтобы включить сирену или двинуться против движения. После кучи маневров и переругивания по рации они проехали по бульвару Суль до перехода де ля Вут – простой лестницы, которая выходила на улицу того же названия.
Vamos. Пешком, в штатском, они спустились по лестнице.
Темнело. Тротуары были пусты. Универсальная отмычка. Эрван пропустил вперед членов команды с ощущением спокойной уверенности: Тонфа-крепыш, Сардинка – отменный стрелок, Одри – настоящая сандинистка…
Никакого консьержа, только список жильцов в рамке под стеклом, и первым номером – Людовик Перно, третий этаж, слева. Подкрепление из бригады оперативного вмешательства нашло второй вход – из внутреннего двора. Переговоры вполголоса в воняющем плесенью, мастикой и помойкой темном вестибюле.
– Томази, ты…
– Никаких имен во время операции.
Эрван вздохнул:
– Я поднимаюсь со своей командой, ты отвечаешь за первый этаж, окна во внутренний двор и крышу.
Томази не любил, когда ему отдавали приказы, но вроде не возражал против этого плана – в любом случае несложного. Не говоря ни слова, он протянул наушник Эрвану, тот с трудом закрепил его.
– Мы на одной частоте, – прошептал ковбой.
Розовый и выбритый, как молочный поросенок, он куда больше походил на пилотов из «Кэрверека», чем на сыскарей, населяющих Угро.
– Я скажу вам, когда мы окажемся наверху, – ответил Эрван, прислушиваясь к эху собственного голоса в коридоре.
Все вытащили оружие, и шорох отрываемой липучки прозвучал слишком громко в пустом вестибюле. Оперативники двинулись во двор, Эрван и его люди – к лестничной клетке, стараясь двигаться легче перышка.
На площадке третьего этажа он занял место во главе группы. Свет не зажигали. Половые доски ужасно скрипели. В темноте слева вырисовывались две двери.
Эрван включил фонарик, и ему показалось, что лампочка загорелась от его собственной энергии. Он весь кипел, сердце бухало, как гонг. В луче он прочел над звонком незнакомое имя. На другой двери имени не было вовсе. Он прислушался: ни малейшего шума. Он сделал всем понятный жест, адресованный его команде, и отступил, чтобы пробормотать в наушник:
– Мы на месте. Как вы?
– Мы о’кей. Есть движение внутри?
– Ни черта. Стучим.
Эрван подошел, сместившись направо, чтобы не попасть на линию огня. Он чувствовал, как пот стекает по пальцам на рукоятку пистолета.
– Полиция! – закричал он, постучав. – Открывайте!
Никакого ответа. Он скорее ожидал, что распахнутся другие двери, как бывало всякий раз. Знаком он велел Тонфа действовать, тот подошел со специальной кувалдой в руках. Первый удар: замок выдержал. Второй, потом еще один – дверная рама была бронированной.
При каждом ударе перед глазами Эрвана вставал список разрешений, выданных префектурой Перно: два ружья двадцать второго калибра, длинноствольных, помповое ружье «ремингтон» двенадцатого калибра, автоматический девятимиллиметровый пистолет «глок», шестизарядный револьвер «смит-вессон-357 магнум»…
Наконец дверь слетела с петель, рухнув внутрь. Металлическая арматура разом вылетела из пазов, едва не покалечив Тонфа, которого по инерции пронесло вперед. Эрван отодвинул его плечом и прыгнул, рефлекторно занимая позицию для стрельбы:
– ПОЛИЦИЯ! ПО…
Он так и не закончил предупредительный выкрик. Стены однокомнатной квартирки были покрыты кровью. Линии, узоры, пятна, напоминающие божества йомбе. Маски с очень примитивными чертами. Дротики в форме пениса. Полумесяцы в виде змей.
В свое время эта комната была прибежищем головореза, помешанного на оружии; он был из крайне правых, да и других мерзостей за ним числилось немало, вроде диких избиений футбольных фанатов – статьи, пришпиленные на стенах, были тому свидетельством. А теперь она представляла поле сражения, где все было перевернуто, разбросано в разные стороны, – и поле резни. Все было настолько залито кровью, что пол напоминал поддон на бойне. Тяжелый, металлический запах гемоглобина уже начал заполнять пространство. Жертвоприношение Людовика Перно произошло менее двенадцати часов назад.
Не говоря ни слова, они продвинулись внутрь, инстинктивно образовав, как учили в школе полиции, зигзаг, острием которого был Эрван с пистолетом в руке. В его ухе раздался голос:
– Где вы есть, мать вашу?
– Все чисто. Ничего живого здесь нет.
– И как там?
– Можете зайти глянуть.
В центре (кровать подняли и прислонили к стене) тело Людовика Перно, посаженное на корточки в заскорузлую от засохшей крови круглую плетеную корзину около метра высотой. Снаружи видна была только голова, ощетинившаяся гроздьями гвоздей, которые прорастали сквозь лоб, щеку и подбородок. Несмотря на все полученные повреждения, узнать десантника было можно – с обритым черепом и распахнутым в крике агонии ртом. Осколки зеркала, вставленные в глазные орбиты, завершали картину. Где бы он сейчас ни пребывал, Перно отныне мог видеть мир духов.
– Где вы есть, мать вашу?
– Все чисто. Ничего живого здесь нет.
– И как там?
– Можете зайти глянуть.
В центре (кровать подняли и прислонили к стене) тело Людовика Перно, посаженное на корточки в заскорузлую от засохшей крови круглую плетеную корзину около метра высотой. Снаружи видна была только голова, ощетинившаяся гроздьями гвоздей, которые прорастали сквозь лоб, щеку и подбородок. Несмотря на все полученные повреждения, узнать десантника было можно – с обритым черепом и распахнутым в крике агонии ртом. Осколки зеркала, вставленные в глазные орбиты, завершали картину. Где бы он сейчас ни пребывал, Перно отныне мог видеть мир духов.
Полицейские обошли тело. Из корзины торчали какие-то черноватые ошметки. Догадаться было нетрудно: окровавленные лоскуты кожи. Эрван заметил, что труп походит на одну из фигурок в кабинете отца, которая должна была всасывать сглаз и болезни. А еще на одну из бумажных скульптур Фарабо.
Он убрал оружие и выдохнул остальным:
– Вызывайте прокуратуру, учет и похоронную команду.
Каждый опасался наступить на обрывок кожи. Эрван догадывался, что все они стараются не дышать, чтобы не втягивать в себя воздух из этой кровавой бани. Казалось, вся сцена разворачивается на замедленной скорости, в атмосфере нереальности.
А вот сам он пребывал в ином состоянии. Он подмечал каждый факт, запоминая каждую деталь, – словно отступил на шаг, выстраивая дистанцию. Даже его дыхание – короткое, сдавленное, чтобы не вдыхать запах изрезанной плоти, – казалось отделенным от собственного тела.
Появились ребята из бригады оперативного вмешательства, и стало еще хуже: восемь оцепеневших человек в кроваво-красной конуре.
Эрван отключил наушник и взялся за свой мобильник. Медленно – у него было ощущение, что каждое его движение распадается на части, – он набрал СМС, адресованное Софии: «Прости. Я опоздаю».
84
Когда черные оставили его, Лоик не мог шевельнуть и пальцем. Он провел около двадцати четырех часов со связанными за спиной руками на заднем сиденье машины. Ему дали две передышки: одну, чтобы пописать, и другую, чтобы поесть. Его много раз перевозили с места на место, всякий раз натягивая на голову колпак, который снимали (или не снимали) по прибытии. В любом случае обстановка почти не менялась: грязные паркинги, пустыри, заброшенные промышленные зоны.
Несмотря на постоянную атмосферу угрозы, Лоик чувствовал, как страх отступает, – он догадывался, что отец все сделает, – и его положение незаметно улучшается.
Проблема была в кокаине: ломка мучила его больше, чем страх, удушье или боли в затекших руках. Потребность в наркотике проявлялась приступами, короткими или неотвязными. Иногда на него нападала такая тоска, что он мечтал о смерти. Или его начинали преследовать физические ощущения: приступы холода, спазмы в животе, озноб. А иногда он видел перед собой дорожки, прекрасные белые полосы, к которым он не мог приблизиться. Потом это проходило, и ему оставалось только с новой силой скрипеть зубами в ожидании следующего приступа.
Теперь он был на паркинге один.
Парни сняли с него колпак, перерезали веревки и вытолкнули наружу. У последней использованной ими машины были дипломатические номерные знаки – способ сказать ему: «Можешь запомнить номер, мы неприкасаемые». В любом случае он не в том расположении духа, чтобы запомнить хоть что-то. Он просто подобрал свой мобильник и бумажник, выброшенные в приоткрытую дверцу, и принялся растирать запястья.
Сидя на земле (костюм весь в жирных пятнах – второй загубленный за два дня), он проверил телефон: тот чудом еще не полностью разрядился, но в этой дыре связи не было. Он двинулся к выходу нетвердой походкой – голод, ломка, онемение… Его шаги отзывались эхом в пустом пространстве. Где я? – подумал он. Потом расставил приоритеты. Прежде всего, сориентироваться: может, он совсем рядом с Парижем, а может, на другом конце Иль-де-Франс. Дальше, нужно найти банкомат с наличными – ему вернули только кредитные карточки.
Снаружи его встретил мертвящий пейзаж промышленного пригорода. Длинный проспект, утыканный фонарями, черными параллелепипедами и заводскими трубами. Он мог быть в Нантере, Женвилье или Иври-сюр-Сен. Лоик зашагал, оглядываясь в поисках дорожного указателя, когда к нему вернулась главная его тревога: Мила и Лоренцо. Во время приступов он постоянно о них думал: сегодня пятница, и это его выходные. Кто забрал их из школы? Предупредили ли их мать? Предпринял ли Старик срочные меры? Он был уверен, что да.
Позвонил Гаэль – его заместительнице по детям, когда он бывал занят. Сестра успокоила его несколькими словами: она у него дома, малыши уже спят. Взамен она потребовала объяснений, он отговорился чем-то туманным. Потом она спросила о ремонте у него в квартире, он ответил что-то еще более уклончивое.
– Я приеду через полчаса.
Он только что увидел указатель: «Стен». Значит, он на севере от Парижа. Проверил сообщения: за двадцать четыре часа их было около тридцати. Единственные, которые его интересовали, были отцовские. Морван звонил уже дважды. Он, конечно же, знал, что Лоика должны выпустить, но хотел проверить «лично».
Одним нажатием кнопки Лоик перезвонил. Странный гудок.
– Ты выбрался? – спросил Старик своим грубым тревожащим голосом.
– Они меня только что выпустили, да. Что ты сделал?
– Потом объясню. Я сажусь в самолет.
– Куда летишь?
– В Париж. Я сейчас в Киншасе. Пришлось провести переговоры на высшем уровне.
– Ты… ты заплатил?
– Нет. Но у нас мало времени, чтобы доказать наши благие намерения.
– Какие благие намерения? В чем нас упрекают?
Морван уклонился от ответа:
– Кабонго сдал мне имя трейдера, скупающего пакеты акций.
– Как он его достал?
– Он не такой раздолбай, как ты. Некто Серано.
Лоик едва не выругался вслух. Прошлой ночью он так и не сумел ничего из него вытянуть.
– Я его знаю.
– Пойдешь к нему и заставишь все выложить.
– С какой стати ему мне отвечать.
– Сам разберешься. Мы должны найти покупателей. Это наш единственный шанс убедить негритосов!
Лоик провел рукой по лицу. Ему показалось, что он прикоснулся к трупу.
– Я… я не сумею.
– Тогда обратись к Эрвану.
Упоминание о брате вернуло его к жизни.
– Он придет, выбьет ему зубы, а я получу информацию, так, что ли?
– Он умеет быть убедительным.
– Не знаю, в каком мире ты живешь, папа. Дела, о которых идет речь, не решаются кулаками. Мы говорим о бирже, а не о салуне!
Прошло несколько секунд. Лоик подумал было, что связь прервалась, но голос отца вернулся с неотвратимостью тяжелой секиры:
– Я сажусь в самолет. Возвращайся к себе и прими ванну. Гаэль позаботилась о детях. Завтра утром пойдешь к Серано.
– Говорю ж тебе…
– А я тебе говорю, что весь мир – один большой салун. Твои финансисты не сто́ят и кучки навоза под сапогами моих ковбоев. Брат пойдет с тобой, и, можешь мне поверить, Серано вам в пояс кланяться будет за то, что его зубы остались целы.
85
Клетчатая скатерть, графин с водой, дешевые свечки: Эрвану было стыдно, что он пригласил Софию в такую забегаловку. То, что осталось у него в памяти как хороший итальянский ресторанчик, оказалось вонючей пиццерией. Не говоря уж о том, что мысль привести сюда чистокровную флорентийку была не более удачной, чем предложить фиш-энд-чипс лорду в седьмом поколении.
С грехом пополам он умудрился бросить своих людей на улице де ля Вут в тот момент, когда прибыла группа из учета и труповозка. Софию он обнаружил уже за столом, терпеливую и улыбчивую. В качестве вступления он рискнул рассказать шутливую историю своих ранений, призванную объяснить их происхождение.
Настоящие сложности только начались.
Сосредоточиться было невозможно. Два убийства за два дня. Три за неделю, если считать Виссу. Без сомнения, это самое крупное дело в его жизни. Дело, благодаря которому он в ближайшие годы станет дивизионным или так и сгниет в дальней кладовке префектуры, если провалится. Эрван слышал слова, которые произносила София, но не мог уловить их смысл. Словно звуки иностранной речи.
– Ты меня слушаешь?
– Конечно.
Перно в корзине: с содранной кожей, распадающейся на чудовищные лепестки. Убийца, действующий в параллельном мире, где обитают духи и оккультные силы. Эрван держался за свою мысль: единственной разницей между старым и новым убийцей было анальное изнасилование – надо проверить Перно. Возможно, убийца борется со своими гомосексуальными или некрофильными порывами. Насилуя собственных минконди, он не удовлетворяет свои желания, а подвергает их экзорцизму.
– Что ты об этом думаешь?
– Прости? – вздрогнул он.
– Я спрашивала тебя, как лучше распределить чередование встреч с детьми: одна неделя из двух, один уик-энд из двух или каждую среду?